Сны и реальность Саймона Рейли

– Вы не всё знаете про сына. Самый главный вопрос «кто он?» не даёт вам спокойно спать…

Мама при этом напряглась, но взяла себя в руки и ответила:

– Я хорошо сплю.

Иллория перегибала палку, хвалясь своими якобы приобретёнными от одной из прабабушек способностями.

– Вы боитесь, что мальчик окажется не совсем «нормальным»…

– Он нормальный! – мама распахнула входную дверь, выпихнула меня на лестничную площадку, жалея, что пришла к этой бездарной выдре, и покинула «обитель» духоты, темноты и спёртого воздуха.

Когда мы спускались по лестнице, она раздраженно пробормотала: «Знаешь, Саймон, если когда-нибудь в жизни окажешься в затруднительной ситуации, то никогда не обращайся ни к гадалкам, ни к экстрасенсам». Я пообещал, что не буду. Мне в голову такая мысль точно не придёт, я не верил в их способности. Да и мама всегда отвергала их. Но почему-то именно перед походом к Иллории здравомыслящий скептик её уснул и разомкнул свои заспанные очи только сейчас…

Что ж, закончим предаваться воспоминаниям и вернёмся к тому моменту, когда мама вышла из нашей квартиры, оставив меня наедине с кашей.

С большим трудом покончив с овсянкой (меня учили, что выбрасывать еду плохо), я налил себе чая с молоком, опустил ложку, мерно размешивая получившуюся тёплую жидкость. Я всегда разбавляю горячий чай холодной водой, правда, нужная концентрация тепла получается не сразу и на несколько секунд я становлюсь химиком, переливающим воду из одного сосуда в другой. Часы на кухне громко тикали, секундная стрелка выстукивала ритм бесконечности, растянутой и непонятной. Я никуда не торопился, вытянул ноги на противоположный стул, медленно приподнял чашку и поднёс к губам, чтобы отпить, поморщился и отправился доливать кипяток.

В этот самый момент, словно камешек в голову, ударила писклявая трель телефона, и я, подскочив от неожиданности, чуть не пролил содержимое кружки. Пробормотав, какой дурак осмелился прерывать мою беспечность, я медленно вышел в коридор. Ничего, кому надо – тот дозвонится, а если не в силах подождать и четырех телефонных гудков, значит, мой ответ на том конце провода не очень-то нужен!

– Прикинь! Мне предки ролики подогнали! – радостно хвастался из трубки приглушенный голос моего приятеля с фамилией Оважкин.

– Поздравляю, – я сделал вид, что рад за него. – Тем более ты ролики всё время у родителей клянчил. А это своего рода маленькая победа.

– Правда, они от двоюродного брата достались… – смущённо признался Оважкин. Он стеснялся материального положения собственной семьи. Родители редко покупали ему что-то новое и дорогое, деньги берегли, которых и так не хватало.

– Ничего страшного! Главное, что колёсики есть… Ведь есть? – я даже начал иронизировать, чтоб его подбодрить.

– Да, – голос на том конце трубки развеселился. – Саймон, вываливайся во двор, заценишь!

– Сейчас буду.

Я вернулся на кухню, заглянул в свою чашку, понял, что не хочу это допивать, и вылил всё в мойку. Светло-коричневая жидкость растеклась по грязным вчерашним тарелкам.

И в хорошем настроении вышел во двор.

Старушки, у которых головы были покрыты узорчатыми платочками (чтобы не напекло), как всегда сидели на облезлой скамье у подъезда и обсуждали цены, еду, власть и собственные недуги. На детской площадке мамаши выгуливали детишек. Я зевнул и принялся ожидать своего приятеля.

Оважкин не заставил долго ждать. Он вышел из соседнего подъезда в любимом и, пожалуй, единственном спортивном костюме чёрного цвета с серыми полосками по бокам, в руках он держал ролики и сиял, как спелое яблоко, гордо вышагивая по двору. Я тут же поймал себя на мысли, что он напоминает космонавта, идущего уверенной походкой к ракете со шлемом в руках в предчувствии своего первого полёта к звёздам.

Оважкин тут же бесцеремонно пихнул мне свои ролики, присоседился к бабушкам и стал снимать кроссовки, один из которых, по известному только ему закону физики, улетел под ноги старушкам. Перечисляя известные любезности, мне пришлось наклоняться и доставать его. Когда процедура снятия обуви закончилась, началась не менее важная церемония надевания роликов. Мой приятель пыхтел, бурчал и злился, но помощи не просил, считая, что и сам справится. Когда церемония окончилась, он встал, ну или по крайней мере попытался несколько раз. И вот приобрел весьма устойчивое положение, с наклоном туловища вперёд, держась за дерево. Я не выдержал и спросил:

– Ты кататься умеешь?

– А то!

Он отцепился от дерева, его длинные ноги тут же предательски разъехались, и мне пришлось страховать его от падения. Улыбаясь самой дурацкой из своей коллекции улыбок, Оважкин таки отчалил от дерева, домахал руками до фонарного столба и вцепился в него, словно утопающий в спасательный круг.

– Неплохо! – крикнул я, пытаясь подбодрить. Нельзя смеяться над начинаниями, ведь смех может стать причиной, по которой начинания откажутся подниматься на новый уровень, да и желание этим заниматься у объекта насмешек пропадёт. Главное в такой ситуации – не спугнуть инициативу.

Бабки с лавочки, как заправская судейская коллегия, увлечённо шушукались, наблюдая за его попытками. Похоже, Оважкин своими попытками вызывал у них непонятную мне зависть.

Я подбежал к другу, пытаясь страховать от падения, пока он передвигается, пошатываясь, до другого фонарного столба, но приятель отказался.

– Спорим, через неделю я уже смогу перепрыгнуть на роликах через ту скамейку? – Оважкин попытался горделиво взмахнуть рукой в пафосном жесте, но потерял равновесие, и мне пришлось его ловить.

– Охотно верю, – хмыкнул я, думая о том, что через неделю тот будет ныть от большого количества ссадин и синяков и жаловаться на то, как болят мышцы ног, если, конечно, не забросит свои попытки научиться кататься, ну или для начала держать равновесие.

Пока друг ковылял, спотыкаясь и держась за железную изгородь во двор, неожиданно прибежала моя мама. Её глаза были красными от слёз, а под ними пятнами размазанная тушь, и от этого они казались неестественно-впалыми. Мама, тяжело дыша, держалась за щеку, и, когда она приближалась к подъезду, шушукающиеся бабули смолкли, пытаясь понять, что с ней случилось. Одна сочувствующе покачала головой. Мама влетела в подъезд и зарыдала, как только за ней захлопнулась дверь.

Это зрелище заставило меня содрогнуться: редко, когда приходилось видеть её в таком состоянии, а когда приходилось – это пугало. Мама не должна плакать. Ее нельзя обижать!

Оважкин в этот момент протянул мне руку, достигнув цели, чтобы удержаться на ногах, но я его порыв проигнорировал, бросившись выяснять, что случилось с мамой, ну а друг, размахивая конечностями, рухнул в кусты малины, которую высадил под своими окнами сосед, мнящий себя городским садоводом.

– Что случилось? – я легонько коснулся маминого предплечья. Мне хотелось, чтоб она улыбнулась в ответ. Но это касание не помогло.

– Ничего ос… особенного, – сказала она, не прекращая плакать, пытаясь вытереть нос бумажной салфеткой, которые в нашей квартире на каждом шагу. Вдруг понадобятся?

Сегодня было «вдруг».

Я заметил красные следы на её щеке, и предчувствие чего-то неотвратимого встало у меня поперёк горла.

– Кто это сделал? У кого рука поднялась? – сочувствовал я и всем сердцем жалел маму.

Оважкина звали Петька. Он виновато выползал из кустов малины. Встать не решался. Дополз до скамьи, сел, снял ролики и, похоже, собирался не разговаривать со мной неделю. Напялив кроссовки, которые заботливые бабулечки сторожили, он решил дождаться, пока я поговорю с матерью, выйду на улицу и послушаю всё, что он думает о нашей дружбе. Петька сидел и сочинял речь – конечно же, в уме, чтоб не давать повода для сплетен бабушкам.

– Небось, хахаль её того…! Видела я вчера, как он тут ошивался.

– Все мужики козлы! – поддержала подругу соседка по скамье. Теперь эта скамья напоминала суд присяжных. Именно «благодаря» скамеечным сплетням, Фолия Рейли (моя мать) прослыла у окрестных жителей легкомысленной дамочкой, которая заигрывает с кавалерами и меняет их как перчатки. Но мама не такая! Я это знаю точно! Бабки любят придумать, а потом верить в свою чушь и говорить внукам «тётя плохая, ведет себя аморально, не подходи к ней, заразишься». Это ж надо так запугивать детей.

В это время у мамы зазвонил телефон, и, всхлипывая, она поднесла его к уху… Её глаза расширились, губы ещё плотнее сжались, и я услышал скрежет зубов. Отбросив телефон, как будто он обжёг её, мама тут же молниеносно выскочила за дверь на улицу. Я за ней. Бабки как по команде повернули головы в её сторону, и тут… Я вздрогнул, не понимая, что произошло. Как в замедленной съемке, мама пошатнулась в сторону стоявшего в двух шагах от неё тополя, оперлась на него уже двумя руками, повернулась ко мне лицом, прижалась спиной к дереву и медленно опустила руки на живот. Только теперь я заметил, как на асфальт капает кровь. Находясь в ступоре, я случайно поймал ассоциацию с томатным соком. Это зрелище казалось противоестественным, словно происходило не здесь, рядом, в моей жизни, а в телевизоре, в боевике, где стрельба и кровь – обычное дело. «Выстрела не было! – пронеслось в моей голове. – Его не было слышно…»

Бабки вскочили с лавочки и обступили нас, одна из них завопила, словно сирена: «Человека убили!» Но только этим они и ограничились, глядя, как мама плавно съезжает спиной по стволу тополя, боясь убрать руку от раны. Зевак собралось немало. Кто с детской площадки, не забывая кричать: «Уведите детей!» Кто из проходящих мимо. Петька стал набирать «скорую», о своей речи он забыл напрочь.

– Мама! – чувствуя дрожь по всему телу, произнёс я. Мама обмякла, теряя сознание. Кровь течь не переставала. Это всё правда?! Я опустился перед мамой и встряхнул, но она не откликалась.

– Мама?!

– Она жива? – с беспокойством спросил кто-то из собравшихся вокруг.

– Мама…

– Отойди, пожалуйста, мальчик. – Чья-то сильная мускулистая рука отодвинула меня, заставив подняться.

Над мамой склонился мужчина в деловом костюме. Не боясь запачкаться кровью, он стал прощупывать пульс.

То, что сейчас происходило, до сих пор не казалось реальным. Встретившись с перепуганным взглядом Оважкина, я отвел глаза. Меня трясло. Странно, но тогда в голове даже мысли такой не возникло: «А что, если маму убили? И её больше не будет рядом никогда».

Не помню, сколько всё это продолжалось, пока не приехала скорая помощь. Толпа зевак, которая успела немного подрасти в своём количестве, расступилась. Кто-то успел сделать фото на телефон.