Тайна Самаэля

– Только соседка Нигарахон Умарова – она домработница… – расстерянно пробормотал я. – Больше никто сюда не приходит. Только соседка была днем. Она живет по ту сторону дувала.

– Именно Нигарахон Атахановна и сообщила сегодня утром участковому о смерти профессора, когда услышала его крики и прибежала сюда. Это было в четыре часа утра, с ее слов.

– Профессор кричал? Почему?

– Его убивали, – вставил свое слово Абдуллаев, который тоже внимательно смотрел на разрушения. – Наверное, это сделала женщина…

– Женщина? Почему?

– Потому что Умарова и ее сыновья слышали женский голос. Разговаривали на узбекском и на русском языках, но саму посетительницу они не видели. Они же слышали шум разбиваемой мебели, видимо, была драка, хотя не слышали, что странно, как ломается оборудование… Но, возможно, женщина была не одна…

Ничего странного в этом нет. Я мог бы пояснить, что профессор – или кто-то другой – использовал наше изобретение, чтобы превратить в хлам все оборудование, и тогда все делалось бы без какого-либо шума, однако говорить это не стал. А тем временем Васильев продолжал:

– Но, видимо, она была мастером своего дела, профессиональная киллерша.

– Киллерша?!

– Потому что только профессионал так может аккуратно вонзить шпагу в сердце человека, чтобы тот успел только выкрикнуть от боли и умереть…

У меня в голове все закружилось, я не мог сосредоточиться, а тем временем Абдуллаев подтолкнул меня в спальню, где все это время работали с различными инструментами другие эксперты. В комнате окна оказались зашторенными, но горели бра и люстра, поэтому было светло. Достаточно светло, чтобы я увидел мертвого Бекзода Хисамиевича, лежащего на полу рядом с кроватью. Он оставался в том же белом узбекском костюме, видимо, не успел переодеться в пижаму, только красное пятно ярко выделялось на груди – прямо в сердце был вонзен клинок шпаги.

Шпагу окружало алое пятно, которое выглядело, как будто само пространство вокруг него сжалось от боли. Металлическая рукоять клинка блестела, несмотря на обилие крови, как будто продолжала сохранять свою эстетическую красоту, несмотря на жестокость происходящего. Я сразу понял, что это сделал действительно профессионал, ибо выплеснувшейся из раны крови оказалось немного. Глаза у профессора были открытыми, и я в застывших зрачках узрел некую смесь страха, ненависти и презрения. Само же лицо было без какой-либо гримасы, видимо, после смерти мускулы расслабились и убрали все эмоции, как смывает ластик все цвета с бумаги. Оно казалось одновременно спокойным и трагическим, будто в последние секунды жизни он осознал, что все его достижения, мечты и надежды растворились в одной страшной вспышке.

Я смотрел на своего друга, партнера, человека, который дал мне многое – как в душевном аспекте, так и как ученый, – и все никак не мог поверить, что вижу его мертвым, что никогда не смогу с ним поговорить, выпить чайку и помечтать о нечто важном, великом и далеком… И тут меня привлекло кое-что на теле профессора.

Судмедэксперты тем временем закончили работу и сказали:

– Труп можно забирать.

Абдуллаев вышел из помещения, чтобы вызвать сотрудников «Скорой помощи» и передать труп для вскрытия в лабораторию патологоанатомического анализа. Я же стоял, не дыша, и смотрел на оружие убийства. Я его узнал – это была шпага моей супруги Индиры, она являлась мастером спорта по фехтованию. Шпага имела изысканную, изогнутую форму, с блестящим клинком, который играла в свете люстры, и рукоятью, обмотанной черной кожей для надежного хвата. На её лезвии, едва заметные, были выгравированы узоры, которые придавали ей особую красоту и грацию, и в то же время указывали на боевое предназначение. Эту шпага Индиры привезла из Испании десять лет назад, когда она участвовала в соревнованиях. Её наградили за победу раритетом XVII века, созданным мастером, который был известен своими изысканными работами. Это был человек, который в своей мастерской в Толедо придавал каждому клинку не только форму, но и душу, втирая в металл вековую историю своего народа и традиции фехтования. Он использовал методы, уходящие корнями в далекое прошлое, сочетая старинные техники с современными материалами, чтобы создавать настоящие произведения искусства.

Но как это оружие попало сюда? Неужели моя жена проникла в этот дом и… «Нет, – мотнул я головой, – Индира никак не могла это сделать. Она все время была дома, я же спал с ней и почувствовал бы, если она покинула квартиру. Да и зачем ей убивать старика, которого очень уважала и любила? Он был нам практически отцом».

В этот момент из кухни, переговариваясь, вышли два пузатых милиционера. Один из них был высоким с лысиной, а другой чуть ниже, с бородкой и постоянно жующим что-то, что неуместно в текущей обстановке. Они держали в руках тарелки с едой, наполняя свою форму тем, что осталось от обеда, судя по всему, бесцеремонно открыв холодильник. Сотрудники МВД, не стесняясь нас и не задумываясь о том, что это не только не этично, но вообще-то запрещено, уплетали в обе щеки приготовленные Нигарахон блюда. Скорее всего, сработала ментовская наглость: в этом мире все принадлежит им; к тому же все равно хозяин дома мертв, не пропадать же еде…

В иных обстоятельствах меня бы это шокировало, только такое ощущение я испытывал от другого факта.

– Вас что-то привлекло? – тут представитель прокуратуры заметил мой напряженный взгляд.

– Нет, ничего, – я поспешно отвел взгляд от шпаги. Нужно проверить наличие этого оружия у нас дома, может, это совпадение, и подарок Индире до сих пор висит в гостиной среди других наград. Или кто-то похитил его у нас. Только как? То мог проникнуть в нашу квартиру на четвертом этаже?

– Интересное орудие убийства, – заметил Васильев. – Дома много столовых ножей, есть топор, а убийца выбрала только шпагу. Причем в самом доме, как сказала нам Атаханова, подобного холодного оружия никогда не было – профессор не обладал ни рапирой, ни саблей, ни шпагой…

– Да, Бекзод Хисамиевич не увлекался фехтованием и не коллекционировал холодное оружие, – рассеянно кивнул я. – Он вообще считался пацифистом.

– Значит, убийца пришла с оружием. Она уже знала наверняка, что будет убивать. Ведь вначале она вела разговор с Ибрагимовым, а когда не получила от него, чего хотела, то быстро и эффективно расправилась с ним.

– Вы думаете, что профессора все-таки убила женщина?

– А у вас есть другие мысли?

Тут я задумался. Сразу вспомнил неизвестного человека в эту ночь, что стоял рядом с домом профессора.

– Когда я уезжал, то видел какого-то мужчину, он сразу отвернулся, едва я включил фары автомашины, – сказал я.

– Как он выглядел? – Васильев взялся за блокнот.

– Лысый, нос горбинкой, одет в темный костюм, мне показалось, что ему более пятидесяти лет… Больше ничего разглядеть не успел. Может, его видели ребята, что сидели на скамейке – мы с ними болтали о футбольном матче с Украиной – они смогут что-то добавить, описать его. Вдруг это он и есть убийца?

– Хорошо, спасибо, я поговорю с ними, – произнес следователь прокуратуры. – Можете ли вы сказать что-нибудь ценное пропало в этой квартире? Были ли у профессора Ибрагимова золотые изделия, валюта, узбекские сумы?

Я растерянно развел руками:

– Не знаю. Золота никогда у него не видел, только золотое кольцо, что носил в память о супруге, а что-либо другое… не знаю, мне Бекзод Хисамиевич никогда не показывал свои ювелирные украшения… Да, были какие-то дорогие часы «Ролекс», что ему преподнесли на Международном симпозиуме по ядерной физике пять лет назад в США, куда его пригласили… Там, кстати, он и познакомился с фирмой «СС», они предложили проект по его тематике…

Васильев сделал пометку в блокноте.

– Что касается денег… Ну, в тумбочке была мелочь – на продукты, оплату коммунальных, но в основном он деньги хранил в банке. И свои личные сбережения, и проекта. Но что касается проектных денег, то вам лучше обратиться к нашему бухгалтеру. Это Ольга Кузнецова, вот её телефон и адрес, – тут я записал в протянутый мне следователем прокуратуры блокнот необходимые данные.

– Да, я поговорю с ней, – кивнул тот, посмотрев запись. – Вы можете что-либо добавить или сказать, сделать заявление по данному убийству?

– Нет… А что будет с… телом?

– Отправим в морг, на вскрытие, потом передадим родственникам для похорон.

– А вы знаете адреса родственников? Его дети живут не в Узбекистане…

– Товарищ Ходжаев, мы – сотрудники правоохранительных органов, а не из клуба юных следопытов, думаю, найти родственников и сообщить мы сможем самостоятельно, – несколько сердито ответил Васильев. – А если будут проблемы, то обратимся к вам.

В этот момент вернулся капитан. Он протянул мне бумагу:

– Это повестка на допрос. Завтра я жду вас в восемь часов утра в Мирабадском РУВД. Не опоздайте… Да и из города никуда не уезжайте, ясно?

– Меня уже обвиняют? Вы думаете, это я убил старика?

– Вы пока проходите как свидетель… пока, – многозначительно ответил Абдуллаев, переглянувшись с Васильевым. – Нам нужно ваше пояснение, письменное, конечно. О чем? Что произошло здесь до убийства, о ваших взаимоотношениях с профессором, подробности проекта и так далее. Таковы процедуры следствия, увы… А сейчас вы свободны… Да, повторю: из города никуда не выезжайте.

Я на негнувшихся ногах покинул дом, и чувство безысходности накрыло меня с головой. В груди будто что-то сломалось, словно осколки льда кололи сердце. Я чувствовал, как холодный пот стекает по спине, а в ушах гудело от напряжения. У меня не было сил осмыслить произошедшее; в голове крутилось только одно: Бекзод мёртв. Человека, которого я знал и уважал, больше нет.

У небольшой беседки во дворе стояла домработница Нигарахон, беседующая с врачом. Она увидела меня и побледнела, но ничего не сказала, а я лишь кивнул ей. Разговаривать с кем-либо мне не хотелось; слова будто застряли в горле, и я боялся, что если скажу хоть слово, из него вырвутся все мои страхи и тревоги. Люди, стоявшие у ворот, отхлынули в сторону, едва я переступил калитку и очутился на улице. Их взгляды были полны страха, словно они видели перед собой убийцу.

Мне стало жутко, и всего трясло. Чего я меньше всего хотел, так это разговоров и вопросов. К счастью, никто не подошёл; даже милиционеры, окружавшие участок, спокойно выпустили меня, едва я показал повестку на завтра. Доставивший меня сюда сержант лишь кивнул и повернулся спиной, показывая любопытным не переходить огороженную лентой участок.

Но теперь мне нужно было ехать домой самостоятельно – «конвой», доставивший меня сюда, в обратную сторону не работал. Я с усилием сосредоточился: отсюда можно было добраться до главной магистрали, а там на автобусах или троллейбусах добраться до центра. Или вызвать такси. Я достал мобильный телефон и позвонил домой. Трубку после первого гудка взяла Индира.

– Да…

– Это я…