Сафо

– Cuerno de satanas.

– Puta!..

– Mi madre!

Жан с ужасом смотрел на них, меж тем как остальные гости, привыкшие к семейным сценам, продолжали спокойно есть. И только Поттер вмешался в ссору, из уважения к постороннему:

– Перестаньте, довольно!

Но Роза, в бешенстве, напала и на него:

– Куда суешься?.. Вот новости!.. Разве я не смею говорить, что хочу?.. Сходи лучше к жене, посмотри, нет ли кого-нибудь там… Опротивели мне твои рыбьи глаза, да три волоса на макушке… Отдай их твоей гусыне, пока не поздно!..

Поттер, слегка побледнев, улыбался:

– С чем приходится мириться!.. – бормотал он про себя.

– Это чего-нибудь да стоит! – рычала она, навалясь всем телом на стол. – А то знаешь, – скатертью дорога!.. Убирайся!.. Живо!

– Перестань, Роза… – молили жалкие, тусклые глаза. А старуха Пилар, принимаясь за еду, с комичным равнодушием, сказала: «Помолчи, мой милый»; все покатились со смеху, даже Роза, даже Поттер, который теперь обнимал свою сварливую любовницу, и, желая окончательно заслужить её прощение, поймал муху и, держа ее осторожно за крылья, предложил ее Бичито.

И это Поттер, знаменитый композитор, гордость французской школы! Чем, какими чарами удерживала его эта женщина, состарившаяся в пороке, грубая с матерью, которая лишь подчеркивала её низость, показывала ее такой, какой она будет через двадцать лет, словно отражая ее в зеркальном садовом шаре?..

Кофе был подан на берегу озера, в маленьком гроте из раковин и камешков, задрапированном светлой тканью, отливавшей волнистым блеском воды; восхитительный уголок для поцелуев, каприз восемнадцатого столетия, с зеркальным потолком, в котором отражались позы старых ведьм, развалившихся на широком диване и охваченных послеобеденною негою; Роза, с пылающим под белилами лицом и вытянув руки, навалилась на своего композитора:

– О! мой Татав… мой Татав!..

Но этот прилив нежности исчез вместе с шартрёзом, и так как у одной из дам явилась фантазия покататься по озеру, она послала Поттера за лодкой.

– Только лодку, слышишь, а не ялик!

– Я прикажу Дезире.

– Дезире завтракает…

– Дело в том, что лодка полна воды; надо воду вычерпывать, а это долгая возня…

– Жан пойдет с вами, Поттер… – сказала Фанни, предчувствуя новый скандал.

Сидя друг против друга, раздвинув ноги, и нагибаясь со скамейки, они деятельно вычерпывали воду, не говоря ни слова, не глядя друг на друга, словно, загипнотизированные плеском воды, мерно лившейся из ковшей. Возле них благоухающею свежестью падала тень высокой катальты и вырезывалась на фоне блестевшего светом озера.

– Давно ли вы живете с Фанни? – спросил композитор, приостанавливая работу.

– Два года… – отвечал Госсэн, несколько удивленный.

– Всего два года?.. В таком случае то, что вы видите на моем примере, может пойти вам на пользу. Я живу тридцать лет с Розой; двадцать лет тому назад, вернувшись из Италии после трехлетней работы, для которой я был командирован в Рим, пошел я вечером на Ипподром и увидел ее, стоящею в маленькой колеснице на повороте арены и несущейся прямо на меня, с хлыстом, мелькавшим в воздухе, в каске с восемью вампирами, и в кольчуге из золотой чешуи, сжимавшей её стан до половины бедер. Ах, если бы тогда мне сказали…

И принимаясь снова опоражнивать лодку, он продолжал рассказывать, как вначале у него в семье только смеялись над этою связью; затем, когда дело приняло серьезный оборот, какими усилиями, мольбами и жертвами родные хотели склонить его к разрыву. Два или три раза женщину эту удаляли ценою денег, но он постоянно отыскивал ее и соединялся с нею. «Попробуем послать его в путешествие…» сказала мать. Он поехал; но вернулся и ушел к ней снова. Тогда он позволил, чтобы его женили; красивая девушка, богатое приданое, перспектива Академии в свадебной корзине… А три месяца спустя бросил новобрачную ради прежней любви… «Ах, молодой человек, молодой человек!..»

Он рассказывал свою жизнь сухо, ни один мускул не дрогнул на его лице, похожем на маску, неподвижном, как крахмальный воротничок, который его так прямо поддерживал. Проплывали лодки, полные студентов и женщин, со взрывами молодого, пьяного смеха и песен; сколько бессознательных. людей должны были бы остановиться и выслушать этот ужасный урок…

В киоске, тем временем, словно уговорившись склонять Фанни к разрыву, престарелые красавицы учили ее уму-разуму…

– Красив мальчик, но ведь у него нет ни гроша… К чему же все это приведет?..

– Но я его люблю…

Роза сказала, пожимая плечами:

– Бросьте ее… Она упустила голландца, как упустила на моих глазах все превосходные случаи… После истории с Фламаном, она пыталась стать практичной, но теперь снова безумна, как никогда…

– Ау, vellaka… проворчала мадам Пилар.

В разговор вмешалась англичанка, с лицом клоуна и с ужасным акцентом, который так долго способствовал её успеху:

– Очень хорошо любить любовь, малютка… Это очень приятно, любовь, видите ли… Но вы должны также любить деньги… Теперь, если бы я всегда была богата, разве мой крупье сказал бы, что я безобразна; как вы думаете?..

Она вскочила гневно и сказала пронзительным голосом:

– О, это ужасно, эта вещь… Быть знаменитой в свете, быть известной на весь мир, как памятник, как бульвар… Быть так знаменитой, что всякий извозчик, когда ему скажут «Вильки Коб» тотчас знал, где это… Видеть у моих ног князей и королей, говоривших, когда я плевала, что мой плевок красив… И вдруг теперь этот грязный оборванец смеет гнать меня и говорить, что я безобразна и мне не на что было купить его хотя бы на одну ночь!

Возбуждаясь при мысли, что ее могли найти безобразной, она вдруг распахнула платье:

– Лицо, yes, я согласна; но шея, плечи… Разве они не белы? Разве они не упруги?..

Она бесстыдно обнажала свое тело колдуньи, которое каким то чудом осталось молодым после тридцати лет, проведенных в этом аду, и над которым возвышалась увядшая, безобразная голова.

– Лодка готова, сударыни!.. – крикнул де-Поттер; англичанка, застегнув платье над тем, что в ней оставалось еще молодого, пробормотала в комическом ужасе:

– Не могла же я ходить голой по улицам!..

Среди этой декорации во вкусе Ланкрэ, где сверкала из-за свежей зелени кокетливая белизна дач, с террасами, с лужайками, окаймлявшими искрившийся на солнце пруд, странное зрелище представляла лодка с этими престарелыми жрицами любви: слепая Сомбрёз, старый клоун и разбитая параличом Дефу, оставлявшая за лодкой вместе со струей воды мускусный запах своих притираний…

Жан греб, согнув спину, стыдясь и приходя в отчаяние от того, что его могли увидеть, приписать ему какую-нибудь низменную функцию в этой мрачной аллегорической барке. К счастью, против него, в виде отдыха для глаз и для души, сидела Фанни Легран, возле руля, которым правил Де-Поттер. Улыбка Фанни никогда не казалась ему такою молодою, разумеется, по сравнению…

– Спой нам, крошка, что-нибудь, – попросила Дефу, разнеженная весенним воздухом.

Выразительным и глубоким голосом, Фанни запела баркаролу из «Клавдии»; композитор, тронутый этим напоминанием своего первого крупного успеха, вторил ей, не разжимая губ, подражая партии оркестра, и эти звуки сопровождали мелодию, словно всплески воды. В эту минуту, в этой обстановке это было восхитительно. С соседнего балкона крикнули «браво»; и Жан, мерно двигая веслами, жаждал этой божественной музыки, лившейся из уст его любовницы, и испытывал соблазн прильнуть губами к этому источнику и пить из него, запрокинув голову, без перерыва, всегда.

Внезапно Роза, в ярости, прервала песенку, так как ее раздражали сливавшиеся в ней голоса:

– Эй, вы, певцы, когда вы кончите ворковать друг другу под нос?.. Неужели вы думаете, что нас забавляет ваш похоронный романс?.. Довольно!.. Во-первых поздно, да и Фанни пора домой…

Резким движением руки указывая на ближайшую остановку, она сказала своему любовнику:

– Причаливай сюда… Здесь ближе к станции…

Это было более чем грубо; но бывшая цирковая наездница уже приучила гостей к своим манерам, и никто не смел протестовать. Пара была высажена на берег, с несколькими холодными прощальными приветствиями, обращенными к молодому человеку, и с приказаниями отданными Фанни пронзительным голосом; лодка отплыла, с криками, обрывками ссоры, закончившейся оскорбительным взрывом хохота, донесшимся к ним по гулкой поверхности воды.