Бык и бабочка

Элона очень часто говорит Жану о том, какая она смелая, что встречается с ним, ведь он «не такой, как все», потому что Жан – темнокожий. Жану это не нравится. Ему не нравится, что она постоянно указывает ему на то, что он особенный и на то, что она «очень много испытала из-за него». Жан иногда даже забывает о том, что он «не такой, как все», потому что все уже давным-давно привыкли к его цвету кожи, но с завидной регулярностью Элона напоминает ему об этом. Жан не знает, что Элоне нравится встречаться с чернокожим мужчиной, потому что это делает ее в глазах многих «не такой, как все» и делает более заметной, особенной, выделяющейся на фоне всех остальных.

Жану жаль, что Элона опустила руку, и что он больше не может созерцать ее красивую подмышку, в которую он хотел бы спрятаться или уткнуться в нее носом. Это подмышка напоминает ему колыбель, содержащую в себе мудрость материнского чрева. После того, как Элона опустила руку, Жану волей-неволей пришлось спуститься с небес на грешную землю. Раньше Жан отказывался переезжать в Москву, потому что он не мог оставить бабушку, которая его воспитала. Но недавно бабушка умерла, поэтому Жан больше не находит существенных аргументов, чтобы отвечать Элоне отказом. Но в Москву Элона собирается через участие в спектакле, который ставит Ева. Элона уверенна, что ее в этом спектакле увидят и обязательно заметят и куда-нибудь пригласят. Но Элоне и этого мало, она еще хочет, чтобы Жана приняли в массовку, ведь это позволить не тратить деньги на его проживание в Москве, когда они поедут туда со спектаклем.

– Окей, что нужно делать? – мычит себе под нос Жан. – Когда у вас там пробы в массовке? – устало спрашивает он, даже не глядя на Элону.

Элона взвизгивает от счастья и, резко поднявшись с кровати, бежит к Жану, чтобы обнять его. Такой порыв чувств немного сбивает с толку Жана. Жан не понимает, где она настоящая, а где она играет. Потому что если несколько минут назад она была высокомерная и надменная, а сейчас ведет себя, как простая озорная девчонка. Жан не знает, но почему-то ему хочется думать, что когда она ведет себя, как озорная девчонка, она настоящая, а все остальное – это просто образ, роль, которую она умело играет.

– Ну, наконец-то, ты согласился! – изображая счастье на своем лице, произносит Элона. – Вот увидишь, эта жаба возьмет тебя, – говорит быстро Элона, имея в виду Еву. – Я попрошу за тебя, и она возьмет тебя в массовку! Там как раз такие и требуются, как ты. Такие тихие, – Элона целует Жана в голову, – такие никакие, – Элона целует Жана в шею, – и чтобы они могли слиться с толпой, – Элона звучно целует Жана в ухо, Жан недовольно морщится. – Блин, – вдруг как будто бы осеняет Элону, – если тебя не возьмут из-за цвета кожи, то я намажу тебя своим тонаком или побелкой и погоню опять.

Жан морщится, но уже не от поцелуя в ухо, ему кажется, что про «погоню опять» она серьезно.

3

Ева открывает первый ящик комода и смотрит в содержимое ящика. У нее просто уже сложилась традиция – перед тем, как пойти в душ, она открывает первый ящик комода и смотрит в него. Ева открывает этот ящик, как открывают ящик в морге, чтобы проверить на месте ли мертвецы, которые раньше заставляли ее сердце биться чаще. Но Ева так отрывает не только этот ящик комода, иногда она так открывает и свою душу, чтобы посмотреть, на месте ли те воспоминания, которые еще недавно составляли часть ее жизни. И они всегда оказываются на месте, потому что они не вытесняются новыми. Ева намеренно не хочет брать от жизни новые ощущения, чтобы не выместить при их помощи старые. Обычно Ева ничего не берет с собой в душ, никакого белья, потому что все белье, что лежит в этом ящике ей мало. Оно очень дорогое, и оно мало ей. Она не надевала его уже почти десять лет, оно лежит в комоде с тех самых пор, как она переехала сюда из Петербурга.

После первого ящика она открывает второй ящик комода и берет из него, уже не глядя, какое-то белье. Это белье недорогое, оно больших размеров, чаще всего хлопковое. Ева не любит белый цвет, потому что на его фоне она чувствует себя очень грязной и старой. Поэтому во втором ящике комода лежит белье самых разных оттенков розового и голубого. Она кидает его на кровать, чтобы надеть после душа.

В душе Ева открывает кран, и холодная вода льется на ее тело. Сорокапятилетняя Ева вздрагивает от холода, но она терпит, не произнося ни звука. Хотя, если бы она стала произносить звуки, ее бы все равно никто не услышал, потому что Ева живет одна. Ева понимает, что она должна проснуться. После холодной воды она включает горячую. Контрастный душ должен помочь ей прийти в форму и немного восстановить ее нервную систему, которая уже давным-давно пришла в негодность из-за раздираемой противоречиями внутренней жизни Евы.

Ева считает себя режиссером старой советской закалки, поэтому она понимает, что без дисциплины вообще ничего не будет. И Еве теперь нужна эта дисциплина, режим дня и отказ от вредных привычек, чтобы взять тайм-аут перед неминуемым концом жизни. Раньше, когда она не работала, а этот период растянулся на целых десять лет, она вставала только после полудня, но сейчас ей нужно придерживаться установленных правил. Ей нужно вставать в шесть утра, чтобы потом ехать в театр и быть способной думать над постановкой.

Ева переключает горячую воду на холодную, и ей становится хорошо, а потом снова холодную на горячую. Но ей становится хорошо ненадолго, потому что, находясь в тепле, Ева начинает думать о том, как она выглядит сейчас в данный момент времени. А выглядит Ева не совсем хорошо. Точнее, она выглядит ужасно. Ева очень рада, что в ее ванной комнате нет зеркал, потому что они бы сделали ее существование здесь невыносимым. Ева смотрит на свои ноги, она понимает, что ее обвисшая от времени грудь, даст ей рассмотреть их в полном объеме. Ноги Евы ничем не примечательны, они такие же, как практически у любой возрастной женщины. Вены на них немного вздуты, потому что вены не выдерживают ее горячую кровь. Но не они привлекают внимание Евы, она часто обращает внимание на свои ногти на ногах. Ева улыбается, потому что она вспоминает, как она говорила в детстве, то это не просто ногти, а окошечки, из которых непременно когда-нибудь выглянуть ангелы. Ева любила всегда что-то придумывать и сейчас любит. Ева смотрит на свои ногти, принадлежащие пальцам двух ног, она смотрит на все десять ногтей, ожидая, что из этих ногтевых окошечек выглянут ангелы. Это странно, ведь с момента этой придумки прошло уже больше сорока лет, а Ева до сих пор их ждет… Потому как не смотря ни на что Ева не разучилась верить в чудо. Ева не имеет права не верить в чудо, потому что она режиссер, и не какой-нибудь, а театральный. Театральные режиссеры обязательно должны верить в чудо, это у них профессиональное. Если она не будет верить в чудо, то его не произойдет. А на сцене чудо – это явление обязательное, без которого обойтись нельзя. Ева выключает воду, отряхивается, почти как собака после дождя, и руки, на которых видны вставшие дыбом волосы, покрываются крупными мурашками.

Ева не любит вытираться после душа полотенцем, поэтому она ждет, пока она вода с нее стечет сама, и она подсохнет. Поэтому, выйдя после ванной, она оставляет за собой мокрые следы. Чувствуя, как тонкие струйки воды стекают по ее спине, Ева наливает себе чай, который она предпочитает чрезмерно крепкий и без сахара. Чаще всего Ева кладет себе в чашку сразу два пакетика, но только лишь потому, что она считает, что умирать одному пакетику в кружке как-то скучновато. Ева представляет себя этим чайным пакетиком, который просто необходимо окунуть в театральное действо, ибо искусство требует жертв.

Иногда, перед тем, как высушить волосы и надеть белье, Ева думает, а не смотрит ли на нее кто-то в окно. Ее бы совсем не смутило, даже если бы смотрели. Ей даже в какой-то степени было бы приятно осознавать, что мучения от созерцания ее изъеденного временем тела, получает не только одна она. Ева так долго жила одна, что она научилась занимать себя интересными мыслями, чтобы не сойти с ума. И одними из самых интересных мыслей Ева считает мысли о времени, которое совершает тысячи действий над человеком, как будто ставит над ним эксперименты. Ева знает, что у времени есть два стиля общения человеком: в первом случае, оно неоднократно пинает под зад вероломно, а во втором – вежливо или, по крайней мере, в щадящем режиме.

Ева садится на стул, чтобы выпить чай и смотрит вниз. Седые волосы у нее есть везде, потому что время все не щадит тело. Но Ева не хочет соглашаться с наступающей на ее горло и другие части тела со старостью, Ева по-прежнему верит в чудо. Потому она не может, не имеет право в него не верить, ведь в ближайшие три с половиной месяца ей придется создавать это чудо на сцене, точнее создавать ему все условия, чтобы оно случилось, произошло. Ева делает глоток из чашки, и черный чай оказывается в ее сорока пятилетнем теле. Она как будто видит, как этот чай плюхается коричневенькой водичкой на ее не долеченную язву желудка и перемешивается с желудочным соком. Она знает, что душа ее не подведет и выдаст ей все, что нужно для творчества, а вот в теле она не уверенна, а вот от тела она ждет в любую минуту подлянку. Но все же Ева надеется, что и оно ее не подведет. По крайней мере, в ближайшие три с половиной месяца. А что будет потом, Еве не важно. Она не загадывает так надолго. Главное – поставить спектакль, а потом будь что будет.

4

– А что я ей скажу? – спрашивает Жан, который явно не в духе.

У Жана взъерошенные волосы и заспанное лицо. Ему не нравится сама мысль, что он будет проситься в театр, в котором он и не хочет работать. На самом деле Жан надеется, что его в этот театр не возьмут. Он почти уверен в этом.

– Не знаю, милый. Скажешь, что жить не можешь без театра, бредишь сценой, скажешь, что согласен работать в массовке с утра до вечера. Главное, покажи ей свои ноги. Ноги – это твой входной билет в массовку. Ты бы видел, как эта жаба вчера вырядилась, вся в мехах. Меха на плечах и под носом у нее тоже меха, – смеется Элона. – Понять не могу, за что ее так все любят. Лично я ее терпеть не могу. Противная старая мерзкая жаба. Как подумаю, что тебе придется перед ней унижаться, то мне даже не по себе становится. Но цель, как говорится, оправдывает средства. Ладно, садись есть, – Элона наливает в тарелку жидкую кашу и ставит ее на стол.

– Что это? – спрашивает Жан, глядя на кашу.

Жан избегает разговоров о театре. Ему это все неприятно. Его вполне устраивает работа учителем математики в школе. Кроме того, Жан учится заочно в аспирантуре и собирается стать кандидатом технических наук.

– Ты что не видишь? Это овсяная каша. А что ты хочешь, кашу из божьих коровок, которых перед этим не подоили? – усмехается Элона.

– Да нет, – печально говорит он. – Но просто уже третий день подряд мы едим овсяную кашу. Это ж рехнуться можно.

– Ну не знаю. Кому-то, может, можно и рехнуться, а тебе Жанчик необходимо потерять пару килограммчиков, а то с твоей наглой ряхи жир свисает. Так что ешь. К тому же, не могу же я нам отдельно готовить. У меня мало времени, мне нужно работать над собой, заниматься, развивать пластику. Так что ешь. Ешь, Жанчик, ешь овсяночку. Ну или не ешь. Мне без разницы. Не забывай, что мне уготована главная роль в спектакле, и я должна предстать перед публикой во всей своей красе, – любуясь собой в зеркале, произносит Элона.

Зеркало – это любимый предмет Элоны, и она всегда любуется собой, когда ей представляется такая возможность. Она бы всю жизнь любовалась только собой, потому что только так можно сделать, чтобы ею любовались другие.

– Мдя-я, – протягивает Жан. – С виду это напоминает мне еду, которая уже не раз проходила через кишечник, – произносит уныло Жан, думая, что эта мутная и тягучая каша похожа на его жизнь, потому что и то и другое – болото, которым он сыт по горло.

– Ты знаешь, что я думаю, когда смотрю на нашу жабу, – говорит с улыбкой Элона. – Я думаю, что она такая нервная, потому что ее никто не ебет. Сдается мне, что эта дама очень охоча до молодых мальчиков. Если это так, то она может положить на тебя глаз, и ты сможешь пробиться в массовку через постель. Я уже взрослая девочка, поэтому понимаю, что, в общем, это нормально. Поэтому один раз я тебе разрешаю. Закрой глаза, и подумай об Африке, – смеется Элона.

Жан бросает ложку и выходит из комнаты.

– Ну Жан, ну куда ты, я ж пошутила! – кричит она ему в след.

Но на самом деле Элона не шутила, она во что бы то ни стало хочет выбраться из этого города в Москву, поэтому рассматривает все возможные варианты. Элоне уже двадцать три года, и она понимала, что время ее молодости неумолимо уходит, ведь нельзя же быть вечно молодой и красивой.

Элона знает, что хоть Жан и вспылил, но он никуда не денется от нее, он обязательно вернется, потому что он не может ее не любить. Он уже уходил не раз и каждый раз возвращался. Она об этом не беспокоится, гораздо страшней для нее, что сейчас ей придется теперь самой проглотить пять полных ложек овсяной каши, сваренной на воде. Иногда у Элоны возникает рвотный рефлекс, как только она чувствует запах этой каши. Но Элона терпит, она будет есть ее через силу, потому что она должна быть молода и свежа, а без овсянки идеальной кожи трудно добиться. Она хочет держать себя в форме, поэтому готова есть ее через силу, с трудом сдерживая рвотный рефлекс. Обычно Элона говорит себе во имя чего она ест эту кашу, ведь чтобы проглотить ее нужен стимул. Перед тем, как она начнет есть, Элона настраивается около десяти минут на то, чтобы съесть эту кашу.

Элона сует ложку в рот, а потом быстро глотает кашу.

– За то, чтобы у меня была такая внешность, о которой только можно мечтать, – произносит Элона вслух. Обычно она не уточняет, о чем конкретно она мечтает, потому что конкретикой Элона боится сузить спектр своих желаний, а соответственно и спектр их исполнений.

– За то, чтобы у меня была своя квартира в Москве, – глотает Элона вторую ложку.

– За то, чтобы в меня влюблялись мужчины, самые богатые и самые лучшие. И за то, что у меня все получилось, – произносит Элона и слышит, как пришел Жан.

Элона никогда не ест ложку за маму и за папу, как обычно учили ее в детстве. Она считает, что уже слишком повзрослела с тех пор, чтобы сейчас думать о других. Она думает о себе, и в приоритете у нее не близкие люди, а успех, признание, слава.

Жан пришел не с пустыми руками. Он в магазине, который находится прямо под их домом, купил чипсы и кока-колу. Элона не понимает, как можно есть эту дрянь, но ей тоже хочется именно такой дряни. Поэтому когда она увидела, что у Жана в руках, то у нее сразу случился приступ раздражения. С одной стороны она не понимает, как можно быть таким пофигистом и так наплевательски относиться и есть вредную пищу, а с другой – понимает, что только такая пища доставляет ей удовольствие. Но она не есть ее, боясь, что это помешает ее успеху и славу, которую она напрямую связывает со своей внешностью. Плохая внешность – плохая судьба, а хорошая внешность – судьба благополучная.

– Ты такой же, как эта кока-кола, – недовольно произносит она, не пытаясь скрыть своего раздражения. – Таких слишком много, – говорит с вызовом она Жану, усевшемуся перед телевизором. – Нельзя быть таким нецелеустремленным, когда рядом с тобой такая женщина, как я. Место рядом со мной, Жан, еще нужно заслужить. А когда у тебя в жилах течет кока-кола, это сделать довольно трудно, – с трудом глотает Элона последнюю пятую ложку каши, совершенно забывая снабдить ее пожеланием, потому что нарисовавшееся на лице Жана счастье мешает ей сосредоточиться. Она с ужасом думает, что он сейчас будет хрустеть картофельными чипсами и получать от этого удовольствие. Ей даже хочется надеть тарелку с остатками каши ему на голову.

5

Ева кладет трубку на голову старого бежевого телефонного аппарата и испытывает облегчение. Она испытывает это облегчение в три с половиной часа утра. Она звонила своей помощнице Леночке, которая в любое время дня и ночи должна сидеть на телефоне и ждать он нее звонка. Ведь самые неожиданные мысли по поводу спектакля могут прийти в голову Евы в любое время дня и ночи, поэтому Леночка должна быть наготове, чтобы все это записать и обеспечить мыслям Евы материальное воплощение.

У Евы бессонница, и она не может заснуть. Она знает, что она уже не уснет, поэтому она, одетая в ночную сорочку и с взлохмаченными от сна волосами, идет на кухню есть семечки. Теперь до утра она будет мерить время горстями подсолнечных семечек. Даже многие соседи заметили, что в окнах Евы очень часто по ночам горит свет, потому что Ева не спит. Ева сидит за столом и ест семечки. Ее голова пуста, потому что она только что освободила ее мыслей, навеянных долгими размышленьями от ее снов.

Еве приснилась она сама. Она увидела себя во сне, только она была гораздо моложе своих лет. Ей было около двадцати, и она была молода и стройна. Ее кто-то во сне попросил назвать имя, и она сказала: «Ева», а потом этот самый кто-то, которого она не видела, попросил назвать отчество, и она почему-то ответила: «Пустота». Этот сон передавал страхи Ева, которые она сама не осознавала. И эти страхи вырвались наружу из подсознания. Ева все время боялась этой пустоты и чувствовала с ней кровную связь, как будто она является ее дочерью, ее порождением. Именно поэтому Ева боялась быть счастливой, потому что счастье опустошает, счастье заглушает гул мироздания, который можно получить только вместе со страданием. Ева сама себя приговорила страдать, потому что только через страдание она могла что-то дать искусству и что-то взять от него, и как ни странно в этом она и свое сложное счастье и даже больше – цель жизни.

Во сне Ева видела себя в вечернем ярко красном с огромным шлейфом платье. Ева видела себя со стороны, как будто она актриса. Она взбегала по лестнице и все время оборачивалась, кому-то улыбаясь. Ева чувствовала себя обольстительной. Ева любила свое лицо. До гормональных изменений, произошедших в ее организме, ее лицо считалось очень милым, почти красивым. Сама же Ева считала его прекрасным, потому что в молодости ей был очень свойственен нарциссизм. Она с рождения знала, что здесь, на планете Земля ей уготована особая участь. Только поначалу она не знала, какая именно. Но с возрастом Ева стала понимать, что именно профессия режиссера дает ей ту власть, которую она хотела. Власть над миром своих иллюзий.

Уже начиная понемногу отходить от сна, в голове Евы уже крутилась мысль, что нужно позвонить Леночке, и сказать ей, что у них в спектакле одной из главных героинь будет женщина в красном платье, женщина-призрак, символизирующая большую любовь. И еще Ева думала, что нужно заказать винтовую лестницу, которая во время спектакля будет стоять на сцене.

Ева весь окружающий мир воспринимала сквозь призму эстетики. Она искала вдохновение и находила его везде, в том числе в своих снах. Ева любила спать, но только потому что она работала даже во сне. Сон был для нее рабочим процессом. Ева знала, что умная мысль или хороший образ может прийти в любой момент. Вдохновение может прийти, когда она будет ходить по магазину, жарить себе яичницу, спать или вспоминать события давно минувших дней. Ева это знала, но именно вспоминать она боялась больше всего, потому что она могла страдать не из-за того, что с ней произошло в жизни, а из-за того, чего в ее жизни не было. Вместе с воспоминаниями приходило осознанье того. Что многое жизни она упустила, может быть, упустила саму жизнь. Упущенные возможности тиранили ее душу. Ева отчетливо осознавала, что она недолюбила, не состоялась как мать и была плохой дочерью. Она упустила эти возможности.

Ева поворачивает голову и смотрит на часы. Часто смотря на часы, Ева особенно остро ощущает, что времени остается все меньше и меньше. Раньше, она торопила его, а сейчас ей хочется остановить его, чтобы почувствовать прелесть ускользающей жизни. Но его невозможно остановить в жизни, его можно остановить только в спектакле. А в жизни оно тикает, тикает, тикает. Секунды Еве напоминают семечки, которые она нещадно грызет зубами. Однажды, когда Ева была маленькой девочкой, она подставила стул и отломала стрелки часов, которые висели у них в гостиной. Но несмотря на это, время продолжало идти, и это стало первым знаменательным открытием в ее жизни. Стрелок нет. А они все равно тикают, время все равно неумолимо идет вперед. Думая о времени, Ева не может думать о спектакле. Поэтому она отключает время в своей голове и вообще часто голову отключает. Она давно заметила, что с отключенной головой легче работается. Потому что начинает думать душа. Голова и время часто мешает душе жить в полную силу.

Ева придумала женщину-призрака в красном платье, а еще в спектакле одна из главных ролей принадлежит сорока мужчинам, которые олицетворяют собой сорок дней после смерти любви. Ева пока не придумала, как это все совместить, но она точно знает, что видение картины в целом придет к ней чуть попозже. И, щелкая семечки, она уже чувствует, как озаренье идет. У Евы не возникает сомнений, что спектакль будет готов точно в срок. Он как будто сам создается, а она только помогает ему родиться на свет. Как повивальная бабка при родах.

Больше всего Ева любит раннее утро, которое наступает около пяти часов утра. Это волшебное время для Евы. Обычно в это время она, если не спит, подходит к окну, чтобы как рядовой офицер отдать честь новому дню, возникающему у нее глазах. Ева служит каждому дню своей жизни, которые она посвящает искусству. И ее жизнь ею самой измеряется не в годах, которые она прожила, а в спектаклях, которые она создавала.

6

– Если я завтра приду, и здесь еще не будет заделана эта дыра, то я буду очень злиться, – говорит Ева голосом, звенящим энергией недовольства. Ева показывает рукой на пол, пробитый рабочими, устанавливающими винтовую лестницу на сцене. – Я, конечно, понимаю, что сцена у нас женского рода, но не до такой же степени, чтобы у нее были такие ярко выраженные половые щели. Это, господа, уже называется порнография. А мы тут занимаемся искусством, и только иногда порнографией. Так что когда я завтра приду, чтобы ее здесь не было. Она меня сбивает с ритма мыслительной деятельности, – приподняв бровь, говорит она.