Страх в городе

Медсестра прыснула:

– Неужели опять? Виталий Денисович, вы бы его цепью, что ли, к поясу пристегивали.

– Обязательно. Если найду. – Чворов ухмыльнулся: – Интересно, почему, когда у человека неприятности, вокруг начинается оживляж, плавно перетекающий во всеобщее ликование? – и направился к лестнице.

– Виталий, погоди, – из лаборатории вышел терапевт Ланской. Исподлобья хмуро взглянул на коллегу.

– Ну что еще, Кирилл Евгеньевич? Бабуля не понравилась? Нотации приготовился читать? – хирург забрал молча протянутое Ланским заключение о состоянии пациента. – У, какой сахарок высокий!

– Не ерничай. Можно подумать, она тебе об этом не говорила. Ты лучше флюорографию посмотри. Я, конечно, могу допуск к операции подмахнуть, но анестезиолог вряд ли станет рисковать.

– Ой, а куда он денется? Муратова прикажет, и не пикнет, заткнется в тряпочку. Впрочем, он даже бровью не поведет. Ты вот у нас недавно, и еще не сориентировался, какие отважные люди здесь вкалывают. Дина Самойловна спокойно онкологию берет, не то что диабет. Своими золотыми рученьками нескольким женщинам после мастоэктомии[9 - Мастоэктомия – удаление молочной железы.] восстановила молочные железы. Они до сих пор ее подарками заваливают. Богиня. Короче, не парься. Муратова единолично решает, кого брать, кому отказывать. И уж, поверь мне, подстраховаться не забудет: и побеседует, и о возможных негативных последствиях предупредит, и расписочку с каждого возьмет. Причем по всей юридической форме. Ты, Кирилл, по-моему, чего-то недопонимаешь. Тут не районная поликлиника: дышите – не дышите. И не твои мурманские корабли, где ты ничего сложнее, кроме микстур от кашля, матросикам не прописывал. У нас серьезное заведение. Тебе просто подфартило с вакансией: не успел приехать в город – и, пожалте, на блюдечке недурно оплачиваемая работенка. Лично я, чтобы сюда устроиться, в конкурсе участвовал, резюме неделю сочинял. – Чворов свернул трубочкой диагностический лист престарелой дамы и приставил к глазу: – По моим наблюдениям, Кирилл Евгеньевич, ты, несмотря на романтическое морское прошлое, очень скучный человек. Неужели до сих пор не заметил, что наша кормилица к тебе неравнодушна? Тогда мотай на ус: поджарые блондины – патологическая слабость Муратовой. Диночка от них млеет до изнеможения и слюнки пускает. Так что не зевай, викинг. Мне, чернявому, в этом смысле ужасно не повезло.

– Шутишь? Она ведь замужем.

– Понарошку. Не боись, у нее муженек, вроде бы, есть и, вроде бы, нет. Живут по разным хатам, встречаются по праздникам, притворяются, будто у них идиллия. Чтобы ребятенка малолетнего не травмировать, – Виталий Денисович вернул документ терапевту: – Представляешь, я опять мобилу посеял. Или украли.

Дойти до «Галатеи», где пластический хирург Чворов, подвязавшись массажистом, выкладывал свою, невостребованную Муратовой в полную мощь, энергию, дело пустяковое. Через дорогу, потом вдоль парка и, свернув после него вправо, напрямик к современному белокаменному зданию с колоннами.

Показав пропуск охраннику и попеняв вскользь, что для некоторых, мотающихся сюда регулярно, можно было бы и послабление сделать – избавить от дурацких проверок, Виталий Денисович поднялся к Поляковой.

Минуты две он, молча, разглядывал кокетливые рюшечки, венчающие вырез крепдешинового платья секретарши, затем протянул шоколадку и с полной ответственностью констатировал:

– Татьяна Ивановна, вы чертовски похорошели. Словно не далее чем вчера возвратились с берегов Анталии. Интересно, кто он? Намекните хотя бы.

– Чего? – Васильева забрала презент, машинально поправила свою коротенькую, мелированную прическу и недоуменно вытаращилась на Чворова.

– Я спрашиваю, кто же тот искусный реформатор, избавивший вас от столь привычного для посетителей сурового облика? – Виталий Денисович игриво подмигнул секретарю-референту. – Все женщины одинаковы: влюбляясь, расцветают и светятся. Классический пример: когда у Инессы Эдуардовны появляется свеженький бойфренд, к ней можно подкатываться с любыми просьбами. Доброта улавливается за километр. – Он кивнул на дверь кабинета: – Но не сейчас. В данный момент у Эдуардовны на любовном фронте затишье. Иначе бы она ко мне не цеплялась со своей навязчивой идеей ввести в салоны ультразвуковой пилинг. Надо же додуматься, у Муратовой хлеб отбирать! Дина Самойловна ей этого никогда не простит. А я крайний. Ладно, пошел отбиваться.

– Нету ее. Уехала. – Татьяна Ивановна улыбнулась: – Ты, Виталий, не крайний. Ты озабоченный сплетник. Ну какое твое дело, у кого и с кем близкие отношения? Женись, не то серое вещество надорвешь – расплавится от перемалывания чужих страстей. А меня не марай, я свое отгуляла. Семь лет в звании бабушки.

– Э, не скажите. В человеке либидо бурлит до конца дней. Знаете, как умирал Мопассан? Кричал скабрезности, утверждал, что он самый выдающийся из сердцеедов и грозился всех перетрахать. Да у меня дед с катарактой на оба глаза до сих пор ни одной юбки не пропустит.

– Вот теперь понятно, почему любые твои разговоры, так или иначе, всегда сводятся к единственной теме. Оказывается, в тебе распутство генетически заложено. Имей в виду, Инесса в курсе, что ты на прошлой неделе с педикюршей в солярии «загорал». Она твоей глисте уже хвост накрутила.

– Во, блин! Так Полякова меня из-за этого вызывала? – Чворов переменился в лице. – Татьяна Ивановна, миленькая, замолвите словечко по-дружески. Шайтан попутал. Я обычно там, где работаю, искушению не поддаюсь. – Галатеевский массажист ринулся к выходу: – Все, исчезаю. Вынужден некоторое время в вашей уютной приемной не показываться. Пусть гнев суровой Клеопатры слегка поутихнет.

– Ага, размечтался! Если Инесса надумала вдуть, непременно вдует. А ты нашкодил – отвечай, – припугнула уже вслед Чворову развеселившаяся секретарша и, зашуршав шоколадной оберткой, добавила: – Что за привычка таскать сладости? У Павлушки на какао аллергия, а я от этих «Марсов» – «Сникерсов» скоро за сто килограмм перевалю.

Татьяна Ивановна со смаком надкусила плитку и, не обращая внимания на не терпящие отлагательства деловые бумаги, щелкнула пультом. Ничего, подождут. Полякова сегодня все равно уже больше не появится, а она из-за отвлекшего ее пустой болтовней Виталия чуть было не пропустила криминальные новости.

Насильника и душегуба, конечно же, продолжали усиленно искать. Хмурый и по новому веянию полицейский чин с золотыми звездами на погонах так и сказал, взглянув с экрана на однокашницу бывшей своей жены:

– Органы правопорядка делают все возможное и невозможное для поимки преступника. По районным управлениям объявлена чрезвычайная ситуация, полицейские подразделения переведены на особый режим. Взяты под контроль основные транспортные развязки. В том числе речпорт. Убийце из города не уйти. И от возмездия тоже. Вопрос лишь во времени. – Генерал Поляков, самолично прибывший на телевидение для успокоения налогоплательщиков, сомкнул жилистые руки в замок и, добела сжав пальцы, процедил в камеру: – У нас есть свидетель, видевший мужчину с последней жертвой. В данный момент составляется фоторобот, который, безусловно, ускорит арест маньяка.

Васильева прекратила жевать. Со стоном проговорила:

– Ой, брешешь, подлец. Нет у тебя никакого свидетеля. Зря, что ли, крючки свои худосочные переплел. Выставил барьером. – Она еще не забыла манеру Сашки Полякова, когда у того возникала необходимость кому-либо запудрить мозги, отгораживаться от собеседника именно таким жестом. Татьяна первая заметила эту особенность у таскающегося за одноклассницей молодого курсантика и, естественно, тут же наябедничала подруге. Да благодаря ее наблюдательности та впоследствии без проблем высчитала, что у ее благоверного на стороне постоянные интрижки. И уже не блюла себя. Сама загуляла напропалую. – Правильно Инка тебя бросила. Лживый козел. Еще один труп – и полетишь с насиженного места к черту на кулички. Разжалуют до участкового.

Татьяна Ивановна, недолго думая, раздраженно надавила на кнопку, и изображение сурового генерала, загнанного в угол дерзкими похищениями детей, пропало. Может быть, и к лучшему. Потому как она не услышала того, что бы подкосило ее основательно. Ее внук идеально подходил к описанию убитых мальчиков: и по возрасту, и по телосложению, и по цвету волос и глаз.

Зато Дина Самойловна Муратова с находившимся в ее кабинете терапевтом Ланским, оторвавшись от обсуждения диабетической и к тому же с запущенным плевритом пациентки, выступление Александра Осиповича Полякова досмотрели до конца.

– Блефует. – Глаза «викинга» колючками впились в изображение генерала, напоследок призывающего граждан не отчаиваться и сохранять спокойствие. Кирилл Евгеньевич повернулся к директрисе, откинулся на спинку стула. Он хоть и не знал про слабость с руками у полицейского чина, но, по-видимому, обладал неплохой интуицией. И обещание о скорой поимке нелюдя его не убедило. – Неподготовленная, бездарная речь. А результат не заставит себя ждать. Через часик, максимум два, все билеты в железнодорожных кассах и авиа, – он саркастически улыбнулся выпуклыми, с четким контуром губами, – и, конечно же, речпорта, будут распроданы. Родители ринутся вывозить своих чад, – белокурых, смоляных, рыженьких, – куда угодно, но лишь бы подальше от проклятого города с тупыми стражами закона. Молодец, обеспечил панику. И вы, Дина Самойловна, по всей вероятности, не будете исключением. Сына заграницу отправите? Говорят, у вас прекрасный дом в Швейцарии. Впрочем, я бы на вашем месте, наверное, тоже подстраховался. Этот генерал только с виду кажется грозным. За все лето ни единой зацепки.

Господи, до чего он хорош! А ведь не назовешь красивым: тяжелый подбородок, скуластый. Но мужское начало так и вибрирует каждой клеточкой. К тому же блондин. И не бесцветный, а с натуральными темными бровями и ресницами. Молодое тело Муратовой, облаченное в ультрамодный, черный атлас, налилось истомой. Ах, если бы не условности, предписывающие женщине до последнего сохранять в себе загадку и лишь исподволь подталкивать сильный пол на решительные действия…. Неужели не видит ее особенного к нему отношения? Который месяц симпатичная начальница обхаживает и никакой реакции. Ну не тупой же? Или что-то в нем не так?

– Мой сорванец, Кирилл Евгеньевич, вместе со своим отцом у бабушки в Феодосии отдыхает. И пока каникулы, мне волноваться не о чем. – Дина Самойловна представила отставного корабельного доктора в морской форме и неожиданно для себя подошла к Ланскому и провела пальцами по его волосам. На удивление, они оказались мягкими. – А у вас, насколько мне известно, ни семьи, ни детей нет? Я вашу анкету внимательно читала. Не скучно в холостяках? В сорок два года пора бы и остепениться. Хотя, – она рассмеялась, – вопрос спорный: у меня вот лично – далеко не идеальный брак. Только на бумаге. Но любви все равно хочется.

Подумала: «Если тебя смущало наличие Муратова, то теперь-то чего сидишь, словно окаменелый? Ни один бы мужик не устоял от близости ее отточенной, миниатюрной фигурки, нежного прикосновения и совсем не двусмысленного намека. Нет, с ним, безусловно, что-то не так».

Ланской поднял голову. Несколько секунд назад живое лицо сделалось непроницаемым, приобрело почти восковую бледность. Вокруг сжатого рта обозначились глубокие морщины. Ей почудилось, будто невидимая сила в мгновение ока состарила его лет на десять. Кирилл Евгеньевич отстранился. Стараясь не задеть ее облегающего глянцевой материей бюста, встал:

– Любовь, Дина Самойловна, не по моей части. А насчет женитьбы вы не угадали. Только вспоминать об этом…, – Ланской, сознательно не договаривая, прерывисто бросил:– Давайте лучше вернемся к нашей пациентке.

После его ухода Муратова предалась аналитическим размышлениям. Перебирала причины, по которым у сорвавшегося с родных мест представителя морской династии не сложилась личная жизнь. В конце концов, остановилась на измене. Ну а что еще могло превратить нормального, здорового самца в ледяной столб? Ничего нет страшнее для мужского самолюбия, чем прослыть рогоносцем и ловить на себе сочувствующие взгляды.

Она подавила смешок: «Значит, приехал сюда зализывать раны? Тяжелый случай. Но отказываться от тебя, безутешный страдалец, я не стану. Как говорит Инесса… – Дина нахмурилась: – Вот чего мне не хватает, так это, чтобы старушка Полякова к своим трофеям еще моего морячка прибавила. Кто-кто, а мадам из „Галатеи“ без зазрения совести наплюет и на доверительные отношения с подругой, и о героической борьбе той же подруги с ее увядающей красотой вспомнит лишь, когда припрет. Проходили уже. И не раз».

– Волчица, – обиженно произнесла вслух владелица частной клиники и вздрогнула от резкого стука в дверь.

В проеме появилась детская ручка. На крохотной, почти кукольной, ладошке неподвижно сидел живой мышонок с повязанным на хвосте бантиком. И тут же со смехом перед Муратовой предстала сама шутница – прехорошенькая лилипуточка в коротеньком платьице. Светлые кудряшки на голове «Дюймовочки» были подобраны вверх, на ногах высокие шпильки и, тем не менее, даже низкорослая Дина Самойловна по сравнению с ней выглядела великаншей.

– Ап! Гостей с подарками принимаете? – «Дюймовочка» подмигнула директрисе, прошествовала к столу, высадила грызуна прямо перед вошедшей в ступор Муратовой и ловко вспрыгнула на стул, на котором совсем недавно сидел предмет страстного вожделения Дины Самойловны. Заболтала ножками: – Это Милли. Вам на счастье.

– Роза, ты с ума сошла! – Муратова в ужасе отпрянула назад, не в состоянии отвести глаз от преподнесенного «счастья», принявшегося осваиваться и нагло обнюхивать своим влажным носиком ее бумаги. – Убери мышь, меня сейчас стошнит!

Лилипуточка звонко и непосредственно залилась. Так, как умеют смеяться и радоваться жизни только маленькие люди, призванные от рождения и до смерти веселить под куполом цирка разглядывающий их с нездоровым интересом народ. Несмотря ни на что и вопреки несправедливо обошедшейся с ними природе.

– Ха-ха-ха! А ведь меня Фай, когда я у него клянчила Милли, предупреждал…. Ха-ха-ха! – У «Дюймовочки» потекла тушь, и она полезла за платком в висевшую на плече сумочку. – Дура, сказал, ты, Роза. Лучше коробку конфет купи, чем выделываться. Дина Самойловна, я же от всего сердца! Да малышка и не мышь вовсе, хотя и похожа, а селевиния. Это млекопитающие такие. Очень редкие. В Красную книгу занесены. Они…

– Роза …, – перебила со стоном ее Муратова и замахала руками, увидев, что активизировавшийся «подарок» намеревается отважно соскочить к ней на колени: – Кыш, кыш отсюда!

Отвергнутая селевиния от страха метнулась, упала со стола и юркнула под стеллажи.

– Ну вот, теперь ее не поймаешь. Там у нас щели.

– Вылезет, когда кушать захочет, – усердно стирая платочком темные разводья под нижними веками, успокоила лилипуточка и посоветовала: – Вы, Дина Самойловна, пошлите кого-нибудь в зоомагазин за кормом. Милли питается насекомыми. А я потом ее унесу, – она вздохнула: – Знаете, малышка на самом деле приносит счастье. Мне и Фай так говорил. А он очень умный. Может быть, потихоньку привыкнете?

– Розочка, не обижайся, но принять твою зверюшку не могу. Грызун в клинике – это катастрофа. К тому же, я ее боюсь до потери пульса.

– Правда?! – лилипуточка в изумлении уставилась на директрису. – Кто бы мог подумать? Вы ведь хирург, все время режете, всегда в крови…

– У каждого имеются слабости, – Дина улыбнулась: месяц назад прооперированная ею маленькая клоунесса, которой раздраженная чем-то макака порвала ухо, и оно неровно срослось, была неподражаема. Муратова поднялась и, с опаской поглядывая в сторону нижнего яруса тянущихся до потолка полок, подошла к бывшей пациентке. Наклонив ее кудрявую головку, придирчиво изучила свою филигранную работу: – Ничего не беспокоит?

– Не-а. Только Фай все равно приказал обезьянку усыпить. Я так плакала!

– Уж не влюблена ли ты в него, Роза? Что ни слово, то Фай.