Таджикистан

– Короче, дело к ночи, ждём ночера…

Вечером стартовал сабантуй за нашей любимой казармой, «сандаль» летал по территории со скоростью метеорита, казан распространял запахи, не сравнимые с вонью нашей столовой, народ подтягивался. Многие эстеты, которые брезгливо отворачивались при слове «собачатина», все же подходили с просьбой попробовать, и в конце концов, даже Коля Полуносов не выдержал:

– Хорош жрать, а то как чё, « не будем фу, собачатина», а на халяву и говна полный рот, в общем, идите в жопу. Тем самым ограничив приток халявщиков, мы решили приступить к трапезе. Только разлили по первой, нарисовался Бунегин, самый старый и самый пьяный, как всегда, из нашей роты.

– Здорово старый! – приветствовали мы его хором.

– Всем привет, – прохрипел старый и молча осушил предложенную кружку с водкой, закусив собакой вдруг ни с того ни с сего произнес:

– Я тут у штаба был, секретчику берцы шил, так он сказал, скоро танки погоним ахмат- шаху какому-то перегонять.

– Да ладно, – удивляется Плавин,

– У нас же мир, дружба, жвачка.

говорит старшина,

– Тут до вас случай был, банду одну прищучили по случаю, комполу в героя сыграть захотелось, так вот, у них в трофеях два миномета нашли. Нашли и нашли и хуй бы с ними, так нет, надо, сука, под камеры особистам сдать. Костя замолкает.

– Не томи, Костян, че дальше? -, не выдерживаю я.

Костя усмехнулся,

– Особистам делать нечего, решили номера пробить и узнать откуда у бачей самовары, и пробили таки, оказалось, трубы наши, с нашего полка, списание прошли и утилизацию и бумаги все в порядке, и все в порядке, короче поставили раком всех, а компола на пенсию по тихой, это я к тому, -заканчивает старшина, что ну его на хуй эти подвиги, вот строевой смотр пережить – это подвиг, а за дебилами по горам бегать, пусть другие, а меня Катька в городе ждёт. Костя за время службы пригрел местную шалашовку из русских, что не успела, или не захотела уехать, и жил с ней, а что удобно, дырка есть, заразы на винт не намотаешь. Захмелевший Юрец Бунегин припёр магнитофон и поставил кассету, судя по всему, военный шансон, но так то пофиг, конечно, но у Юрика вскоре начался фронтовой приступ.

– А там нас никто не ценит, а мы Родину защищаем, под пули идём, на смерть, горы они такие, – продолжал Юрец, хотя дальше расположения никуда и не ездил. —Началось-, буркнул Вовка Иванов,

– Старый иди в жопу, достал уже Родиной своей.

– Ничего ты не понимаешь, малолетка, – не повышая голоса, скулил «Бунега»

– Мы первые смерть примем, на этом рубеже.

– Блядь, да налейте вы ему, пусть заткнется, -выругался старшина,

– И как такого алкаша на контракт взяли, хуй знает.

– Видать совсем плохо с кадрами, – отвечаю я.

– Ну не настолько же, возмущается старшина,

он тычет пальцем в сторону Бунегина. Тот выпив кружку водки, ронял слезу под группу то ли «Отпад» то ли «Каскад», короче я в них не бельмеса, поэтому слушаю Костика.

– Если у нас мат. база не готова, нас поимеют по полной, у тебя, кстати, вещмешок укомплектован? -спрашивает он меня.

– Тогда на дизель в наряд надо, или в патруль, тебе оно надо сутки на плацу вялиться? Я мысленно соглашаюсь с ним, родной театр абсурда мне и на срочке надоел, а после контракта на Кавказе, как – то совсем не вдохновляет.

– Ладно, завтра смену сдадим, и в город, надо будет показать тебе все и вся – решает Костя, на том и порешили. Уже в казарме грустный дежурный материл всех и вся.

– Ты чего Егор? – спрашиваю я его мимоходом.

– Да козлы, опять придумали внезапную тревогу, каждую, сука, субботу и все внезапную, и все в мою смену, шторм двенадцать, мать их.

– И чего? – не догоняю я.

– Да ничего, полночи пиши, пол утра автоматы выдавай, потом принимай, хоть бы напали что ли, мы бы на радостях без оружия бы пизды дали, – мечтает Егор, и тут же без перехода:

– Ты партаки бить умеешь?

– Ну да, а есть чем? – ради любопытства интересуюсь я.

– Во блин, у меня машинка есть, давай после тревоги зайдешь, посмотришь? Егор даже оживился.

– Да я в наряде, вроде бы, – сомневаюсь я,

– Да забей, мы вас в тошнотике меняем, примем нормально, ты посуду посчитай, остальное – хрен с ним, на этом и договорились. Спать я ложился в полной уверенности, что моё саперное мастерство и главное опыт в этом полку как раз кстати, судя по преферансу в штабе, и теперь в татухах, вообще супер- карьера. Осталось замутить самогонный аппарат, усмехнулся я, но даже не предполагал, насколько я близок к истине.

Утром Нестеров порадовал меня тем, что снял с наряда и приказал готовиться к строевому смотру, О, великая и непреодолимая сила нашей армии, нет такого катаклизма, по разрушительной силе равному строевому смотрю. Ящики с мат. базой, бирки и кантики, все строго тридцать первой директивы ГШ, иначе все, мир рухнет, количество стежков, размер, и толщина букв, размер каждой мелочи прописан в этом шедевре Генерального Штаба, и конечно, хранится это все в таком величайшем секрете, что можно понести суровое наказание, об этом мне поведал старшина Костя, когда на листах с факсимиле «совершенно секретно», резали дыню, отжатую у пехоты.

– Кость, – канючу я,

– Ну его в жопу, смотр этот, я не хочу.

– Тады тебе в санчасть надо, – глубокомысленно делает вывод старшина, пойдём к Оксанке, она баба своя, сделает. Мы доедаем дыню, мокрые секретные бумаги полетели в урну, и через пару минут мы в курилке у медиков.

– Давай, посиди тут, – говорит Костя, – я щас. Ну щас так щас, сижу любуюсь рыбками в бассейне у мед. роты, рядом сидят кандидаты и с мечтой в глазах живоописуют прелести Душанбинского госпиталя.

– Не ну а чё, хавки валом, спи сколько хочешь, чипок есть, вообще зыканско, роняя слюни, говорил один, я там скорпиона доделаю, да и от дурки отдохну, да геморрой вырежут, это фигня. Казалось, что госпиталь – это предел его мечтаний. А насчёт скорпиона- все просто, многие притаскивали эту хрень, заливали эпоксидной смолой, и потом часами обтачивали, хотя такую же байду можно было купить на рынке за дирамы.

– Пошли, – машет мне Костя от дверей санчасти, захожу в кабинет, девчонка в меру пухлая, с веселыми живыми глазами резко отличалась на общем фоне.

– Что у тебя болит? – спрашивает она с ходу.

– Ничего, – пожимаю я плечами.

как – то уверенно говорит она, и ставит какой-то штамп,

радостно ставит она мне диагноз.

– Может не надо,

то неуверенно говорю уже я.

– Глохни, а то « гравидитас» поставлю, всю жизнь мучиться будешь, – уже откровенно хохочет Вахракова.

– Чё это? – ничего не понимая, спрашиваю я.

беременность по латыни, так как,? – она с насмешкой смотрит прямо мне в глаза.