Больная

– Упыри?

– Полгода. Полгода меня… Позвони в ми-милицию. – Забился под одеялом птицей, пойманной в ловчи. – П… По..!

– Ладно-ладно! – По-свойски постучала по мужской груди. Как по ксилофону. Рёбра через ткань проступают. – Я помогу. Ты только успокойся. Всё нормально. Я здесь. Ч-ш-ш.

Взрослый ребёнок побоялся спугнуть. Смиренно прикрыл веки. Сегодня выдался слишком нервный день, чтобы разбираться немедленно ещё и с этим. Вера по-прежнему заперта в четырёх стенах. А ей нельзя быть пленницей. В книжках принцессы меланхолично выглядывают на горизонте прекрасного рыцаря. У ребёнка с болезнью желудочно-кишечного тракта сказка другая. Потому что живот на новость об отсутствии доступа к нужнику обычно начинает выкобениваться, как строптивая лошадь. Чем сильнее волнуешься, тем вероятнее конфуз. Вот и сейчас внутри что-то перевернулось. Недостаточно болезненно, чтобы паниковать, но достаточно, чтобы думать холодно. Исключительно головой.

– Как открыть дверь?

– Врач. Ключ.

– Зашибись. Дальше?

Больной сделал старательное лицо. Из носа выступило красное. Вера сделала над собой титаническое усилие, чтобы это проигнорировать. Тем более, парнишка сам не обратил внимания.

– Я… по-зву. Спрячься. Выс-кчь.

– Что за врач?

– Ле-ч-щий. Не дол-жн… тебя…

– Да поняла я, – махнула гостья. Имени допытываться бесполезно.

Проверила, закрыто ли окно. Провела ладонью по полу – не оставила ли следов. Встала в угол, кивнула сообщнику. От его стона органы в брюхе в ливер скрутило. Раненное животное так не вопит. Эффективнее было бы орать самой. Но тут вроде как разворачивается секретная операция.

«Ни ногой больше из палаты. Ни ногой».

Дверь распахнулась внутрь. Мышкой вжавшись в угол, Вера проводила взглядом неизвестного в белом. В одной руке – капельница на колёсиках, в другой – приличная связка ключей. Смертельный номер – повиноваться порыву и выхватить. Хотя, как самой из-под носа незаметно улизнуть?

«К чёрту».

– Ну чего? Чего? – гундел уставший врач.

Больной, имени которого так и не представилось узнать, хныкал, не смея выдать девочку переглядками. Босая юркнула в коридор. Вспотевшая ступня предательски скрипнула о линолеум. Не заботясь более ни о чём, кроме спасения своей шкуры, Вера со всех ног кинулась к лестнице. Пыхтела, гремела дверьми, что возникали на пути. Не оглядываться, не уронить тапочек. Не Золушка.

Очнулась только у центрального входа. По-прежнему никого. Выходной. Даже мутного дяди Миши нет. Беглянка поплелась в своё отделение. Больше некуда.

В голове ни одной мысли. По дороге в палату ни одна так и не пришла. Книжный червь не оторвалась от чтения. Вера уткнулась лицом в подушку. Кровь с пальцев пачкала наволочку.

«Папа, ну где же ты?»

День 6

Дверь открылась бесшумно, но медсестра обернулась стремительно. Видно, глаза на затылке. Сквозняк пахнул кафельной чистотой.

– Опять последняя! – женщина в голубой рубашке и брюках комично махнула руками. – Садись уже.

– Здрасьте.

«Последняя» прокралась к кушетке, в который раз отмечая про себя занимательную странность, если можно так назвать. Персонал частной клиники посреди леса – исключительно молодой контингент. Если в остальных больницах, где Вера поправляла здоровье, работали великовозрастные дядьки и тётки, никому здесь, кроме техничек и поварих, она не дала бы и тридцати пяти. Даже своему лечащему врачу, не по канону бодрому. Без того странностей хватало. Хотя бы вчера.

Вера легла на кушетку. Потянула за бляшку ремень брюк.

– Да не ложись! Садись, говорю!

– В смысле?

На эти две недели в процедурном назначены внутримышечные уколы и только. Жгучие, до фиалковых синяков.

– Руку на стол, работай кулаком. – Женщина, что по долгу профессии кажется опаснее, чем есть на самом деле, пустила фонтанчик из иглы.

– Чего? Зачем? – Голосочек приплющило.

– Предписание врача с понедельника. Давай.

Вера не успела ни возразить, ни сообразить, когда плечо стянуло жгутом. Растерянно опустила глаза. Бордовый ручеёк нитью пополз по коже. Медсестра отошла. Не за бинтом, не за пластырем – снова перебирать свои склянки. Пациентке ненароком вспомнился пленник последнего этажа, в компании двоих других. Потому что с кровью из тела утекала жизнь.

– Мне… плохо.

Голову сдавил горячий обруч боли от падения в горизонтальное положение. Стекло весело бренчало где-то совсем рядом, как игрушки на новогодней ёлке.

«Да что же это? Она так меня оставит?»

Послышались шаги. Много, больше двоих. Не увидеть – перед глазами гладь обивки. Не позвать – лицевые мышцы стали ватными. Получилось хрипнуть. С губ капнуло.

Мир закружился каруселью, но взгляд сохранял кристальную ясность. Врачи куклой уложили безвольную на бок, вместе с кушеткой потащили к другой стене. Железные ножки дребезжали, царапая пол. Медсестра распорядилась:

– Держите. Всё равно будет брыкаться.

И Вера брыкалась. Вяло, придавленная руками. Пыхтела и поскуливала, наблюдая, как сладились железные коробки с проводками и датчиками. Сонный паралич без сна. Вполне реальные люди, которые обещали спасать и защищать, на деле творят уму непостижимое. Невозмутимые болванчики умыкнули складной нож, припрятанный в кармане брюк. Разрезали хозяйке вещицы футболку. Зажали между челюстями жертвы пластиковое кольцо, чтоб не перекусила.

Вера плакала. Для процедурного рыдания – обычное дело. Кто по ту сторону двери – в лучшем случае внимание обратит. Заглянуть и не подумает. Подопытная вскрикнула, когда трубка протолкнулась в пищевод, царапнув глотку. Солёные слёзы выедали глаза. Желудок ощутимо потяжелел. Возникло одно единственное желание – выхватить нож, вспороть живот и вытащить это из себя.

Безымянный врач как мысли прочёл. Присел перед Верой на корточки.

– Ну что орёшь? Я ещё даже не начал тебя резать.

Под душераздирающий рёв сосредоточенно орудовал скальпелем на живую. Разбирал, как настоящий механик. Но Вера не чувствовала себя машиной. Больше кромкой озёрного льда. Холодно, раскалывается вся. Под рёбра вкручивается бур. На самом деле – фистула. Слово из учебника биологии. Некий Павлов экспериментировал с собакой. Разве что Вера не собака.

Сияющий ангел, незримый для нечестивых, принимал несчастную душу на руки. Он уносил её от земного ада.

– Сама виновата, – напоследок снизошла до пояснений медсестра. – Нечего лезть, куда не просят.

Вера съёжилась, прижимая согнутые по-птичьи пальцы к себе. Потные ладони погладили твёрдый живот. Синяя ночь очертила чёрным линии подоконника, тумбочки, койки соседки и её саму, безмятежно сопящую. Убедившись в истинности окружения, очнувшаяся от кошмара перевернулась на бок с беззвучным стоном. Морок миновал, а до сих пор больно. Минута потребовалась, чтобы признать – боль и есть причина пробуждения. Морозит. Пациентка вскочила, как есть, босая засеменила прочь.

Люди не доверяют темноте. Укрывает то, что хочет остаться ненайденным. Зачем прятаться, если у тебя всё хорошо? Если ты не опасен и людим? Оттого ночью Вере проще немочь, чем днём. Пусть сон отменяется, вероятность нежеланной встречи с кем бы то ни было стремится к нулю. Никому в отделении, кроме неё, уборная не понадобилась.

Под утро немного отпустило. Тут не до волшебного таинства рассвета, что озолотил мир, обратив в подобие рая. Такого же пустого, как Вера. Желудок с кишечником перекрутило и выжало, как тряпку. От обезвоживания органы вроде бы слабо вибрировали. Лёгкая щекотка внутри, сравнимая с дребезгом раскрошенного хрусталя. Жгло пищевод, но от одной мысли о глотке воды во рту становилось кисло.