Здравствуй, дедушка Кощей!

– Ну, ни минуты покоя, – я вздохнул. – Деда, давай чайку быстренько и пойдём, посмотрим.

Большие двери тронного зала были закрыты и для надёжности подпёрты статуей Зевса, слившегося в сладострастном экстазе с грустной коровой. Толпа придворных всех мастей стояла тут же в полной тишине, старательно прислушиваясь.

– Что слышно? – подошел я поближе.

Придворные дружно поклонились и так же дружно пожали плечами.

– Ну а чего тогда стоим? Чего бездельничаем? Работу вам найти?

Через десять секунд у двери остались только мы с дедом, Гюнтер, да десяток черных рыцарей, сопровождавших меня повсюду.

– Ну, открывайте, – скомандовал я рыцарям. – Только произведение искусства потом не забудьте в галерею вернуть.

Рыцари оттащили зоофила Зевса в сторону и распахнули створки дверей.

– Да-а-а… – протянул я, заходя и оглядываясь. – Картина маслом. Еще не «Апофеоз войны», конечно, но «После побоища…» Васнецова, уж точно.

– Что енто ты там бормочешь, внучек? Заклинание какое?

– Я говорю – ни хрена себе, а, дед?

– Воистину, ни хрена, внучек. Одни бабы.

– Ну и это тоже, только я больше об эпической картине.

По всему залу в самых живописных позах валялись придворные дамы всех мастей, происхождения, окраса и социального положения. Недалеко от меня одна из массивных девочек Иван Палыча, намертво вцепилась зубами в ягодицу разнаряженной особы, которая, в свою очередь, стискивала толстыми ладонями тщедушную шейку какой-то кикиморы. С другой стороны из кучки женских тел высотой в мой рост, высовывалась сиротливая рука с длинными зелеными ногтями. Дамы валялись и в грустном одиночестве и слившись в объятиях, причем, далеко не любовных. И – тишина. Я и не знал, что у нас при дворе столько дам.

Сверху раздался шелест и к нам на кожаных крыльях, тяжело спустилась Маша с очаровательным синяком под глазом и тремя красными полосами от ногтей на щеке. И это – наша Маша?! Которая из самых глобальных битв выходила без царапинки?!

– Машуль?

– Да пошли вы, мсье Теодор… – она отвернулась и устало поплелась по коридору, покачиваясь из стороны в сторону.

– Деда?

– Да я и сам одурел, внучек… Что же енто тут произошло?

– А я вот вам сейчас всё-всё расскажу! – в центре зала несколько дам разлетелись в стороны и растрёпанная, в порванном платье Елька взвилась над ними, победно уперев кулачки в бока. – Енти дуры сцепилися тут, вот что произошло!

– Это мы и сами видим, Ель, а из-за чего?

– Так из-за тебя же, царь-батюшка! Как кинулися друг на дружку, как давай космы друг другу драть! Я одной по зубам – хрясь! Другой с ноги по уху – бамц! Третью за косу хватаю и…

– Стой-стой, Елька! Ход событий я в принципе себе представляю, но хотелось бы понять причину конфликта.

– Так я ж и говорю – из-за тебя, отец родной!

Дамы по всему залу начали приходить в себя и с ойканьем, стонами и повизгиванием, стали шатаясь подыматься, держась друг за дружку.

– Да я-то тут при чем?! Елька, нормально объясни, из-за чего конфликт произошёл?

– Так ты же, батюшка, давеча приказал мне конкурс на лучшую Снегурочку провести! Я и провела… Так что никакой моей вины в ентом нетути!

Дамы, немного придя в себя, сбивались в группки и шушукались, поглядывая на меня.

В зале понемногу нарастал шум. Знаете, как летом гроза находит, а гром где-то издалека ворчит, бурчит себе что-то под нос, как Аристофан после пьянки, а потом гул чуть громче, и ещё… и ка-а-ак…

– Тикаем, внучек, – вдруг дёрнул меня за рукав Михалыч.

– А?

– Бежим, Федька! – дед схватил меня за руку и потащил по коридору, а вслед за нами уже неслась неуправляемая толпа милых дам, отпихивая друг дружку и успевая заехать соседке по спринту в ухо.

Рыцари-зомби были снесены в одно мгновение, Гюнтер взлетел на любимую корову Зевса, крепко уцепившись за рога, а мы с дедом неслись по коридору и я очень жалел о съеденном бутерброде и в тысячный раз дал себе зарок завязывать с мучным и жирным и в стотысячный раз пообещал самому себе с завтрашнего утра начать пробежки вокруг Лысой горы.

– Шма-а-а-ат, – хрипел дед на ходу.

– А-а-а! – согласился я, жадно глотая воздух.

– Шмат-ра-а-азум! – Михалыч на ходу исхитрился отвесить мне успокаивающий подзатыльник.

Я схватился за карман. Ура, тут коробочка, не потерялась!

– Шма-а-ат-ра-а-азу-у-ум, – заорал я, перепрыгивая через кучи мусора, – к Витора-а-амусу. Живо-о-о!

В Виторамуса мы врезались с разгону и втроём покатились по его кабинету.

– Мать! – сказал дед.

– Ё-о-о! – согласился я.

– Уф-ф-ф, – выдохнул кладовщик, придавленный дедом.

– Спаслись, внучек, – удивленно протянул дед. – А я уж думал всё, хана нам. – И вдруг взъярился на меня: – Вот чтобы завтра же к Варьке сватов заслал, понял ли?! Ить помру же, а с внуками так и не потетешкаюсь…

– Ой, дед…

– Ваше Величество, – пожилой бес поднялся, осматривая со всех сторон пенсне, – чем могу помочь?

– Да мы на счет отопления цирка к тебе заглянули, – нервно хихикнул я, а дед фыркнул, а потом захохотал.

Старенький он у меня, нервишки уже ни к чёрту.

* * *

Разогнала бабий бунт Аргиппина Падловна, вышедшая из бухгалтерии на шум.

Тучки золотой не было, а вот утёс из нашей главбухши получился отличный.