Мама Таня 1:0

В этот момент дверь крякнула и в кабинет ворвался майор.

– С Ларионом Шепелевым раньше были знакомы?

– Не-е-ет, – Таня замотала головой, Сергей опустил глаза в бугристый серый линолеум. ?

На акт, заполняемый капитаном, Усманов из полиэтиленового пакетика вытряс две гильзы. Сергей не поднимал головы. Таня тряслась.

– Будем говорить? – майор вышел из себя, голос его звучал грозно.

– Закрываем обоих, в КПЗ амнезия лечится, – кинул взгляд капитан на начальника опер. отдела. Тот едва заметно кивнул головой.

– Серёжа не при чем, я все расскажу, – Таня распрямила плечи.

– Не смей глупая, дядя Родик, ты же обещал, это все я, это я стрелял, меня забирайте! – Сергей заслонил девушку.

– А, так ты ещё и стрелял? В камеру этого, – Лебедев поднял телефонную трубку, и прокаркал, чтоб явился Лепехин. Лейтенант прибыл немедленно:

– Куда? Товарищ майор, у нас все занято! – дернул плечами рыжий.

– Так, к Ларьку его, пусть обменяются приветствиями.

– Я все расскажу, все-все, – Таня сорвалась со стула, он опрокинулся, она вцепилась в ветровку друга.

– Лебедев, выведи Антиквара для разговора, а Розанова к Шепелеву, – отдал распоряжения лейтенанту Усманов, не глядя Сергею в глаза. Парень замешкался и бросил с порога, будто не спрашивал, а сообщал о свершившемся факте:

– Её отпускаете, значит!?

– Пойдём, – Лепехин закрыл дверь в кабинет, было слышно, как бухнула форточка от сквозняка. Выругался капитан. ?

Сергея вели по коридору, где сломано было немало судеб. Покрошили, искромсали до ломоты души и боли в суставах преступивших черту, между тьмой и светом. Из коридора этого было только два пути: за решетку или не попадаться. Свет? Сергей, шёл, понурив голову, точно стыдясь своих мыслей. Верил ли он в правосудие? Нет. После того, как пропал отец, он не верил ментам, властям. Верил матери. И дяде Родику. Потому что знал его с детства. Но никогда не забывал, что не все зависит от друга семьи. Он в «системе», жернова её беспощадны. А майор Усманов даже не мельник, так… фасует и таскает мешки с мукой. Сергей только у железных прутьев хмурой камеры, свежеокрашенных чёрной блестящей краской, поймал себя на мысли, что никогда в жизни ни за что не боролся. Плыл по накатанной. Пока был жив отец. Блин. Но он же не умер. Даже могилы нет…Фигня всякая лезет в голову. ? Здесь, в ментовке, все мысли сбились в грозовую тучу, лишь бы не дождь. Молодой человек удивился, вспомнив вдруг, будто было вчера: папа орет на кухне. Словно буйно помешанный, с пеной у рта, что нет виноватых в тюрьме. Спорил с другом до хрипоты. Виновата система! А Родион, только что закончивший Милицейскую Академию, журил отца и вкрадчиво так, спокойным голосом диктора на радио: «А как же педофилы, маньяки?». Отец, до мозга костей романтик, со своей правдой. Журналист с принципами. Его нет больше десяти лет, а сейчас, в этом треклятом отделении, Сергей поймал себя на мысли, что рассуждает как он. Или гены? Папа твердил изо дня в день:

– Запомни, сын, дети все рождаются добрыми, плохими их делает окружение, общество, система. И Сергей запомнил. ?

Лейтенант прицельно, с уверенностью стоматолога отработанным движением, загнал ключ в замок, пошурудил там, будто чистил канал. Лязгнул затвор. На нарах сидели двое. Фигуры встрепенулись, неожиданно в нос ударил запах хвойного одеколона. Маленький, щуплый человек в бежевом кожаном пиджаке подскочил к решетке и расплылся в улыбке:

– За мной, не иначе? – в глазах его сквозь заискивающую покорность читался металл характера, а в движениях угадывалась лисья проворность.

– Антиквар, выходи, лицом к стене слева, – Лепехин выпустил задержанного, запуская в клетку Сергея.

– А тебя за что? – подорвался со скамьи Ларион.

– За все хорошее, – усмехнулся Серёжа и плюхнулся рядом с лысым на шконку, вытянув ноги.

– Вечер в хату тогда, а подружайка – то где твоя? Тоже приняли?

– Не должны.

– Да ты тут решала? – лысый подскочил на нарах и шлепнул себя ладонями по широким спортивкам. – Вот фортануло, я в камере с авторитетом, – Ларик зашелся со смеху. И неожиданно хрипло затянул:

– Вдали осталась молодость, путяга, КПЗ, и поседели волосы на буйной голове....

– У тебя их и не было, хватит! – Сергей прислонился к стене и закрыл глаза.

? Лейтенант тем временем закрыл камеру и повёл Антиквара к майору. Усманов ждал у двадцать третьего кабинета:

– Моня, как так, за что тебя? Непорядок, – костлявое плечо Антиквара хрустнуло под медвежьей хваткой будто чипсина. Моня съежился. – Масть не пошла, с «фотографией» подставили. Я на исповеди все как есть доложил.

– Решим, с наводками заканчивай, и пощупай там среди своих, чем малышня промышляет на районе? И уши развесь, там в камере посиди, а – ля спящий, о чем молодёжь шепчется. И домой на такси отправлю.

– Все сделаю, Начальник, в лучшем виде! – Антиквар расшаркался перед майором, заложив руки за спину, смиренно поплелся в камеру. В сопровождении лейтенанта. ?

Усманов вернулся в кабинет. Капитан размашистым почерком строчил протокол допроса. Таня рассказала все.

– А Макаров где? – Лебедев поднял острый нос, на кончик которого целились близко посаженные глаза. Майор вытащил пистолет из кармана и шепнул на ухо:

– Закрывай дело. У меня для тебя будет по висяку инфа.

Решетчатый железный занавес распахнулся, в камеру ворвался резкий запах хвои и лежалых опилок. Аромат захватил каморку с призрачным желтым светом из плафона над входом. Парни замолчали. Антиквар с видом важного артефакта пронес себя до соседних нар с матрасом. Аккуратно расправил складки сложенного казенного пледа, похожего на мешок из-под картошки. Снял пиджак цвета прибрежного песка Балтийского моря и бережно повесил на самопальный проволочный крючок на стене. И улегся головой на колючий плед, демонстрируя спиной полное отсутствие интереса к сокамерникам, Антиквар через пару минут захрапел. ?

Молодые люди молчали, будто завороженные плавными и уверенными в себе движениями соседа. И только посапывание равномерное их вернуло в реальность.

– Интересный чувак, – с опаской шепнул Сергей.

– Ты, это, не трогай проблему, пока проблема не трогает тебя, – вполголоса прошипел Ларик.

– А тебя за что?

– 228 шьют, сам дебил, работу нашёл непыльную. Посылку забираешь в условленном месте, в камере хранения в маркете оставляешь. Нормально платили. Ключ пацанве на великах. Они конверт. Такая схема, нормальная. Короче, пасли давно, оказалось. Я им то и не нужен, мне семнадцать. Да ни погонял, ни телефонов, ничего не знаю, все записочки. Когда и какой парень подъедет не знаю. Я после наших разборок ключ где-то просрал. Пошёл искать. А нашёл… – Антиквар заворочался, повернулся лицом и захрапел будто старая дрель.

– Че нашёл?

– Гильзы ваши, блин, думал, выброшу, вы ж по-пацански поступили. Пошёл к речке. Семёныч навстречу. Говорит, жена опять домой не пускает. Такая мерзкая баба, лупит его. Куда лупить, там того Семеныча, ты бы видел, от щелобана улетит. А она в зарплату любит, через три дня – пошёл на хрен. Ну, он выпить не дурак, конечно. Но не на улице же жить, хата ведь его. А меня она боится. Я взял двоих своих, ну и пошли.

– Че, драться с ней?

– Ну, ты лох, конечно, она ж эта, злая мачеха, кореша моего сдала. Он чалится теперь. Лахудра боится его, ну и нас. И мы там зависаем от души. Шалман делаем. Ну ментов кто-то вызвал. А у меня маслята в кармане. И посылочка.

– Писец, ты влип, и что теперь?

– А на чёрной скамье, на скамье подсудимых… – затянул было хрипло Лар, будто из нутра звуки доставал, сосед закашлял, Лар замолк. Усмехнулся и шепнул на ухо:

– Радуйся, у тебя новый друг в поряде.

– Какой друг? – так же, густым шёпотом, уточнил Сергей.

– Я тебя не сдал. И не сдам, выход у меня есть, в армию пойду. Всяк, получше малолетки. Мне через месяц восемнадцать. Одену кирзачи и пойду в стройбат. Кореш на зоне порешает.

– Че у тебя все друзья только с зоны?