Тонкий огрех холста

Рэй кивнул, признавая ее правоту.

– Искусство никогда не было моей сильной стороной.

– Кажется, вы хотели меня допросить, но наша беседа на допрос не похожа, – попыталась вернуть беседу в нужное русло Донна.

– Мне нужно было проверить, как вы соображаете. Вам давали сильнодействующие успокоительные. Но теперь я вижу, что все в порядке. Можем переходить к делу.

С этими словами полицейский достал из кармана висевшей на спинке кресла куртки несколько фотографий и протянул их девушке. Она с ужасом посмотрела на маленькие снимки, сделанные «Полароидом». Нет. На тело Софи она уже налюбовалась. С нее хватит.

– Последняя картина вашей подруги, – прокомментировал Рэй. – Судя по состоянию красок, рисовать она закончила буквально за полчаса до самоубийства. Взгляните. Хочу узнать мнение художника.

Несколько секунд Донна вглядывалась в запечатленное на снимках полотно.

– Да, я видела этот сюжет в ее набросках, – заговорила она. – Помню, удивилась: композиция для Софи очень непривычная. Она рисовала прекрасных дев в горах, в лесах, в озерах… но чтобы полет?

– А автопортреты? Их она рисовала часто?

– Использовала собственный образ практически всюду. Она обожала себя. Но это еще не означает, что сюжет полотна связан с ее… словом, с тем, что она с собой сделала. Когда художник рисует автопортрет, у него нет намерения воплотить в жизнь тот или иной образ, прожить ту или иную ситуацию. Скорее, наоборот. Он выписывает все на холст для того, чтобы оставить это там.

– Вы сказали, что видели набросок?

– Да, в ее скетчбуке. Большой блокнот в твердой черной обложке. Вы его не нашли?

В темных глазах полицейского загорелся огонек азарта. Самое неуместное, что можно придумать в такой ситуации, с отвращением подумала Донна. В этом мужчине, вежливом и привлекательном внешне, было что-то настораживающее. Казалось, сейчас он сорвет с себя маску, а под ней окажется пустота. Но разве у нее, Донны Паркс, нет этой пустоты? Личный океан с темной водой, пропасть, откуда тебя никто не вытащит. Может, в Рэймонде Локе ее привлекли не ямочки на щеках, а хрупкое, смутное ощущение духовного родства? Такое часто возникает между двумя людьми, каждый из которых оберегает свой Ад.

– Нашли, но этого наброска я там не видел. Думаю, он забрал его как трофей.

– Он?..

– Убийца вашей подруги.

Воздух в комнате стал густым и тяжелым, и Донне пришлось несколько раз глубоко вдохнуть для того, чтобы он попал в легкие. То, что она испытала, услышав последнее предложение, можно было назвать пробуждением. Все произошедшее – не сон, не сюжет фильма или книги, а реальность. Софи на самом деле выбросилась из окна, и теперь она мертва. Они больше не будут сидеть на кухне за чашкой горячего шоколада, не пойдут в театр, не обсудят полотна молодых художников на последней выставке. Это случилось не с незнакомой женщиной, не с приятельницей, не с бывшей коллегой, а с Софией Крейн. С красивой, умной, веселой Софией Крейн, которая часто журила подругу за пакеты с мусором, оставленные за дверью, за грязную посуду в раковине и за то, что она забыла дома список покупок и набрала целую корзину дряни.

– Извините, – бесцветным голосом произнесла Донна. – Дайте мне минутку, пожалуйста.

– Вот что я хочу вам сказать, леди, – проигнорировал ее просьбу полицейский. – Я полагаю – и часть моих коллег со мной согласна – что речь идет о серийном убийце. Первой его жертвой стал Майкл Шоу, о котором не так давно писали в «Треверберг Таймс». Второй – ваша подруга. Конечно, здесь есть много «но». Смерти не насильственные, по крайней мере, не выглядят таковыми. Жертвы не являются представителями одного пола. Но это лишь подтверждает теорию о том, что мы имеем дело с серийным убийцей.

– Почему? – механически отозвалась девушка.

Полицейский поднес к глазам диктофон и принялся внимательно его рассматривать.

– Потому что здесь есть идеологический мотив. Автопортрет с изображением сцены, которая ассоциируется с самоубийством. Самоубийство. В случае вашей подруги – трофей.

Донна всхлипнула, но усилием воли взяла себя в руки и посмотрела Рэю в лицо.

– София никогда бы не убила себя, – сказала она твердо. – Она была влюблена в жизнь, понимаете? Наслаждалась каждой минутой, будь то мгновение горя или радости. А я вот… пыталась.

– И я пытался, – огорошил ее собеседник. – Приятное ощущение – думать о том, что через мгновение все закончится. Не будет ни тоски, ни боли, ни отчаяния. Чувствуешь себя богом. Думаешь, что держишь свою жизнь в руках. Но все меняется, когда ты переходишь от мыслей к делу. Мир переворачивается, и в голове у тебя только одна мысль: я хочу жить. Я принимаю свою жизнь такой, какая она есть, и я поднимусь с этого дна, чего бы мне это ни стоило. Да, сейчас мне плохо, но я открываю глаза с утра и могу сделать вдох. А остальное поправимо. Верно?

– Верно, – тихо ответила девушка. – Вы… это из-за вашей невесты, да?

Рэй поднялся, достал бумажник и положил на стол свою визитку.

– Пожалуйста, напишите список всех людей, с которыми ваша подруга часто общалась за последние полгода. Когда закончите, позвоните мне. В любое время. Также вы можете прийти в центральное управление полиции Треверберга и встретиться со мной лично. Или же мы пообедаем. Разумеется, за мой счет.

Донна слабо улыбнулась и повертела в пальцах визитку, заметив аббревиатуру «M.D.» после имени и фамилии.

– Полагаю, нужно сделать это побыстрее. Я читала, что в расследовании преступлений первые сорок восемь часов являются критическими.

– Вы отлично подкованы в вопросах криминалистики, Донна, – похвалил Рэй.

Девушка отметила, что он впервые за время разговора назвал ее по имени.

– Надеюсь, вы его поймаете, – сказала она, наблюдая за тем, как полицейский снимает со спинки стула куртку. – Я имею в виду… до того, как он сделает это снова.

– Мы все на это надеемся, – подтвердил собеседник. – Сейчас вам нужно поспать. Поправляйтесь. Я жду вашего звонка.

Глава четвертая. Гайла

11 ноября 2002 года, вечер

Треверберг

– Да, случай любопытный. Держи меня в курсе по мере продвижения дела.

– Ты имеешь в виду следующих жертв?

– Я имею в виду детали расследования. Черные шутки женщинам не идут, Гайла.

– Какая работа – такие и шутки.

Детектив Хилборнер не стала бы использовать эпитет «кошмарный» для описания сегодняшнего дня по одной простой причине: он был слишком бесцветным и мягким. Криминалисты закончили работу к пяти утра, и поспать ей не удалось. Утро Гайла провела на первом совещании следственной группы за составлением психологического портрета преступника и изучением вещественных доказательств. Терри Нур предположила, что маньяк может оказаться светлокожим, потому что и София Крейн, и Майкл Шоу принадлежали к белой расе, а еще он, скорее всего, мужчина, потому что женщин-серийных убийц мало. Кит Вагнер вежливо напомнил, что признаков насильственной смерти нет. Йонатан подлил масла в огонь, заведя свою любимую песню о творческих людях с тонкой душевной организацией. Виттория отмалчивалась, поглядывая на часы. Для полного счастья в картине не хватало только Рэя, который со свойственным ему изяществом забил бы последний гвоздь в крышку гроба с версией маньяка.

Когда шеф заглянул в кабинет детектива Хилборнер, она как раз говорила по телефону со своим подчиненным и внимала деталям допроса Донны Паркс, но, заметив выражение лица начальника, тут же положила трубку. На письменный стол шлепнулся свежий номер «Треверберг Таймс» – срочный выпуск, отпечатали в обеденные часы – с кричащим заголовком на передовице: «Изобразить себя и умереть: кто последует за Софией Крейн и Майклом Шоу?». Оставшуюся часть дня Гайла отбивалась от звонков газетчиков, пытаясь сконцентрироваться на работе. В шесть вечера она выступила на пресс-конференции, повторив фразу «мы не можем это прокомментировать» рекордное количество раз. И решила, что с нее хватит. Работа продолжится завтра. В противном случае она кого-нибудь убьет.

Альберту пришлось звонить дважды. Воспользовавшись моментом, волчица высказала все, что думает о нем и об его вежливости: совещание – не повод сбрасывать звонок, мог бы ответить сообщением. Доктор Родман вздохнул, признавая свою вину. Гайла сказала, что ждет его у себя через сорок минут, взяла сумочку и спустилась на первый этаж по лестнице, потому что не хотела сталкиваться с коллегами в лифте. Свобода была так близко. И кого она встретила возле стойки дежурного? Марка Карлина, руководителя отдела психологической экспертизы. Доктор Карлин, в отличие от подавляющего большинства мужчин центрального управления полиции Треверберга, не робел при виде детектива Хилборнер и глаз не прятал. Он любил пофлиртовать и в тот период, когда носил на пальце обручальное кольцо, а после недавней истории с маньяком и вовсе одичал. С другой стороны, чем не способ борьбы со стрессом.

– Не пойми меня неправильно, я не говорю о том, что черные шутки делают тебя менее привлекательной. Скорее, наоборот.

Гайла рылась в сумочке в поисках ключей от машины. Марк стоял рядом, спрятав руки в карманы светлого пальто из тонкой шерсти. Как всегда, идеально выбрит и аккуратно причесан, рубашка отглажена, а булавка галстука подобрана к запонкам. Мужчины, чересчур озабоченные своей внешностью, вызывали у волчицы недоумение пополам со скукой. Они наводили на мысли о примерных семьянинах. О тех, кто по вечерам сидит у камина, читая газету, и между посиделками в баре и работой в саду выберет последнее. И никаких шашней с незнакомками. В этом плане доктор Родман импонировал ей намного больше. Он хотя бы не врал себе, притворяясь, что секс на стороне его не интересует.

– Спасибо, Марк. Я скучаю по твоим черным шуткам на лекциях по психологической экспертизе.

– А я скучаю по твоим вопросам. Они часто ставили меня в тупик. Я был уверен, что в итоге ты выберешь мой отдел.

– Благодарю покорно, но психология – это не мое.

Доктор Карлин наблюдал за тем, как Гайла садится в машину и вставляет ключ в замок зажигания.