– И это всё?
– Конечно! Говоря слово «Сосед», ты произносишь слово «Враг»! Посмотрите на поле, соприкасающееся с моим. Это поле принадлежит человеку, которого я ненавижу больше всего на свете! Вслед за ним мои злейшие враги – люди из его деревни, той, которая поднимается на другой берег долины, вон там, у подножия той берёзовой рощи. В этой узкой долине, закрытой со всех сторон, есть только две деревни: его деревня и моя – они враги. Каждый раз, когда наши ребята встречаются с теми, кто перед нами, они обмениваются руганью и палками. И вы хотите, чтобы пингвины не были врагами свиней!? Значит, вы не знаете, что такое патриотизм? Для меня есть два крика, которые вырываются из моей груди: «Да благоденствуют Пингвины!», «Да сдохнут все свиньи!»
В течение тринадцати столетий пингвины воевали со всеми народами мира с постоянным пылом и с различны успехом. Затем в течение нескольких лет они отвращались от всего, что они так долго любили, и демонстрировали всё более возраставшее предпочтение мирной жизни, которое они выражали хотя и с достоинством, но с самым искренним пиететом. Их генералы хорошо справились с этим новым умонастроением, вся их армия, офицеры, унтер-офицеры и солдаты, призывники и ветераны, с удовольствием соблюдали это, только некоторые фитюльки и бумагомараки вкупе с тыловыми книжными крысами втайне возмущались жаловались этим, находя полное понимание только в безногих и безруких инвалидах, всегда накаченных истинным патриотизмом.
Этот же Жако-философ сочинил некое моральное повествование, в котором он комично и громко-гротескном виде представлял различные действия людей, и в нем было несколько черт истории его собственной страны. Несколько человек спросили его, почему он написал эту фальшивую историю и какое преимущество, по его мнению, она даёт его Родине?
– Очень большое! – дерзко ответил философ, – Когда они увидят свои поступки в их истинном виде и освещении и таким образом лишатся всего, что им льстило, Пингвины будут судить об этом лучше и, возможно, в конце концов станут мудрее.
Я бы хотел, чтобы в этой истории ничего не было опущено из того, что может заинтересовать Настоящего Художника. В нем есть глава о Пингвиньей живописи в Средние Века, и если эта глава менее полна, чем я желал бы, в этом нет моей вины, и мы сможем убедиться в этом, прочитав ужасный рассказ, которым я заканчиваю это велеречивое предисловие.
Идея пришла ко мне в июне прошлого года, и состояла в том, чтобы проконсультироваться о происхождении и прогрессе искусств у Пингвинов у покойного г-на Пургениуса Тапира, ученого автора универсальных летописей о живописи, скульптуре и архитектуре разных частей мира.
Войдя в его рабочий кабинет, я обнаружил г-на Пургениуса сидящим перед цилиндрическим столом, почти невидным пред жутким скоплением бумаг, и это был чудесный близорукий маленький человечек, чьи веки таинственно мерцали за золотыми очками.
Его вытянутый, подвижный нос, обладающий изысканными формами, непрерывно изучал чувственный мир вокруг. Этим органом Пургениус Тапир контактировал с искусством и красотой. Уже давно отмечено, что во Франции чаще всего музыкальные критики глухие, а художественные в массе своей – слепые. Это позволяет им предаваться благолепному самоистязанию, необходимому для выдувания новых эстетических идей. Вы в само деле готовы поверить, что эти умные глаза, вооружённые мощными увеличительными линзами, способны воспринимать формы и цвета, которыми окутывает нас таинственная природа? Пургениус Тапир ууже давно парил над горным кряжем печатных и рукописных листков, готовясь добраться до кульминации доктринального спиритизма и в деталях разработал мощную эгрегорную теорию, которая объединяет Искусства всех стран и всех времен в Планетарном Институте Франции, знаменуя вершину Цивилизации и Прогресса!
Стены рабочего кабинета, пол и даже потолок несли, содержали и копили переполненные пачки, необычайно раздутые картонные коробки и папки, свёртки, в которых переплеталось бесчисленное множество свежих и уже пожелтевших от старости листов, и я с невольным восхищением с ужасом наблюдал за этими небесными хлябями, готовыми каждую секунду обвалиться на наши головы!
– Учитель, – произнёс я дрожащим голосом, – я прибегаю к вашей доброте и знаниям, как к неисчерпаемым кладовым Вселенной и Господа! Разве вы не согласились направить меня на правильный путь в моих трудных поисках и исследованиях о происхождении Искусства Пингвиньего Царства?
– Сэр, – ответил мне хозяин, – я владею всем искусством мира, вы меня слышите, всем искусством мира по алфавиту и по порядку предметов! Я просто обязан предоставить вам то, что касается Пингвинов. Поднимитесь по этой лестнице и вытащите вон ту коробку, которую вы видите там! Там вы найдете всё, что вам нужно по этой проблеме!
Я повиновался, дрожа. Но едва я открыл роковую коробку, как из нее вырвались синие картонные листки и, скользнув между моих пальцев, дождём посыпались вниз. Почти сразу же, словно из сочувствия, распахнулись соседние коробки, и из них потекли ручьи розовых, зеленых и белых карточек, и из всех коробок хлынули разноцветные карточки, как в апреле струятся водопады на склоне гор. Через минуту карточки уже покрывали пол толстым слоем резаной бумаги. Из неиссякаемых папок, источников невероятного знания, с постоянно нарастающим шумом и мычанием, вниз стремился всё возрастающий цветной поток, уже закрутивший карточки в быстром водовороте.. Опустившись на колени, Пургениус Тапир, вращая внимательным пьявочным носом наблюдал за катаклизмом, он осознавал масштаб катастрофы и побледнел от ужаса.
– О бренный мир моих Искусств! – воскликнул он.
Я позвал его, наклонился, чтобы помочь ему подняться по лестнице, прогнувшейся под шелестящим бумажным ливнем. Но было слишком поздно. Теперь, ошеломлённый, отчаявшийся, плачущий, потеряв бархатную шапочку и золотые очки, он тщетно сопротивлялся бумажному дождю и грому свои коротким ручонками, которые тщетно вздымал до подмышек. Внезапно раздался страшный грохот, окативший его гигантским вихрем. На секунду я увидел в клубящемся пропасти, среди вихря картонок лоснящийся, отполированный до блеска череп ученого и его маленькие жирные ручки, затем пропасть захлопнулась, и потоп хлынул вниз, поглотив всё на своём пути. Понимая, что и меня может поглотить эта безжалостная бумажная бездна, уже накрывшая остатки шкафов и лестницу, я убежал через слуховое окно, которое едва успел разбить.
Книга Первая. Зачатки Происхождения
Глава Первая. Житие Святого Маэля
Маэль, единственный отпрыск королевского семейства Камбрии, был отправлен в Ивернское аббатство уже на девятый год жизни для светского и духовного учения. В четырнадцать лет он отказался от трона и возжелал служить одному только Господу. Он делил своё время, согласно правилу, между пением гимнов, изучением грамматики и медитацией вечным истинам.
Небесный аромат вскоре проник в монастырь, возвещая о растущей добродетели этого религиозного фанатика. И когда счастливый Гал, настоятель Иверна, благополучно перешел из этого мира в мир иной молодой Маэль тут же сменил его и занял его место в монастырском конклаве. Он создал школу, лазарет, гостевой дом, кузницу, всевозможные мастерские и верфи для строительства кораблей, и он заставил религиозных людей ичтошно расчищать земли вокруг, как будто воспылал идеей начадить на земле небесный Рай. Он высаживал из своих рук древа сада аббатства, работал с металлами, обучал новичков всяким премудростям, и его жизнь плавно текла, как река, отражающая небо и несущая урожай плодоносным пажитям и нивам.
В тот час этот несравненный слуга Божий, как правило, сидел на скале, в месте, которое до сих пор называют стулом святого Маэля. У его ног громоздились скалы, похожие на чёрных драконов, поросших бахромой зелёных водорослей и лохматых мхов, высовывая чудовищные груди из пасти чудовищных стихий. Он смотрел, как Солнце опускается в океан, как красный цвет своей славной венозной кровью наполняет облака неба и окрашивает вершины волн. И святой человек видел в красочной мистерии неба образ тайны Креста, через который божественная Кровь окутала землю царским пурпуром. Вдали, там, где мерцали берега острова Гад, где святая Бригида, получившая постриг на острове Мало, управляла женским монастырём, меркла линия тёмно-синего цвета.
И вот Бригида, прослышав о несравненных достоинствах и широчайших умениях почтеннейшего Маэля, попросила его поделиться чем-то необычным и божественным, но только из его рук. Святой Маэль сделал для неё маленький медный колокольчик, и когда он был закончен, он благословил его и бросил в море. И звон колокольчика полетел к берегу Острова Гада, где святая Бригида, предупреждённая медным звуком о прибытии подарка, благочестиво приняла его, и, следуя за дочерьми господними, впереди торжественного шествия понесла его, с пением святых псалмов, дабы доставить в часовню Мустье.
Таким образом, святой человек Маэль шёл от одной добродетели к другой. Он уже прошёл две трети своего жизненного пути, и надеялся мягко достичь своего земного конца в тихой заводи, в тени своего благоустроенного монастыря, среди своих духовных братьев, когда узнал, что божественная мудрость решила иначе, и что Господь призвал его к менее мирным, но не менее достойным делишкам.
ГЛАВА II
АПОСТОЛЬСКОЕ ПРИЗВАНИЕ СВЯТОГО МАЭЛЯ
Однажды, когда он шел, размышляя, по берегу Тишайшей Бухты, где подобно яйцам Господа лежали большие белые валуны, между которыми бесновалось море, с этой дикой дамбы он увидел каменное корыто, которое плясало на волнах, как лодка в бурном море.
Именно в подобном сосуде святой Гирк, великий святой-просветитель Коломбан и невероятно много религиозных паломников из Шотландии и Ирландии пошли евангелизировать провинцию Арморику. Буквально на наших глазах святая Авойя, приехавшая из Англии, поднималась по реке Ор в розовом гранитном саркофаге, который позже местные аборигены нарекли «Ступой», в которую позже детей будут держать, чтобы они были крепкими и здоровыми; святой Вуга по свидетельству современников, проснувшись от вековой спячки, переходил в Корнуолл вообще на скале, чьи осколки, сохранившиеся в огромном Паноптикуме Пенмарше, способны исцелять от огненной лихорадки паломников, возлагающих на него головы; Сен-Самсон подошёл к бухте Мон-Сен-Мишель в гранитной ванне, которую однажды назовут Пеньюаром Святого Самсона. Поэтому при виде этого каменного корыта святой Маэль понял, что Господь предназначил его для апостольского служения у язычников, которые до сих пор населяли людные бретонские берега и острова.
Он передал свой фирменный ясеневый посох святому человеку – Будоку, препоручив ему суперсложную миссию управления Святым Аббатством. Затем, снабженный лишь хлебом, бочонком пресной воды и книгой Святых Божественных Евангелий, он вошёл в каменное корыто, который мягко доставило его на остров Гедик.
Остров постоянно сотрясается вольными, пронизывающими ветрами. Бедные рыбаки глушат рыбу в расщелинах между скал и страшными усилиями выращивают овощи в огородах, полных песка и гальки, защищенных сухими каменными стенами и изгородями из благородного тамариска. Красивая, необычайно огромная смоковница возвышалась над центром острова, широко раскинув над округой свои мощные ветви. Жители острова обожали её и почитали как местную святыню.
И сказал им святой человек Маэль:
– Вы обожаете это древо, потому что оно красиво! Так что вы, похоже, чувствительны к красоте! Я пришел, чтобы открыть вам скрытую красоту мира! Красоту, которую вы пока не узрели!
И он стал учить их Евангелию. И, обучив их, как следует, он крестил их солью и водой.
В то время острова Морбианского архипелага были много больше, чем сегодня. Потому что с тех пор многие из них целиком опустились в море. В целом Святой Маэль нёс Благую Евангельскую Весть аборигенам более чем шестидесяти островов! Затем, в своем гранитном корыте, он поднялся вверх по реке Ор. И после трёх часов плавания он ступил на землю перед неведомым римским домом. С крыши дома поднимался лёгкий дымок. Святой человек переступил порог, на котором была чудесная мозаика, которая изображала собак, вытянувших хвосты и ощеривших клыки. Он был торжественно встречен двумя старыми почтенными супругами, Маркусом Комбабусом и Валерией Мокренс, которые жили там от доходов своих земель. Вокруг внутреннего двора протянулся тенистый мраморный портик, колонны которого были расписаны на половину их высоты. Фонтан из ракушек располагался у стены и под порталом возвышался алтарь, с нишей, где хозяин этого дома насадил маленьких терракотовых идолов, побеленные известковым молоком. Одни из них представляли из себя крылатых детей, другие Аполлона или Меркурия, а некоторые были в форме обнаженной женщины, которая скручивала волосы. Но святой человек Маэль, наблюдая за этими прикольными фигурами, обнаружил среди них образ молодой матери, держащей невинного ребёнка на коленях.
Тотчас он сказал, указывая на эту картину:
– Это Дева Мария, Матерь Божья! Поэт Вергилий объявил её в сибиллиных канцонах, прежде чем она родилась, и, в ангельском голосе, он воспел её: «Jam redit et virgo» (Дева уже идёт!) И воспророчена она в добродетели таких чистых фигур, как эти, которые ты положил, о Маркус, на этот алтарь. И, возможно, она защищала твои скромные Пенаты. Именно так те, кто соблюдает именно естественный закон, готовятся к познанию величайших истин Вселенной!
Маркус Комбабус и Валерия Мокренс, очарованные этой потрясающей речью, переглянулись и тут же обратились к христианской вере. Они приняли крещение со своей юной вольноотпущенницей Целкией Авителлой, которая была им дороже света их очей. Все их поселенцы тоже как на подбор отказались от язычества и шустро крестились в тот же день.
Маркус Комбабус, Валерия Мокренс и Целкия Авителла с тех пор жили жизнью, полной святости и добродетели. Они ворвались в компанию Господа и были допущены к канону святых, особенно после смерти.
Еще тридцать семь лет блаженный Маэль истошно евангелизировал тупорылых, грязных, хитропопых язычников из внутренних земель, превращая их в осенённых небесным сиянием прихожан. Он поднял двести восемнадцать часовен и организовал семьдесят четыре святых аббатства.
Но однажды, в городе Бате, знаменитом своими термами и публичными домами, где он проповедовал Святое Евангелие, он узнал, что монахи Иверна в его отсутствие освободились от правила святого Гала и изрядно продвинулись по пути греха и блуда. Тотчас, с усердием курицы, собирающей своих легкомысленных птенцов под своё спасительное крыло, он пошел к своим заблудшим детям. Тогда ему уже шёл девяносто седьмой годок, и его талия была согнута, как рыболовный крюк, хотя руки оставались крепкими, а его слово текло и распространялось из его уст так же обильно, как зимний снег валится на дно долин.
Тогда Аббат Будок передал Святому Маэлю грозный ясеневый посох и просветил его относительно несчастного состояния, в котором ныне находилось поверженное аббатство. Верующие ссорились о том, когда следует праздновать Пасху. Одни истово держались за римский календарь, другие-за греческий, и ужасы хронологического раскола расшатывали единство монастырского монашества.
Он довёл до Святого Маэля ещё одну причину беспорядков. Монахини острова Гад, печально отпавшие от своей былой добродетели, в любой момент были готовы переправляться на лодках на лодку к побережью Иверна. Монахи принимали их в здании странноприимного Дома, и это привело к таким скандалам и посрамлению добродетели, которые наполняли отчаянием и стыдом все благочестивые души.
Этот исполненный истинной горести доклад аббат Будок завершил следующим образом:
– С тех пор, как эти монахини пришли по воде к нам, это стало причиной потрясений невинности и смутили покой наших монахов!
– Охотно верю! – ответил блаженный Маэль, – Потому что женщина – это всегда ловко подстроенная ловушка: она хватает, как только её обнюхают! Увы! Восхитительная привлекательность этих существ проявляется гораздо мощнее, чем они ближе. Но чем больше соблазн, исходящий от них, тем меньше удовлетворение. Отсюда стихи поэта, обращённые к одной из них:
Когда ты здесь, бегу я от тебя, а нет тебя – я о тебе тоскую!
Итак, сын мой, мы видим, что флюиды плотской любви более сильны в своём воздействии на одиноких отшельников и монахов, чем на людей, которые живут в городах. Демон похоти искушал меня всю жизнь различными способами, и самые грубые искушения не пришли ко мне от встречи с женщиной, даже чересчур красивой и ароматной. Они пришли ко мне из образа отсутствующей женщины. Из моего воображения! Теперь снова, под грузом прожитых лет и коснувшись моего девяносто восьмого года, враг человеческий снова является предо мной, чтобы отвращать меня от божественного целомудрия, по крайней мере, в моём воображении. Ночью, когда мне холодно в постели и кости гремят одна о другую в моей ледяной могиле, вместе со стуком моих старых костей, я слышу голоса, которые произносят второй стих из третьей книги Царей:
Dixerunt ergo et servi sui: Quaeramus domino nostro regi adolescentulam virginem, et stet coram rege et foveat eum, dormiatque in sinu suo, et calefaciat dominum nostrum regem!
(«И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего, царя, молодую девицу, чтобы она предстояла перед царём, и ходила за ним, и лежала с ним, и будет тепло господину нашему, царю».
И Дьявол показывает мне дитя в своём первом цветении, и она глаголит мне: « Я твоя Авилага, я твой Сунамит! О мой Господь, дай мне место в постынях твоих!»
– Поверьте мне, – добавил старик, – только при фантастическом пособничестве неба и богов, верующий человек, или монах могут сохранить свое целомудрие в целости и сохранности!
Стремясь восстановить невинность и мир в монастыре, он исправил календарь согласно расчетам хронологии и астрономии и заставил всех религиозных людей принять его, он вернул падших девочек святой Бригиды в их монастырь, но вместо жестокого поношения он привел их на корабль с пением торжественных псалмов и литаний.