– Штаны? Доказательство?
Это о чем он? В голову сразу полезли идиотские мысли о размерах, размерчиках и размерищах.
– Ну, так хвост, господин генерал, – удивленно пояснил Калымдай.
Михалыч незаметно пнул меня ногой.
– А хвост, – понимающе закивал я. – Конечно-конечно. И что дальше?
Это уже потом мне Михалыч рассказал, что у каждого шамахана хвост есть. Небольшой такой, как у свиньи. Зачем и откуда взялись эти хвосты у них я не стал уточнять, понял только, что демаскируют они шамаханов сильно, даже личина, на себя накинутая, скрыть их не позволяет. Мало того, у шамаханов ещё и рога были. Небольшие, но были. А я их сначала за людей принимал, думал, племя такое… Да какая разница, впрочем?
– Ну, на сегодняшний день вроде бы и всё, – закончил Калымдай свой доклад, – теперь ждём следующего шага от царя.
Я восхищенно помотал головой. Да, умельцы. Я на месте царя с участковым, тоже бы весь город на уши поднял. То, что надо.
* * *
Зашелестели кусты и какой-то шамахан, приблизившись неслышно к нам, прошептал что-то на уху бравому ротмистру.
– Вот как? – удивился Калымдай. – Веди его сюда.
Потом повернулся ко мне и объяснил:
– Тюря, казначей, тайным ходом из дома дьяка к нам зачем-то пожаловал.
– Маша, Михалыч, укройтесь в шалаше. Незачем Тюре нас всех видеть.
Тюря оказался совсем невзрачным мужичком, среднего возраста и впечатление производил пренеприятнейшее. Жиденькая бородка, совершенно лысая голова и подергивающиеся, не остающиеся без движения ни на секунду, пальцы. А когда он смотрел своими водянистыми, серыми глазами, я всё время сдерживал желание передернуть плечами и сплюнуть. Вроде бы мужик и мужик, ничего особенного, а вот, же… Знаете, бывает такое, увидишь человека и сразу чувствуешь, что свой, хороший, и выпить вместе можно и в разведку пойти. А бывает и наоборот. Вот к этому наоборот и относился казначей Гороха.
Насторожено стреляя глазами по сторонам, Тюря довольно бесцеремонно уселся у нашего костра напротив нас и, кивнув ротмистру, вопросительно уставился на меня.
– А, Тюря, дарагой! – Калымдай вдруг заговорил тонким голосом на какой-то кавказско-узбекской смеси акцентов. – Слюшай, как харашо, что пришёл! Будем сейчас сабачку для тэбя рэзать, кумыс пить будем!
Тюря перекрестился и тишком сплюнул:
– Не надо, я по делу.
И снова посмотрел на меня.
– Господин, Тюря! – торжественно начал я. – За исключительные заслуги перед Империей, я, как Первый штандартенфюрер Штирлиц нашего Великого и Ужасного государя Кощея, как Хранитель ключей от Священной принисцулы мегабабаха (как я загнул, а?), отправлен специально к вам, чтобы обрадовать, что место у трона для вас уже греют, а три телеги с золотом сегодня утром отправились в Лукошкино в ваше распоряжение.
– А чего ж, три? – огорчился Тюря. – Лучше бы пять.
– Всё будет, дарагой! – вмешался Калымдай. – Вот зарэжем всех, сядем пировать, вино пить, да ханум Лукошкинских гулять, тогда и дэсять телег тэбе будет, мамой килянусь!
– А пока, – прервал я расшалившегося Калымдая, – должны вы заслужить все эти почести, а поэтому доложите нам, какие операции были сегодня проведены и с какой целью вы покинули базовое расположение, демаскировав тем самым совершенно секретный маршрут «Лес – Лукошкино»?
– Зачэм пришёл, а? – перевел Калымдай.
Тюря заёрзал:
– Обложили меня менты поганые. Давеча участковый на допрос велел приволочь, так измывался надо мной нещадно, бил меня, горемычного коваными сапогами! Кота натравил, а опосля и бабке своей милицейской велел меня покусать. Но я им ничего не сказал! Выстрадал, но ни словечка не вымолвил, ни о вас, ни о сундуке том украденном. А кстати, где он?
– Где надо. Дальше-то что?
– Убёг я от них. Вырвался, стрельцов раскидал, Митьке ихнему беспутному в ухо заехал и убёг. Схорониться мне теперь надо.
– Дела… Провалили вы нам всю работу, товарищ Тюря. Вы нам в городе нужны, здесь от вас проку нет. Минус одна телега, так и знайте.
– Окстись, батюшка! – подскочил казначей. – В городе я буду, в городе! Не надо телегу забирать!
– Есть где спрятаться?
– А как же! – захихикал Тюря. – Я, прости господи, руки на себя наложил. А раз помер, то и искать уже не будут, а я отсижусь прямо в доме своем в тайной комнате.
– Помер? Руки наложил? Вы с дьяком сегодня не выпивали случаем?
Тюря заливался противным смехом, взмахивая руками:
– Шамахана этого, что ко мне приставлен был, уговорил личину мою принять, а потом шнурочек ему на шею накинул да и придушил маленько и на вожжах в конюшне и повесил. Нате вам казначея Тюрю, хороните, родимого!
– Да ты что же, гад, делаешь?! – без акцента заорал ротмистр.
Я привстал, схватив за руку Калымдая, потянувшего саблю из ножен:
– Ты, скотина, что натворил?!
– А что я? А что? – засуетился Тюря. – Я же, как лучше хотел. Теперь меня и никто искать-то не будет, а я на благо Кощея нашего батюшки, много еще пользы могу принести.
Я устало опустился на землю, бросив предупреждающий взгляд на ротмистра.
Поворотец, однако… Особой пользы от Тюри я уже не видел, но пригодиться нам он еще мог.
– Ладно, морда казначейская, возвращайся в город и сиди там тихо, понял?
– Понял, батюшка, как не понять? Не извольте уж беспокоиться, всё выполню как надо, всё сделаю.
Тюря поспешно вскочил и шмыгнул в кусты.
– Твой парень был? – тихо спросил я Калымдая.
– Мой. Ты уж не серчай, Федор Васильевич, а зарежу я казначея.
– Потерпи, Калымдай, потерпи немного. Нужен он нам еще. Вот закончим дело и забирай его себе.
Калымдай помолчал, а потом протянул тоскливо:
– Мы с Бодуханом, не один пуд соли съели. Сам его выбирал, растил, учил всему, что сам знал и вот… Оплошал Бодухан, не разглядел пса этого поганого…