Наследник Йотунхейма

Почему-то это совсем не пугало. Казалось логичным и закономерным. Так и должно было рано или поздно случиться. Лауфей слишком долго испытывал терпение Одина, атакуя Цитадель Вечности, и вот теперь получит своё.

Даже в лучшем физическом состоянии Локи не посочувствовал бы родичу: Лауфея он почти не знал, они пересекались только во время Тингов. Сейчас и вовсе его смерть казалась глупейшим поводом вытащить принца из постели, в которой он сутки то метался от жара, то вмораживал себя и ложе в глыбу льда, истекал кровью, захлебывался болью и магией.

Локи не стоял прямо почти год. Потом была агония. Теперь принц был вынужден на ватных ногах, удерживая уплывающее сознание смотреть, как казнят существо, давным-давно подарившее ему жизнь, а после – лишь презрительные взгляды.

– Твой мир отдаёт нам бесценную магию, твои соотечественники верно служат Азгарду. Поэтому мы подарим тебе смерть, достойную конунга, – продолжил Один, – ты будешь принесён в жертву Гиннунгагап. Да славится Великое Небо! – крикнул он, вскинув вверх руку с копьем Гунгнир, сверкнувшим магической искрой.

– Да сияет вечно оно над нами, – дружно ответили боги и богини, смиренно опустив глаза в заученной клятве. Один махнул рукой Хеймдаллю. Тот двумя широкими движениями натянул рукавицы из плотной кожи и подошёл к пленнику.

– Не опускай глаза, – шепнула Фригг Локи, незаметно подманив Тора. У младшего принца затряслись колени, а шея совсем взмокла от струек ледяного пота.

– И не думал, – проговорил Локи одними дрожащими, синеющими губами.

– Можешь помочь? – тронул Тор за плечо Идунн.

– Могу только помочь его поймать. Мои исцеляющие чары на него не работают. У ётунов исполинская защита, мне не пробить, – Идунн готова была расплакаться от бессилия, но и она не отводила взгляда от Хеймдалля. Тот замер, отведя меч в сторону.

– У тебя есть последнее слово, ётун, – обратился к Лауфею золотозубый страж радужного моста, – ты скажешь что-нибудь своему конунгу и азгардцам перед тем, как отправиться туда, где тебе и место?

Лауфей так и не смотрел ни на кого, кроме Одина. Несколько мгновений два царя стояли, скрестившись взглядами, а затем конунг ётунов, громко собрав слюну в глотке, презрительно сплюнул.

– Коротко. И по делу. Коснись же Неба, подобно орлу! – Один снова ударил копьём в плиты, и тут же Хеймдалль обрушил меч на спину Лауфея. Ётун, не издав не звука, ткнулся грудью в подставленный столб. Иссиня-чёрная, ледяная кровь из-под лезвия, разрубившего позвоночник, брызнула в разные стороны, капли попали на первые ряды присутствующих. Несколько упало и на Локи, стоявшего почти ближе всех к месту казни. Стремительно сереющее лицо окрасилось мокрыми тёмными кляксами. Кровь отца оказалась такой холодной, что кожа тут же отозвалась болью, будто прижженная ядом. Широко раскрытые глаза повелителя ётунов почти вышли из орбит, а нижняя челюсть, ощетинившаяся двумя рядами клыков, страшно выдвинулась, когда страж выдернул с неприятным мокрым звуком меч из его спины. Резкими движениями Хеймдалль содрал кожу Лауфея в разные стороны, а затем, ухватившись за освободившиеся кости, выломал наружу ребра казненного, отчего на спине будто появились страшные, костяные крылья, покрытые белесыми жилами и кровью. В эту же секунду горящие глаза Лауфея погасли, будто внутри задули страшный, светящийся лишь от силы злобы, фонарь.

Из толпы кто-то вскрикнул, несколько особенно чувствительных фрейлин, всхлипнув, отвернулись. Приближенные боги и царская семья смотрели, не отрываясь, как Хеймдалль вынимает сочащиеся легкие и кладёт их на сломанные кости.

Один, до этого молчаливо взиравший на эту сцену, передал копьё одному из стражников за спиной. В наступившей тишине раздалось несколько его хлопков ладонью о ладонь. Заплаканная Идун не могла поверить своим глазам – конунг богов аплодировал. Вслед за ним раздались редкие хлопки с одного конца площади, с другог. И вот, в жуткой тишине толпа рукоплескала, спугнув шумом присевших на зубцы стен, птиц. Люди аплодировали забрызганному черными струями стражу и посеревшей, раскрывшей своё нутро под великим небом, громаде, что раньше была одним из самых бесстрашных и жестоких воинов, потомком первого короля снега и льда.

Страж грубым движением сорвал с поверженного гиганта корону, отодрав её от запекшейся на коже крови, и передал Одину. Тот с непроницаемым лицом повертел её в руке, а после неспешным шагом, шелестя синим плащом по гладкому камню, приблизился к Локи и возложил грязный золотой обруч на его темноволосую голову.

– Как раз то, чего он заслуживает! – злорадно сказала подругам Фрейя, глядя, как юный принц бледный, с подтеками крови собственного отца на лице, вскинул голову, пытаясь удержать на ней корону, которая ему была слишком велика.

* * *

"Вот он какой – первый бал принцессы!" – думала Сигюн, прислонившись к толстой мраморной колонне и внимательно наблюдая за собиравшимися гостями. Строго говоря, пока это не было похоже на бал: часть вельмож, приглашенных из других Миров, только прибывала. Придворные не спеша спускались в Лерад, блистая нарядами и драгоценностями. Слуги-ваны в жемчужно-серых одеждах, красиво оттенявших их пепельного цвета длинные и прямые эльфийские волосы, разносили и расставляли на сдвинутые к стенам столы искусно приготовленные кушанья для гостей. Красавицы валькирии вольготно расположились прямо на ступеньках у трона, весело болтали, время от времени вертя в руках особые золотые черпаки. На пирах и балах элитное войско дев-воительниц преображается: леди снимают свои грубые доспехи, облачаются в белые платья, делают красивые прически и, согласно традиции, во время пиров подливают гостям напитки, частично исполняя обязанности виночерпиев. Особенно хороши их парадные платья – ни на одной из придворных дам Сигюн не видела ничего подобного. Валькирии будто небрежно набрасывали на себя через одно плечо кусок дорогой струящейся полупрозрачной ткани, сияющей белизной, и перехватывали его золотыми поясами. Такое платье волнами ниспадало до пола, с плеча до пояса и ниже, полностью закрывая ноги. Но при ходьбе и сидении ноги дев могли обнажиться до бедра, а прижимающаяся к упругому тренированному телу ткань совсем не оставляла простора воображению. Валькирий на пирах часто провожали взглядами, они становились эпицентром сборищ придворных-мужчин, принцев, ярлов и воинов. Сигюн такое положение вещей нисколько не удивляло – даже она сама тайком полюбовалась красивыми воительницами, прежде чем вернуться к наблюдению за гостями.

Кто только не явился на прием: толстые, пыхтящие гномы, изящные и манерные эльфы-ваны, будто сотканные из надменности и серого кружева одежд. Их полные противоположности – раскованные, говорливые эльфы-альвы, наоборот, пестрели всеми цветами радуги, будто стая мелких шумных птичек. Дети леса, они казались гораздо живее и ярче своих собратьев, когда-то вышедших из морской пены. В отличие от отца Сурта, утверждавшего, что все остроухие одинаковы, Сигюн быстро научилась отличать альвов от ванов: у ванов более громкие и резкие, почти писклявые голоса, более цветастые одежды, волосы теплых тонов: каштановые и рыжеватые. О матери Локи говорили, что она была колдуньей-эльфом и, судя по каштановым волосам и зеленым с искрой глазам принца, похоже, всё-таки была из ванов. Хотя, задумалась Сигюн, может «одинаковость остроухих» для Сурта заключалась всё-таки не во внешности?

Мимо Сигюн проходили, хихикая, тоненькие, как молодые деревца, нимфы-аскефруа, прислуживавшие фрейлинам Фригг. Неподалеку мирно беседовали обычно суровые, а сегодня расслабленно беседующие, сменившие свои доспехи на парадные одежды, воины и полководцы. Все они собирались кучками и расходились парочками, смеялись, заигрывали, танцевали, пили изысканные вина и говорили-говорили-говорили…

Принцессе было неуютно от собственной неуместности. Несмотря на то, что она добрых три часа провела в гардеробной, истязаемая руками горничных, пытавшихся придать ей хотя бы налёт того, что азгардцы называют «красотой», она не выглядела ни «сногсшибательно», ни «привлекательно». У неё даже не выходило выглядеть «как все», отчего Сигюн только привлекала косые взгляды своей чужеродностью в этом зале. Эта внешняя разница так сильно бросалась в глаза, что придворные будто нарочно дичились её.

Принцесса устала от попыток поймать хоть сколько-нибудь дружелюбный взгляд, порядком расстроилась из-за того, что её то и дело толкали то локтями, то плечами, и спряталась в самый неприметный угол тронного зала Лерад, что смогла найти. Её укрытие было восхитительным наблюдательным пунктом: из-за колонны можно было легко рассмотреть каждого гостя, уловить любой разговор. К тому же Сигюн с момента прибытия в Азгард не отказывала себе в любовании Вальхаллой, в особенности – тронным залом. Принцессе с первого дня понравился его сияющий потолок из отполированных до зеркальной глади щитов бесчисленных побежденных противников Одина, крепко спаянных друг с другом. Она с удовольствием рассматривала внушительные колонны, собранные из копий павших врагов Азгарда. Твердость варварского, грубого, изломанного оружия странно оттеняли высокие витражные окна, сверкающие золотые люстры с сотнями искрящихся свечей.

Лерад был заполнен голосами и музыкой, ароматами духов и яств. Гости Вальхаллы блистали, каждый убежденный в своём великолепии.

И посреди пиршества благородства принцесса Сигюн старалась не поддаваться грустным размышлениям. От досады хотелось взвыть: царское семейство не только оказалось не готовым принять её, они даже не удосужились сообщить Локи, что он теперь женат! Её собственный муж принял её за служанку!

Если бы Сигюн сделала шаг назад и посмотрела направо, то обнаружила бы, что всего-то в паре колонн от неё её муж Локи тоже страдал. Во-первых, от того, что не выспался как следует, проведя ночь за черными книгами. Локи начитался заклинаний, от которых к нему пришли такие видения, каких ему не дарили и галлюциногенные грибы. Во-вторых, утром он зачем-то потащился на тренировку. Там Тор, отрабатывал развороты, совершенно не соизмеряя силу. Наследник не сумел проникнуться идеей того, что на тренировках не обязательно выкладываться, как в настоящем бою, и отлупил Локи по-братски. Локи после восемь раз пересчитывал ребра, прежде чем убедился, что все на месте.

Принц прислонился к колонне и сосредоточился на головной боли, прострелившей правый висок. Круторогая диадема давила на голову, ворот камзола стал неожиданно узким, плащ-накидка будто весил тонну. Казалось, само обмундирование причиняло больше неудобств, чем дарило величия, хотя, разумеется, всё ещё великолепно смотрелось. Локи проклинал Фригг, с ее балами и светскими приемами, на которых ревностная дротнинг могла и вовсе не появиться, считая, что заняла придворных достаточно. Перепало ругани и Одину с его добровольно-принудительными приглашениями на эти пиры.

– Ло-о-о-ки-и-и! – Раздался сбоку визг по меньшей мере трех женских голосов. От этого вскрика у бедного Локи засвербило в виске. И тут же у него подкосились ноги – на шее и плечах Локи повисли сразу три асадис из личной прислуги Фригг. Локи судорожно пытался вспомнить имена хотя бы одной из них, но потерпел сокрушительное поражение.

– Где ты пропада-а-а-ал?

– Мы так скучали! Ужасно долгое заточение!

– Без тебя было тоскливо, одиноко…

– Никто не устраивал розыгрышей…

– Никто нас не веселил…

– Я на шута похож? – поднял бровь Локи. Девицы переглянулись, все как одна с глупыми коровьими глазами.

– Ой, ну нет-нет, конечно нет… А почему ты, – тут одна из них провела кончиком тоненького пальца по щеке ётуна, – почему ты нас не замечаешь?

– Я вообще света белого не вижу. И почему вдруг такое внимание ко мне? Мой бесценный старший брат Чудо-Тор не здесь, поищите его по залу… – Локи, через головы девиц, внимательно оглядел зал в поисках места, куда бы можно сгинуть незамеченным и отсидеть там остаток вечера. Ни танцевать, ни вести светские беседы не хотелось.

Нестерпимо хотелось провалиться в Хельхейм.

Заодно и дочь ненароком навестить.

– Что с тобой сегодня? – фрейлины выстроились в ряд перед ним. – Тут столько девушек мечтает, чтобы ты хотя бы взглянул на них, а ты прячешься за колонной, как жрец какой-то!

Сигюн обнаружила в своём углу маленькое счастье – глубокое кресло у стены. Принцесса с наслаждением опустилась на мягкое сиденье, сложила руки на коленях, а после снова оглядела зал и грустно выдохнула – здесь красиво, но ей тут совсем не место. Единственным, кто уделил ей хоть какое-то положительное внимание за то время, что она торчала в зале, это был Тор. Он заулыбался, как дурачок на ярмарке, и помахал ей так усердно, что заехал с локтя в нос Леди Сиф. Предводительнице валькирий это страсть как не понравилось, и последующие полчаса Тор хромал из-за удара ногой в колено. Оказалось, что пинок воина, даже обутого в изящные тоненькие туфельки на ремешках – это всё ещё пинок воина.

Оглянувшись, Сигюн обнаружила совсем рядом своего мужа. На нём беспринципно висли такого вида девушки, что принцессе захотелось отнести свое тело в выгребную яму, выбросить, и больше никогда народу не показывать. Локи смотрел на них с неприкрытой усмешкой и что-то говорил. Леди заглядывали ему в глаза, гладили ее супруга по рукам и хихикали так, будто от силы истеричного смеха их жизнь зависела. Принцесса погрустнела еще больше: куда ей до этих красавиц, которые окружали Локи с самого детства. Не удивительно, что он к ней даже ни разу не подошел: небось, ему даже стыдно за такую жену. Хотя, призадумалась Сигюн, если верить молве, понятия "Локи" и "стыдно" не сочетались, наверное, даже после ящика самого крепкого эля.

Между тем предмет ее размышлений уже придумал себе развлечение на вечер.

– Дамы, вы вообще слышали последние новости? – тут Локи скрестил руки на груди и опустил глаза в пол, – я теперь связан священными узами брака и, – тут Локи приложил руку с демонстративно выпрямленными пальцами ко лбу и театрально молвил, – я храню чистоту наших отношений и верность своей жене!

В зале моментально наступила тишина.

– Дура-а-ак! – раздался из другого конца тихий шепот Тора. Сигюн осела в кресле, когда половина прибывших в Лерад вперилась взглядами в нее, вторая половина уставилась на Локи. Тот стоял с гордо поднятой головой и смотрел в потолок с самым мученическим видом.

– Да он шутит, как всегда! – хлопнул однорукий Тюр уцелевшей ладонью Локи по плечу. Сигюн поразилась фамильярности этого крепко сбитого бородатого воина, не блиставшего красотой, зато, судя по слухам, отличного полководца. Лишь раз Тюр выбрал неверную стратегию и, если можно так сказать, поплатился. Проверять на себе крепость цепей, сдерживающих сына Локи – волка Фенрира и скорость его ответной атаки всё же не стоило.

Локи медленно повернул красивую голову и скользнул ледяным взглядом зеленых глаз по уже слегка пьяненькому Тюру. Тот не замечал, смотрел в толпу придворных, улыбаясь во весь рот, демонстрируя щербатые, плоские, как у быка, зубы.

– Дорогие гости, неужели вы его всерьез воспринимаете? – Тюр отпустил плечо принца и пригладил взъерошенные пшеничные, как у Тора, но коротко остриженные, волосы. – Локи! Посмеялся и будет! Да ты жену видел толком второй день как, и даже не по своей воле! Верность жене – это ж надо! Сигюн побудет здесь пару дней – и вы разойдетесь в разные углы, как корабли в море! Не так ли, народ? Разве не для того, существует Высший Свет Азгарда, чтобы вволю отдохнуть от супруга и насладиться жизнью Богов?! – Тюр принял от подошедшей валькирии полный кубок и вскинул руку с ним вверх, будто произнося тост.

Боги довольно переглянулись, только Фрейя, замявшись, потеребила ниспадающий в ложбинку груди локон да кудрявая новенькая юная блондиночка-фрейлина Фригги, по имени Нанна, испуганно осмотрелась, будто всякое прелюбодеяние казалось ей пыткой, а не удовольствием.

– Не слышит тебя Фригг! – задребезжал старческим хохотом дряхлый придворный скальд Браги. От смеха старик так мелко и противно затрясся, что наверняка упал бы, если бы крошка-жена Идунн в очередной раз не подставила ему своё плечо и не позволила вцепиться в себя узловатыми длинными пальцами. – Фригг бы сейчас выслала тебя из зала куда подальше, а Локи в кои-то веки получил бы хоть одну похвалу. Хоть раз сделал то, что понравится другому – не все же ему подкладывать яд в медовуху!

– Что ж, Браги, готовь кубок – я готов тебе пообещать, что подложу в него яду, как придется случай! – Локи поднял подбородок и повел бровями так, что у некоторых впечатлительных особ дрогнуло в груди. Идунн строго посмотрела на Локи, но тут же испортила осуждающее впечатление, коротко подмигнув принцу. Браги помрачнел, как туча, а гости, покивав и гулом выразив свое неодобрение, разошлись. Сигюн, наконец, решилась убрать руки от покрасневшего, как вишня, лица. Локи на его месте уже не было, видимо, скрылся в толпе.