Судьба – тени прошлого

– Ты точно будешь со мной дружить просто так? Просто дружить без всяких там поклонов и титулов?

– Да! Тогда… друзья? – спросила девочка, протянув свою запачканную руку Вэйраду.

– Друзья, – ответил мальчик, пожав руку Агаты такой же грязной своей. Она улыбнулась, и на её милейшем детском личике проступили ямочки, придавшие ей ещё большую привлекательность. Вэйрад неожиданно для себя улыбнулся, покраснел, сам не поняв почему. Но от её доброй и радостной улыбки ему стало легче и веселее. Он будто заново родился. Будто в него наконец вдохнули жизнь.

XVI.

– Ты уверен, что правильно сделал, отдав детей Эверарду? – спросил Отсенберд.

– Да. Им пока так будет надёжнее. Я ему доверяю. Себе сейчас – нет. Я же солдат. Я не потяну обузу в виде детей на службе. Да и они не должны видеть меня сломленным… Тогда и у них пропадёт надежда. Дядя Эверард когда-то обучал и меня, – ответил Вэйрад, запрыгнув на коня, – он отличный учитель и обучит моих детей военному всему, что необходимо. Он хороший человек. Так будет правильно.

– Тебя? Это когда?

– Когда я еще жил в отцовском доме. В доме короля Эстороссо.

– Чего? Шутишь?.. надеюсь…

– Конечно. Но! – Лошадь поскакала.

– Куда сейчас?

– Не знаю. Пока даже не представляю. Думаю, может, службу оставить…

– Не вздумай! Давай-ка лучше ты пока у меня поживёшь. Пока отойдёшь от всего, что случилось. Выпьем…

– Приглашаешь? Чёрт с тобой, поехали. Всяко лучше, чем у меня сейчас, – сказал Вэйрад и посмотрел на небо. Мрачное серое небо, предрекающее что-то недоброе.

Тень II. Начало

"Чувство любви часто становится причиной не только физических мук, о коих известно каждому, не только моральных тягот, возлагающихся на человека после неизбежного разрыва, но и следствий куда более значительных, имеющих влияние на судьбу не только мученика, но и на чужую. Возможно, любовь – самое опасное и разрушительное чувство".

Многим ранее…

– Прошу, Агата! Помилуй меня! Нас! Не совершай ошибку! Наши чувства – это самая что ни на есть истинная правда! Я знаю это!

– Пожалуйста, Зельман, отойди… Я не могу быть с тобой, ты же это понимаешь! Я душой и телом принадлежу Вэйраду… Мое сердце бьется в унисон лишь с его сердцем.

– Это самообман! Ложь! Он же холоден, надменен, черств! Его единственная амбиция – служить, воевать… Он бросит тебя, как только почувствует ветерок иного направления.

– Что же ты говоришь! Это все – чушь, провокация. Прости, Зельман… Но твоя душа черна! В ней я вижу лишь зависть, ревность и бесконечную жажду мести…

– Нет! Агата, ради тебя я готов на все, что только под силу человеку и не только! Моя привязанность к тебе… всему твоему существу! – это жизненно необходимый для меня компонент! Уйдя сейчас, ты рискуешь разбить меня! Но ты этого не сделаешь, ведь ты слишком добра и ласкова. Всегда была ты ангелом, что несет добро и процветание всем, кого одаряет своей улыбкой!

– Не манипулируй мной! Это низко и подло, Зельман!

– Нет! Вовсе нет! Низко и подло лгать самой себе, дурить голову себе и Вэйраду! Таким образом ты становишься лишь на уровень с ним… Хладнокровной пустышкой…

– Верни свои слова назад, мерзавец! Как ты можешь в одном же слове и боготворить меня и унижать такими обзывательствами…

– Если ты уйдешь, я непременно убью Вэйрада! Я сочту это предательством!

– Как же ты мерзок… Говорить подобное про своего брата…

– Брата? Он мне не брат. Не был им никогда… Он всегда был суров со мной в излишней мере! Сколько помню свою жизнь в стенах дворца, так Вэйрад лишь унижал меня и пособничал отцу в достижении кары надо мной за проступки!

– Ты сам знаешь, что это не так! Вэйрад слишком добр и светел, чтобы так поступать.

– Да? Едва ли он когда-то мне помогал. Он лишь пользовался мною, когда сам боялся что-либо сказать отцу. Но доставалось мне… Всегда. Вэйрад ни разу не подошел ко мне, пока я бился в истерике, сознавая, сколь бедна и скудна моя жизнь…

– Я не верю твоим словам! Они произнесены не из твоих уст! Их словно дьявол породил…

– Ты слепа, Агата! Слепа! Не видишь, как я люблю тебя! Ровно как и не имеет значения для тебя жестокость Вэйрада! Он всегда жил в роскоши и заботе ото всех вокруг. Ему неизвестна жизнь. Он наивен, но притом высокомерен. Да он по природе своей – солдат с короной!

– Как ты жалок! Да! Жалок! Ведь смеешь грязью обливать брата за спиной, признаваясь в любви его невесте…

– Да потому что я счастья тебе желаю!

– Обман! Ты себе счастья желаешь! Маленький ребенок, с кем обошлись жестоко и холодно, а теперь он намерен мстить за это, цепляясь за любую надежду на процветание себе!

– Ты не права! Как же ты не видишь искренность и силу моих чувств!

– Не трогай меня! С этим отныне покончено! Если ты так уверен в своей правоте, то докажи это! Давай, отринься от престола! Брось мечту всей твоей жизни ради меня, если твои чувства так сильны.

– Это слишком больно… Несправедливо давать мне этот выбор! Ты же знаешь, что выберу я тебя! Но буду несчастен… Однако я готов!

– Брось. Если отказавшись от этого, ради жизни со своей возлюбленной, ты окажешься несчастен, то это не такая уж и любовь.

– Как!? Но Вэйрад никогда не откажется от клятвы, данной им его учителю, ради тебя! Что за вздор. То, что я уже решился, значит, что я люблю тебя сильнее!

– Довольно, Зельман. Прощай. Прости меня за причиненную боль и унижение. Но мой выбор непоколебим. Не пытайся расстроить нашу с Вэйрадом жизнь. Иначе он, будь уверен, придет за тобой.

– Мне не нужно этого делать. Вы справитесь с этим сами…

Агата уже готова была уходить, как Зельман схватил ее и страстно поцеловал. Агата сперва брыкалась, но в конечном итоге сошлась на мысли, что в этом нет ничего дурного. Спустя минуту они разошлись. После их взглядам не суждено было пересечься.

I.

Если я пробегу ещё два круга – мне не жить, – подумал Зендей, истекая потом. Причина, по которой он в данный момент времени являлся мокрой тряпкой, которую можно было бы выжимать несколько суток, состоит в том, что юнец проходил до немыслимости трудный курс тренировок. Одно из упражнений, которое он обязывался выполнять безотлагательно каждый день, – бег с равномерным ускорением вокруг лагеря дяди Эверарда. Хотя самому Зендею скорее казалось, что он просто скоро выхаркнет свои измученные лёгкие и спокойно помрёт. В некоторой степени он на это даже надеялся. Но бежать ему оставалось ещё два круга, считая этот, который он уже наполовину осилил. Сами же круги составляли по расстоянию около трёх миль. – Опять этот вонючий мост… Как я его ненавижу… Лишь бы сломался он когда-нибудь, чтоб мне не пришлось через него бежать… – продолжил бегун, заметив на пути каменное сооружение с деревянной крышей, проходящее через узенькую канаву. Вообще, это ещё малая часть всех тех испытаний, которым он подвергался раз за разом каждый день, но, вероятно, самая мучительная и невыносимая. Подумать только, ему ещё предстояло пробежать по горному склону, следующему сразу по ту сторону расщелины. А скалы на данной местности не отличаются удобными уступами, но, впрочем, это мало волновало Эверарда, ведь по его мнению ребёнок не должен иметь никаких послаблений даже перед лицом опасного препятствия. – Когда-нибудь я точно навернусь отсюда… Разобьюсь, как те, предыдущие его ученики. Он настолько стар, что у него точно были еще ученики. Наверно, так и сгнили где-то. Интересно, мой папа тоже проходил через это? Ну вряд ли! Тогда бы дядюшка Эверард точно рассказал мне об этом, когда я жаловался ему… А так ему хватило духу только на то, чтобы отнять у ребёнка еду… Да папа бы без еды не протянул. Мама часто говорила, что Вэйрад живёт с ней только из-за её таланта в готовке. Интересно, когда он уже заберёт меня из этого ужасного места, а самое главное – от этого ворчливого старика… Черт! Вдруг он мои мысли читает? Зараза! Если так, то мне пришлось бы несладко… Но до этого момента, вроде, не читал, ну или хотя бы не упомянал ничего такого, поэтому могу говорить хоть сколько влезет, что дядя Эверард – ужасный зануда, да ещё и отвратительный сорванец, как он всегда говорит про меня. Но он еще и до безумия жестокий старикан! – размышлял он, не задумываясь о том, что уже не так тяжело дышит, как раньше, ещё полмили назад, когда он только пробегал этот ненавистный им каменный мост. В целом, эта полоса испытаний, именуемая самим Зендеем как «издевательство над людьми», имела ряд особых трудностей. Во-первых, это уже упомянутая горная местность, путь через которую был хоть и не слишком длинным, (примерно: не более мили) но вполне проблемным: это и немного скалолазания в самом начале пути, где необходимо сначала залезть на небольшую тропу по резкому склону, чтобы не бежать в обход, что было, впрочем, все равно запрещено да и малоэффективно, ведь тогда бы путь увеличился ещё на пару миль; это также и тяжёлая тропа для бега, так как голый камень едва-ли можно было назвать приятной поверхностью для такого рода занятий; не стоит забывать и про невыносимый поток ветра в этой части гор, сбивающий и без того негармоничный ритм дыхания. Во-вторых, на двух участках приходилось проскакивать через небольшую речушку по мокрым булыжникам, где вполне легко возможно покалечиться, лишь немного оступившись. Хотя Зендею – чудом – ещё не приходилось сталкиваться с этим. Сразу после этого следует лесная тропинка, если её вообще можно так назвать. Ведь даже намёка на какой-нибудь цивилизованный путь не было и в помине. Ему приходилось пробираться сквозь заросли самых разнообразных лесных деревьев и кустов, следуя лишь по едва заметным красным ленточкам. А далее – новая встреча с речкой, через которую требовалось также перепрыгивать по камешкам. Самой же нелюбимой частью этого испытания для мальчика являлась, как ни странно, самая её простая часть – простая пыльная дорога, протоптанная несколькими поколениями таких же несчастных детей, как Зендей. Ни единого дерева, ни единой возвышенности, ни даже злосчастной речки – пустыня, одним словом. Не нравилась ему она лишь потому, что была самой длинной, по сравнению с другими. Кроме того, в жаркую погоду (а ведь стояло только начало осени) на этой части пекло неимоверно. – Нет. Отец точно через это не проходил… Тогда бы он точно не боялся летней жары. А насколько я ещё могу помнить своего исчезнувшего папашу, он никогда не любил солнце. Хотя… Может быть, потому и не любил, что у него сложилось ужасное впечатление из-за этой тропы. Может быть, – думал Зендей, уже спотыкаясь о пустоту. Видно, долго он не протянет.

– Стой! – раздался грозный и хриплый голос, произведённый из уст пожилого мужчины в белой потрёпанной рубахе и кольчуге, с седыми волосами, заплетенными в маленькую косичку, на кончике которой красовался крошечный чёрный бантик. И, разумеется, имелась у него и длиннейшая седая борода. – С тебя хватит, мальчик. – Зендея невероятно сильно напрягало то, что порой его имя, кажется, забывал учитель. А ведь Эверард должен стать для Зендея кем-то вроде дедушки… – Покушаешь, а затем пойдём на канаты.

Только не канаты! Нет… Опять канаты… – мальчишка ненавидел часть тренировок, на которых его заставляли стоять на канатах, ведь обычно это сопровождалось постоянными криками, избиением деревянной палкой, непрерывными падениями и – вместе с тем – мозолями на стопах, потому что упражнения на канате приходилось делать на голую ступню.

II.

– Левую ногу держи ровно! Что ж за напасть такая… Почему ты не можешь поставить ее в достойное положение!? Тебя так легко сбить с ног, – сказал наставник, а затем это же и продемонстрировал, ударив его по ногам палкой. Мальчик свалился. Благо, под канатом была небольшая высота. Эверард также позаботился и о мягкой подстилке для падений, которые он сам же и организовывал для его учеников, которая представляла собой небольшой сноп сена. Точнее даже не сноп, а коврик из сена.

Извращенец… Грёбаный извращенец! Откуда мне знать, как нужно правильно ставить ногу! Каждый раз что-то неправильно! Извращенец… – Зендей не знал смысла того слова, которым он постоянно называл своего наставника. Как-то раз он услышал, что таким словом Вэйрад обозвал мужика, избивающего рыжего паренька. Зендей не задумывался, что может значить это обзывательство, но предположил, что оно будет как раз к месту в данной ситуации.