Князь Мещерский

– Добрые у тебя сапоги, служивый, – сказал елейно. – Продай!

– Ну да! – усмехнулся Пров. – А ходить-то в чем?

– Лапоточки дам, – сказал мужичок, засунул руку в суму и достал пару лаптей. – Вот, как раз на твою ногу. Онучки у тебя есть, веревочкой обвяжешь – и ходи. Веревочку тоже дам.

– В лаптях много не навоюешь! – хмыкнул сидевший рядом с Провом Прохор.

– На фронте другие дадут, – успокоил мужичок. – Нешто можно солдату без сапог? А доехать и лаптей хватит. Я тебе рубль заплачу.

– Ты что, дядя?! – возмутился Пров. – Добрые сапоги пять рублей стоят, а то и шесть.

– Так то новые, – не смутился мужичок, – а твои ношенные. Не хочешь рубль, тогда – вот! – Он достал из сумки штоф водки. – Выпьешь дорогой. На фронте не нальют.

– А давай! – махнул рукой Пров, подумав.

Его примеру последовал Прохор. Для него у мужичка нашелся второй штоф и пара лаптей. Набежали и другие покупатели. К возвращению унтера пятеро солдат поменяли сапоги на водку[13 - Типичная ситуация в реальной истории. Некоторые ушлые солдаты, получив новые сапоги взамен пропитых, тут же снова их продавали.]. Унтер разогнал торговцев и запрыгнул в теплушку. Паровоз дал гудок, и поезд тронулся.

– Ну, архаровцы! – сказал унтер, разглядев лапотное войско. – Будет вам по приезде! Да и мне с вами.

– Не сердись, Корнеич! – сказал Пров. – На войну едем. Вместе в окопах гнить. Лучше выпей с нами, окажи уважение обчеству.

Корнеич оказал. Лапотники сели в рядок на нарах и под завистливые взгляды остальных солдат приступили к действу. Пили из котелка, слив в него водку и прикладываясь по очереди. Закусывали сухарями с консервами, благо еды хватало. Хорошо посидели! Поговорили, подымили цигарками – те, кто баловался этим делом. К концу застолья Пров повалился на нары и захрапел. Его примеру последовали и другие выпивохи.

Отрезвление наступило завтра. Поезд прибыл на полустанок, батальону дали команду покинуть вагоны и построиться у насыпи. Маршевый взвод Корнеича вытянулся в две шеренги. Вдоль длинного строя засновали офицеры, разглядывая пополнение. Хитрый унтер запихнул лапотников за спины первого ряда, но не преуспел. Чернявый подпоручик, подошедший к ним, оказался глазастым.

– Так! – сказал зловеще. – Опять лапотники. Друщиц! – повернулся к сопровождавшему его фельдфебелю: – Определяй их в сортирную команду.

– Понял, ваше благородие! – кивнул фельдфебель и скомандовал: – Те, которые без сапог, выйти из строя!

Пров с остальными подчинился.

– Орлы! – сплюнул подпоручик. – Рожи помятые, от самих винищем разит. Куда смотрел, унтер?! – глянул он на Корнеича.

– Виноват, ваше благородие! – опустил тот голову.

– Сам знаю, что виноват! – хмыкнул офицер. – Небось, сам с ними водку трескал. Чему вас там, в запасных полках, учат? Ладно, об этом позже. А теперь слушай меня! Сейчас отправляемся в расположение дивизии. По приходу проверю снаряжение. Если у кого-то чего не достает, стоимость пропажи вычтут из жалованья. И не дай бог кто-то надумает штык пропить! А то нашлись умники. Нож хороший[14 - Напоминаю, что в этой реальности русские солдаты вооружены винтовками Манлихера с клинковым штыком.], его в деревне на самогон мигом сменяют. За утрату оружия виновного ждет трибунал и штрафная рота[15 - Вопреки утверждениям либералов, штрафные подразделения в армии придумали не большевики. В Российской императорской армии они появились в Первую мировую войну, как и загрядотряды. По указу Николая II добровольно сдавшиеся в плен русские солдаты и офицеры подлежали суду и бессрочной высылке в Сибирь, а любой военачальник, увидев сдачу в плен своих войск, обязан был открыть по ним огонь: «орудийный, пулеметный и ружейный!» Вот такой хруст французской булки.]. Ясно?

– Так точно, ваше благородие! – рявкнул взвод.

– Вольно! Вопросы есть?

– Дозвольте, ваше благородие? – спросил Пров и, получив кивок, продолжил: – Что такое сортирная команда?

– От французского слова «сортир», – усмехнулся офицер. – По-простому – нужник. Будете выгребные ямы чистить.

– А сапоги дадут?

– Нет уж! – хмыкнул подпоручик. – Опять пропьете. Были прецеденты. Походите в лаптях, раз такие умные. Говно в них носить сподручней.

Солдаты за спиной Прова засмеялись.

– Командуй! – велел офицер фельдфебелю.

– Лапотники, стать в строй! – рыкнул тот. – Взвод, равняйсь! Смирно! Правое плечо вперед, шагом марш!

Так начались для Прова фронтовые будни. Впрочем, фронта он поначалу не увидел. Прибывших из запасного полка солдат поместили в отдельном лагере, где принялись обучать[16 - Обычная практика в реальной истории.]. Показывали, как наступать, стрелять по мишеням, колоть штыками чучела. Заставляли повторять по многу раз. Командовали новобранцами унтеры-фронтовики и боевые офицеры. Учили не так, как в запасном полку. Не бежать на врага густой цепью, вопя «ура!», а двигаться вперед перебежками. При этом одни бегут, а другие, лежа, стреляют по врагу – в первую голову по пулеметным гнездам.

– Попасть в пулеметчиков вряд ли удастся, – говорил командовавший учебной ротой поручик с орденом на груди. На левом рукаве его кителя имелась золотистая нашивка за ранение[17 - Красная армия позаимствовала это у императорской. Различие было в том, что в царской армии офицеры носили золотистые нашивки, а нижние чины – красные. В советской армии цвет нашивки стал обозначать степень ранения: легкое – красная нашивка, тяжелое – золотистая. И носили на груди, а не на рукаве.], – но бояться их заставите. Собьете им прицел, а это значит, что больше товарищей добежит до супостата.

Учили драться в траншеях, используя малую лопатку и штык-нож.

– С винтовкой несподручно, – объяснял унтер, – длинная она. В траншее не развернешься. Поэтому забросил ее за спину, в одну руку – нож, во вторую – лопату, и действуй! Сейчас покажу. Вот ты! – Он указал на Прова. – Коли меня штыком!

– По-завправдошнему? – поинтересовался Пров, снимая с плеча манлихер. – Или понарошку?

– Как учили, – хмыкнул унтер, – не боись!

Пров и ударил – сильно, со всей дури, однако в унтера не попал. Тот отбил лопаткой направленную в него винтовку, шагнул вперед, и его рука со штыком замерла у живота солдата. Пров от неожиданности сглотнул.

– Вот так! – усмехнулся унтер. – Кто тебя учил колоть, деревенщина? Так не только штык, но и ствол винтовки в тело вобьешь. Замучаешься после вытаскивать. А пока будешь мешкать, тебя заколют или пристрелят. Колоть нужно легко и метить в живот, а не в грудь. Он мягкий, штык не застрянет. Понял?

Пров кивнул.

– А теперь сняли штыки с винтовок, взяли их в одну руку, а лопату – в другую. Будем учиться…

Еще солдатам выдали противогазы и обучили ими пользоваться. Необходимо было плотно пригнать маску к лицу, а затем ходить в ней и даже бегать. Прову и другим солдатам не понравилось: тяжело дышать, окуляры запотевают, из-за чего плохо видно. Но унтера и офицеры следили, чтобы никто не вздумал ослабить в маске ремни. Стекла, чтобы не потели, велели мазать мылом. Еще им показали, что такое газы. Приехавший из расположения штаба дивизии офицер и сопровождавшие его солдаты поставили в поле палатку, чего-то намудрили в ней, и велели всем по очереди входить в противогазах. Пров не почувствовал ничего, а вот Прохор попался. Не затянул как следует ремни, поэтому и хлебнул газку. Из палатки выбрался на четвереньках, а затем, сорвав маску, мучительно кашлял. Лицо его налилось кровью, из глаз текли слезы.

– Поглядите на него! – сказал командовавший «химиками» поручик. – Решил схитрить. Только газ не обманешь. Убьет мигом, да еще мучиться будешь, легкие выхаркивая. Поняли?

Солдаты мрачно закивали. Вот же придумали, германцы! Чтоб их, на куски порвало, нечисть нерусскую!

Ходил Пров в лаптях, как и другие «умники». Его это не напрягало – привык в деревне, а вот городские мучились. Бурчали, а Пров только смеялся. Лапти – они легкие, а дождь… Что дождь? Вечером скинул лапти и онучки, за ночь просохнут. Это не сапоги. Одна беда – изнашиваются быстро. Но лес рядом, липа в нем растет, лыко есть. Плести лапти Пров умел. Сделал себе кочедык[18 - Инструмент для плетения лаптей и корзин.] из расплющенного на камне толстого гвоздя, вставил его в рукоять и орудовал, протаскивая лубяную ленту через основу. Плел лапти себе и неумелым горемыкам – не за так, конечно. Кто давал двадцать копеек из жалованья (солдату платили рубль в месяц), кто расплачивался махоркой. Пров не курил, поэтому махру менял на нужные вещи, например, кожу, которой подшивал лапти снизу. Так они носились дольше.

Ну и нужники… Чистить их приходилось часто – гадили солдаты много. Ну, так кормили хорошо. Утром – чай с фунтом хлеба. Днем – щи с говядиной, каша с постным маслом, хлеб, чай. Вечером – каша, хлеб, чай. В постные дни давали рыбу, обычно, сушеных снетков, поэтому щи шли пустые. Мясо, сваренное в щах, доставали из котла и делили на порции. Те выходили большими: солдату полагался фунт мяса в день, правда, сырого, но все равно получалось от пуза. Деревенские так сытно ели впервые в жизни. Не то чтобы дома голодали, но четыре дня в неделю мясо, а в постные дни рыба – это праздник. В деревне мясо ели обычно зимой, когда с наступлением холодов били скот.

Нужники чистили так. Подгоняли к задней части телегу с погаными бочками, зачерпывали ковшами на палках содержимое выгребных ям и наполняли им бочки. Везли те за версту от лагеря, где вываливали в овраг. Грязь, вонь… Товарищи по несчастью морщились, Пров посмеивался. Ему, деревенскому парню, ходившему за скотом, таскать навоз и чистить хлев не в новинку. А грязь… Так помыться можно. Воды хватает, мыло выдают, не ленись – и будешь чистым. Над сортирной командой солдаты посмеивались, золотари становились объектами шуток. Прова они не цепляли. От своего положения он имел прибыток на лаптях. Начальство хвалило его за усердие – военному делу Пров учился добросовестно, поэтому числился в лучших. А все почему? С малых лет привык слушать старших и постигать ремесло. Стал добрым плотником, с наступлением холодов ходил в город на заработки. Умел пахать, косить, ходить за скотиной. В деревне считался завидным женихом, но окрутить его не успели – ушел жить в город. Земли у отца было мало, а вот ртов много, потому Пров, когда ему стукнуло шестнадцать, покинул родной дом. Работал в плотничьей артели, затем устроился на фабрику, где сколачивал из досок ящики. Ходил в вечернюю школу, где научился бойко писать и считать. В деревне на это не было времени – работы много. В городе жить легче. Отработал десять часов – и свободен. Работа не тяжелая – знай, колоти себе молотком. Это не косить и не землю пахать. Пров не пил – хотя по праздникам себе позволял, и не курил, чем выгодно отличался от других рабочих. Хозяин был им доволен и обещал сделать мастером. Но случилась война…

Обучать батальон должны были два месяца, но после шести недель в лагере солдат отправили на фронт. Перед этим «сортирной команде» выдали сапоги.

– Глядите! – упредил фельдфебель. – Пропьете снова – отправитесь в штрафники. На сей счет есть указание. А то взяли моду. Весь тыл в солдатских сапогах ходит[19 - Так было и в реальной истории.], а на фронте солдаты босые. Казна для солдат ничего не жалеет: кормят от пуза, сроки носки обмундирования и сапог отменили, меняют по потребности[20 - Как и в реальной истории.]. Оружие есть у каждого, не то, что в начале войны, когда винтовок не хватало и приходилось ждать, когда кого-то убьют или ранят, чтобы забрать. Только воюй!

К фронту шли пешим маршем. Прибыли к вечеру. Батальон раздергали по частям. Взвод Прова попал в третью роту, второго батальона Могилевского полка. Командовал ротой подпоручик, годами как бы не моложе Прова. Но на груди его красовалась медаль, на левом рукаве – нашивки за ранения. Из других офицеров в роте имелись два прапорщика. Командовать взводом определили Корнеича – унтеров в роте не хватало. А вот отделенными поставили опытных фронтовиков. Прову и Прохору достался ефрейтор Поздняков – степенный дядька годами за тридцать.

– Сейчас – на кухню ужинать, – сказал он пополнению. – После размещу.

Покормили их хорошо: кашей с мясом. Хлеба дали – не съесть, и Пров спрятал остатки в мешок.

– Правильно, – одобрил Поздняков. – С утра чаю не будет.