Квирит

–Кхм…Т-ты…говорил о ней в прошедшем времени, а я уже догадался. Повезло!

Фавст оголил меч и представил его к позвонкам скелета

–Ой

–”Если бы она была жива, то вряд ли бы ты был тут”. Что это означает?!

–П-просто…когда умер мой брат, то я тоже приходил в пустые места и часами сидел у какой нибудь р-реки. В-возможно мы похожи. Вот я и предположил! Зачем же просто так приходить в лес. Ночью. К т-тому же ты сказал, что пришёл сюда ради чего то, что заставит тебя жить. А значит должно было быть что то серьёзное…

Фавст молча убрал меч и ничего не ответил. Затем,в какой то момент, за алтарём, исчезла каменная стена, открывая неизвестность, спрятанную за плотным туманом. Когда ритуал был полностью завершён и проход в аид открылся, скелет серьёзно сказал, что войдя вместе с ним во “врата”, ни в коем случае нельзя пить никакой подземной воды. Иначе Фавст либо сойдёт с ума, либо всё забудет. Он добавлял, что редкие люди, единицы, так удачливи, что испив из реки, становятся провидецами и пороками. Многие же, кто так называют себя – обычные вруны.

–Я понял, ничего не пить,– Фавст кивнул скелету

–Ты точно готов отправиться со мной? Дороги назад не будет. А если аид ввергнет тебя в панику, то я ничего не смогу сделать, чтобы сохранить твою душу и ты останешься там на тысячи лет.

–Я....,– Фавст думал над тем, какие возможности и новые знания открываются для него. Казалось удивительным, но чувства центуриона были противоположны тем, с какими он заходил в лес. У него появилась надежда что то действительно сделать. Та случайность за которой он шёл в лес, чтобы найти что то, что может помочь ему изменить жизнь, вдруг нашлась. Он думал, что вот вот начнётся путь, который может принести ему либо смерть, либо абсолютно неясный исход, который может стать даже хуже смерти. При этом замелькал шанс возвратить жену, cловно он был героем мифов, как Геркулес, Орфей или Одиссей, которые спускались в подземный мир. Он чувствовал и понимал, что случившиеся поменяет его. При это Фавст совершенно не хотел открываться пока скелету и старался не рассказывать о своём желании найти жену в загробном мире, ибо тот может посчитать его опасной обузой, и увидя жену, центурион сойдет с ума и словно Орфей побежит за ней, забыв о скелете.

–Я…я думаю, что у меня нет выбора и альтерантивным варинтом является смерть. Отказаться я не могу, ведь иначе ты похоронишь меня под кипарисом, так?,-Фавст заулыбался.

–Хех....

На костях скелета совершенно отсутствовала мимика и не было понятно выражение его эмоций. Отсутствие хоть какой нибудь плоти, кожи, даже глаз, хотя и вызывало в Фавсте внутреннюю тревогу, но в своей военной жизни он видел достаточно неприятного, чтобы в той, или иной мере привыкнуть к этому.

Шагнув в вульваобразный проход переливающийся светом, центурион не почувстовал ничего особенного. Это было также просто, как перейти порог дома. Один шаг и туманная дымка сменилась сыростью и капающей c потолка водой. Это был извилистый туннель, шириной в несколько человек, он тускло освещался несколькими тёмно зелёными кристаликами сверху. Сооружение потолка имело свод в форме перевернутого неба, делилось на две части и имело покрытие из кристаликов, что напоминали маленькие звёзды и камушки одновременно, в зависимости от углов зрения. Так же ощущалось отсутствие каких либо чётло раличимых запахов. В неудобных и длинных проходах завывал ветер, очень похожий на протяжные человеческие стоны. Под потолкам сырых проходов висели, вципившись в бесконечную гирлянду, летучие мыши.

– А что ты говорил у колодца? Ты меня прости, я пока не овладел греческим.

–Зато я говорю на двух языках…когда мундус открыт, словно открывается дверь скорбных богов подземного мира

Теперь центурион шёл даже слегка впереди скелета и осторожно оглядываясь по сторонам, полный любопытства, читал выдолбленные в настенных камнях надписи.

“Человек сродни божественному. Эта могила принадлежит мнемозине[7 - памяти]. Когда тебе суждено будет умереть, ты войдешь в добротный дом Аида безвильности. Справа источник и рядом с ним стоит белый кипарис.”

Пройдя дальше и поворачивая в нужные стороны, по указке скелета, за перекрестием стен, центуриону открылся взор на открытую местность, заполненную душами, камнями, переливающихся и блистающим светом, исходящего с потолка. По выходу из туннелей, его овеяло легкое речное дуновение ветра и спёртый, холодный воздух. Некоторые души ходят по щиколотки, другие по колени, а третьи и по пояс в воде. Неторопливые потоки мутной ночи и рек подхватывают некоторых и уносят их в бессознательность и состояние забвения.

–Некоторых несут прямиком в реку Лета с головой. Высшая мера наказания в аиде – вечная бессознательность и невежество,– говорил скелет

Справа, на стене между речками, выдолблены две новые таблички : ”Тут охлаждаются спускающиеся души мёртвых, к этому источнику даже близко не подходи. Дальше ты найдешь текущую из озера мнемозины холодную воду, а на дней стража, что спросит тебя проницательно – что ищешь ты во мраке губительного аида?”

“Скажи – я сын тяжёлой земли и звёздного неба. Я иссох от жажды и погибаю. Так дайте же быстро холодной воды текущей из озера мнемозины. И они сжаляться над тобой повинуясь подземному царю, дадут тебе выпить из озера мнемозины, и ты пойдёшь по многолюдной священной дороге, в которой будут и другие славные вакханы и мисты. “

–Вакханы и мисты?

–В аиде много входов и выходов. Мы зашли через особенный, орфический.

–Это как раз те реки из которых мне не нужно пить?

– Да. Чтобы забыться от всего прошлого, следует сделать один глоток из реки Лета. Два, друг за другом, глотка введут тебя в вечное забвение. Души же умершие, что временно покидают эту серую обитель, вновь пьют из этой реки по глотку. Мнемозина это река, наоборот, способсвующая сохранению памяти, либо дарующая всезнание, при определённых обстоятельствах, вечное безумие, если сделать больше одного глотка, но и тебе её пить не нужно. Тебе вообще не нужно пить из рек, пока ты живой,хех.

Скелет вновь взял лидерство и повёл за собой Фавста. В аиде было много купольнообразных холмов и местность постепенно сменялась гладкой равниной, до самого горизонта, и расщелинами в земле, ведущими в ещё большую мглу, и далёкими горами, из которых вытекали ручейки, пронизывающие бескарйние поля. В основном аид был серый, унылый и тихий, наполненный серым песком, маленькими камушками и пустотой. Иногда где-то играли на флейте и громко говорили, а их звуки разносились эхом на огромные расстояния. По дороге, куда вёл скелет можно было видеть ещё несколько табличек:

“А душа у людей корнями растёт из эфира. Воздух вдыхая мы душу божественную, плоть погибает, а душа бессмерта и вечна юна. От Зевса всех бессмертна душа, а тела подвержены смерти.”

“Мы живём смертью душ, а души нашей смертью”

Когда приходилось вновь проходит через туннели и пещеры, с потолка капала вода, разбавляя гробовую тишину и из-за капель формировались сталогтиты и сталогмиты, превратившиеся в стены и подпорки. Расстояние от пола до потолка иногда было в десятки логтей. Величественное зрелище преображалось тем знанием, что они растут всего лишь на пару сантиметров в год.

На протяжении всего пути глазу попадались и каменые статуи людей. Все они отличались позами, оттенками более светлыми или тёмными, кто то походил больше на тень без различимыз черт, а у некоторых оставалсь одежда. Казалось, что это не созданные подземными скульпторами творения, а кто то прежде блуждавший здесь замер навеки облокотившись на дерево, чьи ветви обвили камень. Группы людей замерли устремив свои головы ввысь, а между ними натянули эластичную ткань куда падали плоды деревьев. Иные же настолько долго являются часть этого места, что замерев у входов в пещеры, они поросли сталакмитами и капельки воды, капающие с потолка очень медленно, капля за каплей меняли их облик увеличивая в количестве и придавая конусам уникальные формы, напоминавшие тонкие длинные пальцы или острые зубы акул.

Перед тем, как полностью свернуть на секретные тропы, они видели огромное озеро и пляжи с бесчисленным количеством душ. Все они распределялись в разные залы и были на разных уровнях, и следовали за своим собственным отражением в виде призрака, или гения. На этой стороны озера были рощи и песчаные пляжи. В основном все души просто стояли и ждали своей очереди, чтобы переправиться на другой берег. Возможно, Харон был собирательным образом перевозчиков, потому что часть из потока душ направлялась в каменные комнатки, разбросанные на разных уровнях и у разных входов, но все, так или иначе все вели к центральному, гигантскому озеру. Центурион со скелетом не приблежались близко ни к кому и видели убранство Дита с возвышенностей, которые отрывали вид на озеро и скалы, и всё происходящее у берега. Души в аиде, в большинстве своём были серые и блеклые, молчаливые. Но кто то громко кричал и спорил, ругался и пытался драться. Однако при этом, эта была одна огромная, зловещая тишина, время от времени обрывавщаяся всплеском воды, далёкой музыкой и редкими камнями, падающими с неба в бескрайнее озеро. Тех, кто нарушали молчание особенно часто – уводили девушки в огненном обличье с ослиными ногами, через мост в одну из нескольких глухих башен, расположенных среди воды. Ни девушки, ни души оттуда не возвращались. Тогда же в первый раз, послышался громкий, сотрясающий небо, но отдающий эхом по всему диту рёв, который вызывал особенно массовое падение камушков. В последствии он ещё несколько раз звучал, но был не таким зловещим и ужасающим, как услышанный впервые.

Центурион едва мог что либо говорить и лишь старался находиться как можно ближе к скелету и пытаться прочесть всё, что попадается на пути. С одной стороны он практически не убирал руку с меча, а с другой стороны его любопытство, и то непередоваемое чувство открытия настолько победило все остальные ощущения, что совершенно не оставалось сил на простые слова. Иногда на первый план проскакивали мысли “ Надеюсь скелет знает, что делает”, но это было не более, чем адекватное волнение. А с другой стороны он не переставал всматриваться в местность, в те далёкие души, чтобы разглядеть в них свою дорогую Элизию. Но при всём этом, как успокоить тело, что автоматически, даже спустя годы военных походов, сотни криков раненных, пролетающие над головой снарядов, внезапные засады неприятеля и стоны умирающих товарищей, вздрагивает и покрывается мурашками от завываний душ? Так же центурион старался молчать, чтобы никто не раскусил их, и не узнал в нём живого. “Это не твоё царство и лучше не совершать действия, что даже гипотетически могут быть опасны”,– думал Фавст.

Si fueris Romae, Romano vivito more; si fueris alibi, vivito sicut ibi[8 - Если ты будешь в Риме, живи по римскому обычаю; если ты будешь в другом месте , живи\веди себя как местный\как там себя ведут],-повторял про себя римлянин, пытаясь молчать и не нарушать эту традицию.

Скелет вёл Фавста по узким тропинкам, скальным тоннелям. Сквозь пустые парки с фонтанами, а из дали виднелись аллеи из кипарисовых деревьев, у которых можно было разглядеть несколько общяющихся теней, а рядом ещё несколько небольших садов по которым бродила расплывчатая фигура огромного сыча. Не было понятно сколько времени занимает дорога, ибо единственным источником света были камни у потолка и редкие сияющие цветы. Тишину так же прерывали совы. Иногда по пути центурион замечал остатки человеческих костей. Где то целые, где то раздробленные и напоминали осколки разбившейся вазы коричневатого цвета, но ни разу среди них не было черепов. Они прятались в трещинах скал, на утёсах, между камней и сводов, иногда сложенные в кучки и опирающиеся на стены зданий. Фавст уже привыкал к иной атмосфере и воспринимались они как часть окружающей среды. Хотя этим и ужасали ещё больше. Своей обыденностью. Тишина же была не только давящей, но и одним из главных успокоений, благодаря которой можно было услышать потенциальную угрозу и самому не призвать опасность. В голове Фавста рождались пугающие фантазии, где он спрашивает о чём то скелета и в эту секунду резко тени останавливаются, поворачиваются и с нарастающей скоростью настигают любопытного живого. Фавст понимал, что если это секретный путь, скрытый от большинства глаз и не доступный простым душам, то любая странность будет особо хорошо видна. Хотя казалось, что ни сычи, ни те редкие тени, не обращают соверешнно никакого внимания на двух странников. А вот на отдалённое эхо, что послышалось в виде визгов и громкого пищания летучих мышей, словно свалившихся со скалы и потянувшие за собой всю связку, тут же сорвались огромные птицы и несколько тёмных силуэтов.

Забравшись по ясеневым лесенкам на небольшой холм с полями белого Асфоделуса, по правую руку, в низу, они видели перекрёсток трёх путей, где Минос, Эак и Радамант громко общались между собой, не стесняясь жестикулировать и постоянно ходя в разные стороны. Они судили, по каким путям каждой душе стоит идти. Разобрать ни едного слова не представлялось возможным, и с такого расстояния это было похоже на театр с тремя актёрами и сотнями зрителей, или городской форум на далёком расстоянии.

Ценутрион замечал, что в аиде у многих нет кожи. Скелет вёл дорогами, на которых не встречались души, но те, что он видел были разными. Кто то был полупрозрачным скелетом, кто то полуразложившимся, а кто то совершенно не имел кожи и поверхность тела была полностью оголённой для внешнего мира. Красная, с белыми прожилками. Обесчеловеченная душа с содранной кожей.

На суде центурион осматривал все души, что мог разглядеть и внимательно искал свою жену, хотя и сомневался, что спустя целый год сможет увидеть её тут, на суде. Скелет не стал торопить Фавста от просмотра спектакля, а смотрел вместе с ним. Понять по его золотому черепу интерес, безразличие или скукоту было невозможно. Скелет лишь скрестил руки на груди и смотрел вниз, вместе с римлянином. Каждый из судей направлял душу по своему направлению, после вынесения решения, а затем призрак души, его гений, вёл безтелестного по тропинке, c пределанной к спине, или груди табличкой. Сам процесс практически не менялся и был рутинным и однообразным. Отчего невероятно быстрым и отточеным.

Дальше в пути, cкелет свернул куда то в тёмную сторону, без освещения и тропинок, практическу полностью закрытую сверху с двух сторон cвисающими по бокам скалами. Это был величественный и красивый храм. Храм Персефоны, как сказал, позже скелет. Подойдя к задней части величественного храма они увидели одинокую дверь. Скелет остановился и хохоча сказал :

–Если бы не твои вздохи, то я бы подумал, что ты и вправду умер, хех. Так, слушай внимательно!,– оттопырив палец, говорил скелет,– Когда мы войдём в дверь и взоры Персефоны падут на тебя, начинай говорить:

«Я душа прихожу чистая из чистых, о царица преисподних – Персефона, о Эвклей-Эвбулей и другие бессмертные боги, привет вам! Я также горжусь происхождением от вашего счастливого рода. Я понесла возмездие за дела отнюдь не праведные: то ли Мойра сразила меня, то ли Зевс-громовержец. А теперь я прихожу просительницей к пречистой Персефоне, дабы она благословила меня на путь. Я имею этот дар памяти, воспетый у людей».

– Если нас примет Персефона с благодушием, то она скажет: «Счастливый и блаженный, ты по закону станешь бессмертным богом вместо смертного!». Ты же ответь с поклоном: «Я – пока не козлёнок – в молоко пока не упал.». « Радуйся, радуйся, радуйся! », завершит Персефона.

–Запомни,– говорил, скелеть чуть ли не тыкая костлявым пальцем в лоб- ПОКА НЕ козлёнок, в молоко ПОКА НЕ упал. Иначе душу твою отправят в бесконечно холодные дали к огромному шару из негаснущих сияющих огней.

Фавст закивал и принялся повторять фразы по нсеколько раз, шагая от двери к скелету, и обратно.

Спустя время он сказал:

–Я думаю, что готов.

Затем скелёт подошёл к в двери, открыл её и пропустил вперёд Фавста. Он поднял глаза и увидел невероятных размеров статуи, позолоченные своды храма, коринфские колонны, украшенные акантом и окружающий всё внутреннее пространство, потемневший мрамор. На плитах стояли различные вазы с изображениями колеса и Плутона. На других, Прозерпина встречала сменяемость времён года. Зал её был квадратный и по стенам распологались каменные скамьи в восемь рядов. Пока они шли вперед, чтобы встать перед лицом огромной статуи, центурион вспомнил историю, которую рассказывал своей жене Элизии о “рождении” аканта, как украшения для коринфского ордера. Коринфский ордер был изобретен Каллимахом, греческим архитектором и скульптором, которого вдохновил вид корзины для пожертвований, оставленной на могиле молодой девушки. Поверх корзины была положена квадратная плитка, чтобы защитить их от непогоды. Растение аканта проросло сквозь плетеную корзину, смешав свои колючие, глубоко вырезанные листья с плетением корзины.

Якобы, в далёкие времена, на острове Коринф жила девушка, удивительной красоты. Она была настолько хороша, что возгордившись, заявила, что прекраснее самой богини Афродиты. Ревнивая богиня не оставила это заявление без внимания, и при первой же возможности отомстила. Девушка встретила прекрасного юношу, они назначили свадьбу, но прямо накануне бракосочетания невеста умерла. Безутешные родственники провели похоронный обряд, а на могиле оставили закрытую крышкой корзину с поминальной трапезой. Прошло время. Росток аканта пробил днище корзины, и пустил ветви. Но поскольку тоненькие побеги не могли приподнять крышку корзины, то они, извиваясь, стали прорастать сквозь прутья, пуская молодые листочки. Тогда же в некрополь, случайно забрёл архитектор Каллимах. Он увидев корзину с проросшей сквозь неё листвой аканта и вдохновился на создание колонн с подобным украшенинем.

Встав в центр, перед огромной фигурой и задрав голову вверх, Фавст прочистил горло и начал говорить :

–Я душа…что пришла самая чистая из самых чистых…кхм…

Фавст оборачивался на скелета, проходил глазами по стенам, по золотым орнаментам в видей оленей и цветов, скрещивал руки, словно ему вновь 18 и он вспоминает команды перед центурией и своей контуберналией.