Целую, Кощей

После обеда, переодевшись в европейский костюм и тщательно расчесав волосы, я с нетерпением ожидал сигнала от Маши.

«После обеда», кстати, в данном случае не имелось в виду время после полудня. Я говорю про обед, который меня заставил съесть дед, почти сразу после небольшого перекуса «от нервов». Ну как бы то ни было, а я был готов к встрече. И ужасно волновался.

– Ну, хватит тебе метатьси из угла в угол, внучек, – не выдержал дед, сочувственно глядя на меня. – Пойдем-ка лучше погуляем, развеишьси маленько…

– А Маша вдруг свяжется?

– Так мы в нужную сторону гулять пойдём, – хмыкнул дед. – От Немецкой-то слободы до восточных ворот только одна дорога. Мимо не проедут.

Я всё время торопил Михалыча и наша прогулка сразу же превратилась в скоростной пробег «Колокольная площадь – Восточные ворота». А вот недалеко от ворот, где мы нашли вполне удобное место для ожидания на небольшом пяточке между избами, нам пришлось простоять довольно долго. Дед даже успел сбегать за пряниками и квасом. От нервов, понятное дело, а я успел их быстро уничтожить. Нервам не помогло, но на душе стало немного легче, хотя в животе – тяжелее. Но эта тяжесть не помешала мне довольно резво выскочить на дорогу, когда вдалеке послышался стук подков об утрамбованную землю и громкий скрип колёс. Ох уж мне этот гужевой транспорт.

Да, это была карета посла.

Поравнявшись со мной, карета остановилась и в окошке показался белый пышный парик посла. Ну и голова, на которую был напялен парик.

– Добрый день, господин Захаров! – вежливо улыбнулся мне посол.

– Добрый день, господин Шпицрутенберг! – так же вежливо ответил я.

Дверца с другой стороны хлопнула и, обойдя сзади карету, передо мной оказалась Варя. Сегодня на ней было простое, но очень симпатичное платье по стандартной древнерусской моде. Перед тем, как снова утонуть в её глазах, я заметил еще только носки красных сапожек, да длинную косу, покачивающуюся за спиной.

– Здравствуй, Варя.

– Здравствуй, Федя.

В окошко кареты, потеснив посла, высунулась любопытствующая физиономия Маши и я, едва сдержавшись, чтобы не показать ей кулак, пробурчал:

– Давай отойдем немного? А то любопытных развелось…

Мы отошли на несколько шагов и я, не придумав ничего умнее, спросил:

– Ты как, Варюш?

– У меня всё хорошо, – тут же ответила она. – Это ты помог моих братьев на чистую воду вывести?

– Ну-у… Не только я…

– Спасибо.

– Да не за что… А ты… Домой, да?

– Ага. Надо в порядок поместье привести, да всё к свадьбе подготовить. Ну, ничего, время до Красной горки еще больше полугода, успею.

– К к-к-какой свадьбе?!

– Ну как же, – Варя отвела взгляд. – Я теперь боярыня, слуга царю. Найдут мне мужа из какого-нибудь захудалого рода, нарожаем детишек на радость государю, и будет мой род и далее верно служить Отечеству.

– Да вот – фиг.

– Что?!

– И царю твоему – фиг, – меня вдруг будто заковало в лёд. Не осталось никаких чувств, только холодная злая логика и абсолютная уверенность, что Варя будет только моей. – И всем захудалым и не захудалым родам – фиг. А дети наши, когда вырастут, сами будут решать, кому служить. В этом их неволить не будем.

– Ты… ты… – Варя сжала кулачки и снова уставилась мне в глаза упрямым взглядом. – Ты что такое говоришь?!

– А что, думаешь, стоит заранее определить наших детей на чью-нибудь службу? Ну не знаю… Давай подумаем, посоветуемся…

– Ты… – она вдруг кинулась ко мне, прижалась всем телом, а потом так же резко отодвинулась, поднялась на цыпочки и коротко чмокнула меня прямо в губы. – Дурак!

И она так быстро развернулась, что я даже не успел заорать от счастья. Мелькнула взвившаяся в воздух коса и очаровательная фигурка моей Вари уже скрылась за каретой. Кучер щелкнул кнутом, карета заскрипела дальше, а я так и остался стоять возле дороги, улыбаясь во весь рот.

– Весь в меня, внучек, – гордо сказал дед. – Ить только так с ними и надо!

– А? Что?.. А деда… Пошли домой?

Вечером прибежала Маша, принесла нам маленький бочонок немецкого пива и гору сосисок.

– Искупила вину, – кивнул дед, орудуя над бочонком.

– Отмазалась, – согласился Аристофан, протирая краем рубахи глиняную кружку.

– Всякий имеет право на ошибку, – заметил Калымдай, высыпая сосиски из корзинки на широкое блюдо.

– А я пиво не пью, – загрустила Олёна и стащила сосиску.

– Наливайте, – подытожил я.

А еще Маша доложила, что Варю благополучно доставили домой, и она там сразу принялась хозяйничать.

Мы подняли кружки за любовь, потом за Кощея, за Канцелярию, за мир во всём мире, за то «шоб они все сдохли!» и на этом пиво закончилось. Аристофан вылез с предложением сбегать за самогоном, но его строго отчитали, заставили мыть кружки, а потом все дружно разбрелись по комнатам и завалились спать.

* * *

Разбудил меня слаженный дует лауреатов конкурса «Голосистый садист».

– Внучек, просыпайси! – шипел дед, держа у меня перед лицом зеркало с костлявой рожей Кощея в нём. – Сам царь-батюшка с тобой изволют пообчаться, а ты дрыхнешь как Горыныч после восьмой коровы.

– Не знаю никакого Горыныча, – пробурчал я, снова закрывая глаза.

– Куда?! Куда? – заволновался в зеркале царь-батюшка. – Федька! Не спать!

– Вот учишь их, учишь… – вздохнул дед, исподтишка пихая меня сухеньким кулачком в бок. – Мы вот, молодыми были, так сразу, еще не успели петухи пропеть…

– У-у-у! Дед! Больно же!

– По печени ему засади, Михалыч – весь сон как рукой снимет.

– Не надо по печени, – твёрдо заявил я. – Слушаю вас внимательно, Ваше Величество, доброе утро.