Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

– Дед, мы же только что завтракали! Ну, куда ты накупаешь-то?

– Тихо, внучек, – прошептал Михалыч. – Для отводу глаз это. Глянет кто, а тут два работничка перекусить сели и внимания не обратят.

А верно, молодец дед.

Минут через десять пастор, явно в крайнем раздражении, выскочил из лавки в сопровождении довольно колоритной личности, чья национальность моментально угадывалась по черной шляпе с широкими, слегка обвислыми полями, пейсами, свисающими из-под неё, да характерным носом.

Парочка остановилась недалеко от нас и нам было прекрасно слышно их беседу.

– Херр Шмулинсон, мне необходим всего драй штуки шварц шёлк и фир штуки шварц бархат, ферштейн? Вы мне продавать материя, а я платить деньги!

– Ви хотите дать мне денег? О ви таки сделали мой день! Только скажите бедному еврею, зачем пастору такой замечательной религии захотелось иметь так много черной материи? Ви решили стать моим конкурентом? Да ради бога! У вас такая большая церковь, столько много места… Хотите я найму бригаду плотников и мы с вами наладим целое производство на такой большой площади? «Абрам и Швабс. Похоронные услуги», это звучит, согласитесь!

– Найн! Ви продавать, я покупать!

– Ну, хорошо-хорошо, пусть будет по-вашему. Только не говорите потом, что я вам не предлагал! А ведь мы могли бы иметь хороший гешефт, нет? И даже расходы поделим поровну. Всё равно нет?

– Найн! Мне нужен шварц материя! Шнель, шнель!

– Все торопятся, все куда-то спешат… Ви посмотрите на этих людей, – херр Шмулинсон обвёл рукой вокруг. – Они тоже спешат. И что? Эта спешка сделала их богаче? Они бегут, спотыкаясь о золотые слитки? Или где-то раздают бесплатные пряники, и они торопятся занять очередь за ними? Зачем торопиться, дорогой господин Швабс? Если ви так побежите, то не дай бог запутаетесь в своей чудесной рясе, упадёте и придётся тратиться на лекарства. А ви знаете сколько сейчас стоит даже простая валерьянка? О, я расскажу вам, сколько она стоит!

– Херр Шмулинсон, – перебил его пастор, подпрыгивая от нетерпения. – Ви продавать мне или найн?

– Ну, зачем найн? Что ви за слово такое полюбили – найн? Вам становится тепло, когда ви так говорите? Или пополняется казна вашей уважаемой церкви?

– Херр Шмулинсон, немедленно продавать мне материя!

– Ну, хорошо-хорошо, – поднял руки обладатель пейсов. – Если ви таки настаиваете, я продам вам немного черной материи, оторвав её буквально от сердца. Ви же знаете, что жители этого славного города, пусть живут они по сто лет даже в ущерб моему бизнесу, почему-то предпочитают оббивать гробы именно черной материей? Да, кто-нибудь может сказать, что это мрачно. Пускай. Пускай говорят, но ми же с вами знаем, что это солидно, престижно. А традиции? Это же важно – традиции. Представьте, что кто-нибудь хочет быть похороненным празднично, в гробу оббитом синим ситцем в жёлтенький цветочек, но его таки не поймут. Безутешная вдова и маленькие дети будут рыдать и сгорать от стыда, а их добрые соседи будут смеяться и показывать пальцами. Ви хотите этого? Нет скажите мне, ви и правда хотите такого?

– О, майн готт! Дай мне сил и терпение! Херр Шмулинсон, или вы продавать немедленно или я уходить и проклясть вас, ферштейн?

– Скажите мне, дорогой господин пастор, ну почему бедного еврея все хотят проклясть? Почему призывают на его и так несчастную голову всяческие ужасы? Может быть ви – антисемит? Признайтесь, я никому не скажу, ви – антисемит?

– Мой терпений нет больше! Я уходить к другим купцам и отдавать им деньги!

– Да-да, все почему-то не хотят покупать у бедного еврея, а несут свои деньги другим. Вот скажите мне честно, у других что, кошерным маслом намазано? Или им предлагают бесплатную мацу, как любимым покупателям? Может быть ви тоже хотите мацу? У меня она есть. Я таки дам вам её, пусть мои детки сегодня останутся без ужина, но для такого господина как ви, дорогой Швабс, мне ничего не жалко. Ну, хорошо-хорошо, я таки продам вам материю. Только это будет совсем не дешево и совсем не сегодня.

– Когда?

– Через неделю. Что ви так подпрыгиваете? Ладно, только для вас через пять дней.

– Найн! Мне надо завтра!

– Завтра ви не найдёте ни у кого в городе. И послезавтра. Господин Аксенов, шоб он был здоров, завезет материю только через два дня. И у нас с ним контракт на всю партию. Когда я посчитаю, сколько мне надо для удовлетворения ритуальных запросов наших добрых горожан, то вся оставшаяся материя будет ваша. И я даже сделаю вам хорошую скидку за ожидание, ви согласны?

– Найн. Я делать вам последний предупреждений! Если вы не отдавать мне материя, то вы её уже никогда не видеть! Ферштейн?

– Найн. То есть я, конечно же, хотел сказать – нет. Не в том смысле нет, что не понял. О, я отлично вас понял! А в том смысле, что у меня уже заключены договора с убитыми горем родственниками усопших, которые с нетерпением ждут результатов моей непосильной работы. Разве я могу обмануть их? И уважаемые покойники тоже долго ждать не могут, поймите их правильно. Приходите господин Швабс через неделю, приносите деньги и будет вам большое счастье, а пока я буду вынужден просить у нашей дорогой милиции защиты. Или ви пошутили? Это же так смешно пугать бедного еврея. Порадуйте меня, скажите, что ви пошутили. Найн?

Пастор плюнул, красиво выругался по-немецки и ушел быстрым шагом, а бедный еврей херр Шмулинсон так и остался стоять, смотря ему вслед, грустно и всепонимающе качая головой.

Мы с дедом многозначительно переглянулись.

– От так от, внучек, – прошептал Михалыч. – Ищет поп немецкий черную материю для кирхи своей. Значится скоро уже срок подходит для мессы ихней богомерзкой, тьфу!

– Похоже на то. Дед, а штука материи это сколько?

– Да у кого как, внучек. Один на сорок локтей выкладывает, другой аж на семьдесят.

– Да, очень неопределенно как-то. А все равно семь этих самых штук, что пастор требовал, не мало на всю церковь?

– Да, поди пойми их. Может, он стены просто в черный покрасит, а из тряпок украшения повесит или на пол положит. Да нам-то какая разница?

– Да никакой по большому счету. Главное мы узнали, что месса в кирхе будет и подготовка к ней идет полным ходом. Надо Кощею доложить. Зеркальце с собой? Ага, давай сюда и прикрой меня.

Я связался с Кощеем и шепотом доложил о пасторе.

– Вот значит как? – довольно проскрипел Кощей. – Клюнула рыбка. Пора ротмистра нашего бравого на дело запускать.

– На какое дело?

Но Кощей уже прервал связь. Ну вот, всегда так. Калымдаю звякнуть что ли? Но тут мои размышления перебил Михалыч:

– Гляди-ка, участковый несётся!

– Верно. Куда это он?

Через базар и правда, бежал Ивашов, подбадриваемый горожанами.

– Эй, участковый, помочь заарестовать кого-нибудь? Ну, хоть кого-нибудь!

– Гляди, Ивановна, бежит-то как! А ноженьки мелькают, а рученьки машут, а взгляд-то какой, как у моего кума, когда тот в кабак намыливаетси!

– Поддай, сыскной воевода! А то ить без тебя всех поймають!

– Фуражку-то не потеряй, Никита Иваныч! Какой же милиционер без фуражки?

Мы удивленно переглянулись.

– Бежим за ним, Михалыч?

– Пойдем за ним, внучек. Нам-то куда спешить?

Потерять участкового было крайне трудно, хотя мы и двигались за ним не сильно торопясь. Стайки мальчишек и просто зеваки, бегущие за Ивашовым, чётко указывали нам дорогу.

– И кудыть это он направляетси? – размышлял Михалыч по дороге. – Не к царю понятно, но и не в отделение несётси. Смотри, на купеческое подворье завернул… Внучек, а видать караван-то наш пришёл уже в город!

– Вроде после обеда должны были прибыть…