Увечные механизмы

В неровном свете жёлтого фонаря он казался каким-то плоским, неживым, нарисованным на мятом куске бумаги. Таким отца Висмут не помнил, а Рут и вообще видел впервые, поэтому ни тот, ни другой лишний раз его не трогали, так как не знали, чем в итоге может обернуться подобная сердитость.

Спустя пару часов, проведённых в молчании, Празеодим утомился.

– Почему мы едем без Сурьмы? – скрипуче поинтересовался он. – Я думал, вы будете жить вместе – долго и счастливо, – дед смерил полным пренебрежения взглядом сидящего напротив Висмута, – ну, может, не слишком долго, учитывая твои годы…

В ответ Висмут лишь с неприязнью посмотрел на отца.

– Почему ты не взял её с собой? – не унимался Празеодим. – Отвечай, когда отец тебя спрашивает!

– Потому что она выходит замуж. За другого.

Старик пристально поглядел на сына, покачал тощей лодыжкой:

– А не будь ты дураком, выходила бы за тебя, – ядовито резюмировал он.

***

Все дни слились в череду какого-то мельтешения, которое вроде бы и касалось Сурьмы, но никак её не затрагивало. Она словно находилась в мутном вязком коконе, и всё, что происходило вне этого кокона, было размытым и приглушённым. А внутри остался лишь саднящий жар в горле да чувство, что в грудь натолкали комков мятой бумаги.

Сурьма плыла по течению не сопротивляясь, брюхом кверху, как оглушённая рыба. Выйдя на работу в следующую после выходных смену, Висмута она там уже не застала. Он уехал. Они так и не попрощались… Всё исчезло. И теперь оставалось лишь захлёбываться и отрешённо вздрагивать, когда несущий поток бил её об очередную корягу примерки свадебного платья или дегустации торта.

К концу второй недели, перед самой свадьбой, Сурьма впала в такую глубокую апатию, что требовалось позвать её по имени трижды, а иногда даже тронуть за руку или похлопать по плечу, чтобы она услышала обращённые к ней слова.

Госпожа Кельсия умилялась «мечтательности» своей дочери, а её покрасневшие глаза оправдывала исключительно предсвадебными переживаниями. «Ах, девушки всегда находятся на грани нервного срыва и не спят ночами перед таким событием!»

Господин Нильсборий украдкой бросал на дочь долгие тревожные взгляды и болел за неё всем сердцем, но помочь ничем не мог: если бы лекарство от безответной любви существовало, он бы отыскал его ещё четверть века назад.

***

– Чёрт знает что такое! – вздохнул господин координатор маршрутов дивинильской конторы «Почтовых линий» и бросил на стол листок, заверенный печатями. – И так по одному пробуждающему на дальних маршрутах ездит, так и те разбегаются, как тараканы! – он навис над документом, упершись костяшками пальцев по обе стороны от него, поднял раздражённый взгляд на стоящего перед ним Висмута. – Твой маршрут откладывается. Не смотри на меня так – я не знаю, на сколько! Не в моих интересах тянуть с доставкой почты, сам понимаешь, но свободных пробуждающих у меня нет, а твой чёрт небритый попался вчера по пьяни и теперь, скотина, на четыре месяца лишён допуска! – господин координатор плюхнулся в жалобно скрипнувшее под ним кресло. – Найди себе пробуждающего, а, господин Висмут? – жалобно поглядел он на собеседника. – Я уж даже на недоучку какого согласен, лишь бы нормы движения тянул да – самое главное – не пил! М-м, нет никого на примете?

Висмут развёл руками.

– Ладно, – вздохнул господин координатор, – попробую что-то с графиками покудесничать… По полтора пробуждающих на два маршрута, чёрт вас всех дери! А ты возьми, что ли, выходной на завтра. Чего тебе штаны в конторе просиживать? На маршрут всё равно раньше, чем через два дня, вывести не сумею. Ладно, иди уж, не стой над душой немым укором, – господин координатор отослал Висмута вялым взмахом руки и вновь безрадостно уставился в графики движения почтовых поездов, запустив обе пятерни во взъерошенные волосы.

***

Дома Висмута ждал исполнительный Рутений со свежесваренными щами (уже даже почти не пересоленными) и кислолицый Празеодим.

Ужинали молча, только тихонечко поскрипывала хриплым голосом возмущённая крыса, которую гонял от своей тарелки вредный дед, не позволяя выловить из неё морковные кружочки. Висмут был мрачнее и задумчивей обычного.

– Чего смурной такой? – в крысиной тональности проскрипел Празеодим. – Никак, завтра уже?

– Что – завтра? – спросил Рут, когда пауза затянулась, и, поймав взгляд Висмута, прикусил язык.

– Я бы на твоём месте поехал в Крезол и расстроил им всю эту клятую свадьбу к собачьей кочерыжке! Слышишь? Висмут? К тебе обращаюсь!

– Ты лучше на своём месте доедай молча и иди к себе.

– Ишь ты, раскомандовался! Сурьмой своей бы так командовал! Доедай, мол, да иди за меня замуж, а не за этого своего… дракона захиревшего, без пузырьков который!

Висмут хлопнул ладонью по столу так, что подпрыгнули бокалы.

– От как умеет, ты гляди, – шепнул дед Рутению так, чтобы и Висмут на том конце стола обязательно услышал, – нет, чтобы так же доходчиво мысль свою сформулировать для девочки! А то ведь только запутал её всю, заморочил, да и был таков.

По щекам Висмута пошли белые пятна, державшие салфетку пальцы сжались в кулак так, что хрустнули костяшки.

– Рутений, – произнёс он, и спокойствие в голосе напугало мальчишку до мокрых ладошек, – уйди к себе.

Дважды просить не пришлось: парень выскочил из-за стола, подхватил свою крысу и бегом умчался вверх по лестнице. Через секунду на втором этаже хлопнула дверь.

– И что? – невозмутимо поинтересовался Празеодим. – Бить будешь? Конечно, у тебя всегда отец виноват в том, что ты просрал все шансы!

Висмут скрипнул зубами и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но старик резко изменился в лице, словно всё его ехидство вдруг стёрли влажной тряпочкой. Он наклонился ближе к сыну, положив локти на стол, и в глазах мелькнула даже не злость, – ярость.

– Допустим, в первый раз и правда моя вина, – прохрипел он низким, изменившимся голосом, – ты был молодой спесивый дурак, стремившийся доказать миру, что чего-то да сто?ишь. Но сейчас ты взрослый мужик, Вис, какого чёрта ты отпускаешь её просто так к какому-то сопляку, которого она не любит, который ей не пара?

Пальцы Висмута медленно отпустили скомканную салфетку, острые ледяные обломки в глазах подтаяли.

– Я тоже ей не пара.

– Но она тебя любит! Это даже крысе Рутовой понятно! И уж если кто и сможет сделать её счастливой (Сурьму, не крысу!), так это ты. Позволь ей самой решить, кто ей пара, а кто – нет.

– Она мне отказала.

– А что ты ей предложил?

Седые брови изогнулись с вопросительной подковыркой, и Висмут задумался: а ведь он и правда не предложил ей ровным счётом ничего! Старик без труда разгадал причину озадаченности, появившейся на лице сына.

– Брось, Вис, дурак здесь только ты, на других свалить не получится! Неправильно заданный вопрос лишил её возможности выбора. А незаданный – не предоставил выбора вовсе.

Минуты две они неотрывно смотрели друг на друга в полнейшей тишине, а потом дед побарабанил кончиками пальцев по столу:

– Она же девочка совсем, глупо надеяться, что у неё хватит духу прыгнуть в пропасть без уверенности, что ты её поймаешь. Что ты вообще готов её ловить. Эх, я бы на твоём месте…

Висмут, не дослушав, подскочил со стула и, схватив с вешалки в коридоре сюртук, вылетел из дома.

– За мальчиком и крысой я пригляжу! – хрипло каркнул ему вслед Празеодим.

Глава 30

Сурьма ойкнула и выронила букет, прижала к губам указательный палец, слизывая с него капельку крови.

– Почему с цветов не срезаны шипы?! – возмутилась госпожа Кельсия, подхватив букет с пола. – Что за безобразие?! А если бы кровь попала на платье?! Не волнуйся, милая, я сейчас всё улажу, а ты пока припудри носик ещё разок, а то веснушки слишком заметны, – обратилась маменька уже к Сурьме, выходя из задней комнатки, отведённой в церкви для приготовлений невесты. – Господин Нильсборий! Господин Нильсборий, где вы? – гулко раздалось уже из церковного коридора. – Куда вы подевались, вам скоро вести дочь к алтарю!

Оставшись одна, Сурьма подошла к большому, в полный рост, зеркалу, посмотрела на отражение медноволосой девушки в белом платье и длинной воздушной фате, приколотой к тонкому венку в искусно уложенной причёске. Девушка в зеркале была бледнее и тоньше Сурьмы, на щеках её вместо румянца Сурьмы горели яркие пятна, какие бывают при температуре, и глаза её вместо счастья невесты сверкали непролившимися слезами, но веснушки у них с зеркальным двойником были общие.

Сурьма взяла с высокого трёхногого столика салфетку и, окунув её в кувшин с водой, дочиста стёрла с лица пудру. Веснушки зазолотились ещё ярче. Трёхногий столик поплыл куда-то в сторону вместе со стоящим на нём кувшином и брошенной салфеткой, стены и без того тесной комнатки неотвратимо поползли на Сурьму, тонкая нить жемчуга на шее превратилась в удавку. Нужно выйти на воздух, немедленно!