Больная

– Не бойся, маленькая. Я удержу тебя.

– Нет, я сказала! – топнула ногой.

Пауза.

– Ну а где?! – вспылил он. – У тебя мать, у меня бабка. Я устал!

– Уж лучше в «тёмную». В офтальмологию, – капризный тон заиграл по-новому, стоило добавить немного кокетства. – У меня и ключик есть.

– А, то есть там безопаснее, по-твоему?

– Хотя бы чище. И никто сегодня не зайдёт, – хмыкнула. – Это же ты разнообразия хотел. Струсил?

– С тобой это вынужденный риск. Моя проказница.

Девушка ахнула, когда он, судя по всему, зажал её в объятиях. Вера отвлеклась на гримасы отвращения. Мгновением позже к своему ужасу в полной мере прониклась происходящим. Стала его главным действующим лицом. Пленницей жестокой фантазии. Вот эти двое, шоркая, уходят. Вот хлопает люк. Вот снаружи щёлкает засов. Размышляя о том, что было бы лучше дать о себе знать и только потом отхватить «по шапке», девочка упустила драгоценные секунды – шанс на спасение.

Дыхание сбилось, виски кольнуло. Вера также, на четвереньках, добралась до выхода. Поскребла мелкопузырчатую поверхность. Прикидывала, услышат ли теперь, если побить кулаком. Ладошка шарахнула по железу. Оно отозвалось глухой вибрацией. Предатель – только подвижные элементы визжат, как резанные кошки. С этой стороны сейчас ничего не сделать.

«Давай, паникуй уже» – предложила себе Вера.

Дешёвая пародия на реверсивную психологию, как ни крути, помогает. Всяко лучше киношных выкриков. Вера прождала минуту, другую, чтобы жар схлынул с щёк. Чтобы безмолвие превратилось из палача в союзника. Даже ураган притих, помогая думать. Внимательные глазки оглядели тонувший в полумраке чердак. Выхода не нашли. Кроме одного. Вера подошла к нему, отошла в нерешительности. Снова подошла, поломала.

– Чтоб тебя!

Улица дыхнула через окошко свежей прохладой. Небо держало воду при себе, чтобы в нужный момент смочить крышу и устроить несчастный случай. Каждая минута промедления этим и грозит. Смелая протиснулась через узкую квадратную раму. Босая нога осторожно ступила на шиферный лист, повозила. Не скользко. В шлёпанцы Вера вцепилась так же крепко, как в деревянный косяк. Не так давно каталась с мамой на лыжах. Там, в горах, не было такого ветра. А этот не рвёт, но шпыняет.

Это должно стать лучшим трюком в её жизни. Где-то в лесу, сдавшись стихии, сочно хрустнул древесный ствол. Пойдёт как хлопок стартового пистолета. «Циркачка» покатилась по наклону навстречу неизбежному. Упёрлась мысочками в выступ. Судорожно вдыхая, пригнулась, пощупала перила обрешётки. На вид – проволока, а так – крепки. Жаль, за них особо не подержишься. Низко, если встать во весь рост, а хождение гуськом на покатой крыше, как подсказывает интуиция, чревато. Молясь про себя, Вера поднялась на трясущихся ногах и пошла по краю, готовая в любой момент упасть плашмя, цепляясь за всё подряд. Ногтей лишиться, но не разбиться.

– Чтоб тебя!

Прогулка на другую сторону явила неутешительную истину – пожарной лестницы нет. Воздушный коридор соединял это здание с соседним по второму этажу. До него лететь и лететь. Вера вернулась к окошку. Обратно не полезла. Снаружи легче дышится, да и высок риск более носа не казать из спасительного укрытия. Кусая заусенцы на окровавленных пальцах, Вера размышляла, как ей быть.

«Покидать мусор? Авось заметят».

– Нет, не вернусь!

Крики – хороший вариант. Если бы не шторм-истерик. Во всей больнице окна наглухо закрыты – не услышат. Попрыгай – на падающие ветки спишут. Но при этом почему-то очень не хотелось, чтобы обнаружили. Не просто на чердаке – на крыше! Идти, так до конца. Если кошка сама забралась на дерево – сама и слезет. Только вот у человека нет чудесных лапок с волшебными подушечками.

Вера сняла верхнюю одежду, завязала рукав на перилах. Ветер-шутник трепал волосы, забирался под футболку.

– Боже, помоги мне. Боже, помоги мне. Не дай мне упасть, Боже.

Перекинула одну ногу. Другую. Ахнув, отпустила. От полёта в никуда спасала кофта, натянутая, как альпинистская верёвка. Вера ловила каждое дуновение, не веря, что делает это. Перегруппировалась, повисла паучком на паутинке. Показалось, что импортная ткань треснула. По крайней мере, тело рывком дёрнулось на сантиметры вниз. Этих сантиметров хватило, чтобы дотянуться носочками до узенького оконного водоотлива на уровне четвёртого этажа.

Коснувшись тонкой опоры пальцами ног, Вера вспомнила о маме. Единственную дочь никогда не били, в том числе в воспитательных целях. Но сейчас хулиганка, была уверена, не избежала бы ремня. Разумеется, когда окажется в безопасности. Целая, не переломанная.

Перспектива «живая и невредимая» оказалась под угрозой. Окно закрыто. Ветер толкнул Веру. Закрутившись по инерции, удержалась, облокотилась о выступ наружной стены. Будто угрожая всему миру, девочка вытащила из кармана одно из своих главных сокровищ. Не таблетки. Стальная штучка, чиркнув, обратилась в ножик. Лезвие нырнуло в щель, но толкнуть язычок оказалось не так-то просто. Тем более в таких условиях.

Днём с улицы кажется, что в домах люди живут в кромешной темноте. Окна чёрными зеркалами транслируют полёт небесных облаков и понурую качку деревьев. Это только если оказаться достаточно близко и вглядеться, можно увидеть, какое всё на самом деле. А на самом деле палаты страшного этажа обитаемы. На койках покоятся три тела, укрытые простынями. Благо, не с головой, иначе их угодно было бы уличить в мертвенности. Но это, видимо, придётся проверять лично. Пациенты никак не отреагировали на потуги медвежатницы пробраться внутрь. Не шелохнулись даже.

В любом случае – это удача! Искала медь – нашла золото. Идеи-то изначально были не наполеоновские. В палатах есть батареи, чтоб постучать по ним. Скорее раньше, чем позже, должны бы прийти люди. Уже там.

– Давай, собака!

Сколь нелепая получится смерть, когда кофта окончательно расползётся. Как в ночном кошмаре – иронично и сумбурно. Однако даже сейчас бить стекло не хочется. Рано. Тем более треклятый жестяной язычок, сопротивляясь, да двигался. Крашенная рама скромно брякнула. Не замечая своего нервного хохота, Вера просунула руку в форточку, зацепилась за щеколду, ввалилась в комнату.

Секунду назад она геройствовала. Точно изящный сказочный вампир парила на огромной высоте и ломилась внутрь. Теперь, крыской вцепившись обломанными ноготками в ледяную трубу, переводила дух. Чтоб не заныть, вдыхала глубже. Вскочив на подоконник, дёрнула растянутый рукав. Треск рвущихся ниток – реквием по импортной вещице. Зато больше не болтается. Только кусочек, обмотанный вокруг перекладины, но за ним Вера никогда не вернётся. Она поцеловала нашивку и лишь тогда удостоила вниманием присутствующих.

Те смотрели седьмой сон. Одного потревожил шум. Он бы выпучил глаза, но не хватало сил. Действительно больные. Хилые, худые, и даже в этом сером дневном свете желтушные. В тонких запахах высохшей эмали, медикаментов и слежавшихся матрацев узнавалась кислятина, какой смердят общественные уборные.

– Т… т… – ронял звуки полудохлик.

Любопытная, проходя мимо его койки, отметила про себя выступившие капилляры, сетями обмотавшие страдальческое лицо и шею. Бедняга, он тянул руки в немой мольбе. Из сгиба локтя, обвязанного бинтом, торчала коротенькая трубочка – катетер. Взломщица бросила на ходу:

– Ты ничего не видел.

– По… по-мо…

– Почему закрыто? – кинула претензию Вера. Непонимание ситуации, по-детски смехотворной, выводило из себя.

– По-мо-ги-и.

Злая, как цепная собака, та осталась стоять на месте. Тот и думать не хотел, что такие глотки грызут. Напротив, к ней, как к матери рвался, да не мог и шелохнуться. Впервые в жизни Вера почувствовала себя мамой. Загнанной в угол человеком, взвалившим на неё ответственность за свою жизнь. Хотя логичнее было бы узнать в себе врача. Врача смертельно больного пациента, бредящего напоследок.

Не обув тапочек, прошлёпала к постели. Плохая медсестричка цапнула за подголовник, грозно нависла:

– Ну что?!

Остальные двое как померли. А этот, третий, задрожал. Счастью не верит? Или глазам. Тусклым, в коих, как свет в конце туннеля, мигнуло что-то. Подсобрался, чтоб дар речи вернулся. Потрескавшиеся губы складывали слоги в слова.

– По-моги.

– Как? Выйти как?

Паренёк ахнул, грустно супя брови. Вера невольно переняла эмоцию. На вид – восемнадцать или даже двадцать лет. Что забыл в детской больнице?

– Пос-лушай.

– Ну?

– Нас дер… держат. К-ровь. Р-д-кая.

Девочка пусто хлопнула ресницами.

– По-чему меня не ищут? – Слеза лизнула впалый висок. Вера перетрусила, что с такой значительной потерей жидкости живой скелет испустит дух. Но нет, аж складнее заговорил. – Кровь берут. Не мо… встать.

Та скривилась.