Мальчик с котомкой. Избранное

У Лешки с Колькой, давно не видевших такого богатства, ноздри раздулись, и рот забило слюной.

– Садитесь, чем Бог послал, а остальную рыбу отнесите домой, пусть Платонида Ивановна пирогов печет.

– Она и сегодня пекла рыбники. С таком.

– Это как?

– Говорит, садитесь, ребята за рыбники. А сама тесто посолит луку положит, загнет и в печь. Мы спрашиваем: «Мамка, а рыба-то где?» А рыба, ребята, настяла и убежала… Лешка с Колькой принялись уписывать угощение за обе щеки.

– Не знаю, как это она с этакой оравой справляется. Ведь это надо каждый день накормить, напоить, одеть, обуть. – Лахов вздохнул тяжко.

Когда уходили, дядька Жора сказал Лешке.

– Ты следующий раз батькин адрес принеси. Номер полевой почты. Письмецо напишу, порадую. Хорошие, скажу, у тебя ребята растут.

Платонида Ивановна работала конюхом. С одной стороны дороги, сбегающнй к реке, была конюшня, а с другой – домик, в котором Житьевы жили в войну. С Житьева крылечка было до конюшни десять метров.

Платонида была очень жалостливой к скотине. Если кобыла жеребится, ей жалко кобылу на морозе держать. Так она заводила ее прямо в избу. Вправо у них дверь была, где жили Житьевы слева стояло точило, огромное колесо – топоры точили. Вот туда она и заводила кобылу. Мама сена ей постелет, жеребеночек родится, обсохнет, начинает по дому бродить. И к детям забредет в комнату. Дети проснутся утром, а им в лицо дышит новорожденный жеребенок.

А оклемаются от родов чуть-чуть, Платонида их на конюшню ведет.

…Лешка просыпался чуть свет и бежал на конюшню. Любил коней. Они знали его и всегда встречали радостным ржанием.

– Как жизнь, скоромные герои лесозаготовок? – Спрашивал Лешка, и лошади отвечали ему.

Лешке казалось, что он понимает лошадиный язык. А когда приходил я в лес, то, казалось, понимает птичий язык.

– Витьку видел? – Спрашивали его любопытные синицы.

– Сдался вам этот Витька, – отвечал Лешка. —Крошки-то хлебные у меня. Налетай!

А за стенкой у них жил плотник, печник, пчеловод Григорий Катыря. Лешка многому от него научился полезному. Это был замечательный, добрейший одинокий человек.

У него был один глаз, поэтому на войну его не брали. У него была гармошка, в которую он иград, кто ни попросит.

Житьевы жили с Катырей, как одна семья. Он уйдет на работу, дети к нему пробираются, чтобы потерзать гармошку. И как разведут меха, из нее сыплются монеты.

Это он, чтобы ребятишки не баловались с гармошкой, закладки делал. Нет монет, значит, надо меры принимать. Жалко гармошки, истреплют.

Или Муранов к нему придет. Двери-то в поселке и моды не было закрывать. Алексей Иванович тоже любитель на гармошке поиграть. Берет эту «мамку», Катыря звал гармошку «мамкой». Как разведет ее – посыпались деньги. Муранов захохочет:

«Хитер! Заметил, чтобы мы не играли».

А потом Григорий Александрович купил баян. Эту «мамку» -гармошку продал и стал учиться на баяне. А таланта музыкального нет никакого, у него ни слуха, ни чувства ритма. А все-равно играл. И девкам, и парням в клубе. А тем даром, какая игра. Лишь бы потискаться.

Вечерами все – в клуб. И мелюзга и подростки. Катыря играет, девки с парнями обжимаются. Кто в сенях, кто в коридоре, кто в клубе дроби бьет…

А за печкой идет неустанная борьба. Мальчишки между собой сражаются. Чего еще делать мальчишкам, пока не подросли? Бороться…

И вот пластаются они часами. Обессилеют, а русская печь огромная. Повалятся на печь, да и переночуют.

Интересно было в клубе.

Глава 12. Катыря

Лешка с Колькой домой добрались уж в сумерках. Кинули у печки мешок с рыбой.

– Мамка! Тебе Лахов привет послал с запани. Испеки рыбнички-то.

– Пироги с утра печены. Мы эту рыбку побережем к празднику. Может, белой муки привезут. Будут у нас настоящие пироги… Воложные

Николай Житьев частенько хвалил Платониду:

– У этой хозяйки вкруг каждой ноги – пироги.

Живо подтопила стружками печь, разделала рыбину, утрешний пирог раскрыла, рыбку уложила на него и на противень воды брызнула, и вот за полчаса готов настоящий рыбник.

Тут и Катыря на пороге.

– Проходи сосед, садись за стол, вот тебе чай кипрейский, вот тебе печево стерляжье, – запела Платонида. – Спасибо, тебе за мед. Сколько уж ты нам меду переносил, что не знаю, как с тобой и рассчитываться.

– После войны сочтемся, – улыбнулся Катыря.

Катыря с детства любил пчел, особенно любил шмелей. Когда жил в Белоруссии разводил шмелей. У шмелей мед особого вкуса, шмели его упаковывают он в капсулы, похожие на горшочки. Очень хороший мед.

И в Сосновом Катыря пасеку держал да еще дикий мед собирал. Катыре было уже около пятидесяти. Но на вид он был гораздо моложе. Мирный Катыря человек. Добрый.

– Расскажи, дядя Гриша, – просили дети. – Про первую мировую. Как там было, на войне…

– Ой, ребята, лучше бы вам не знать этого. Но раз уж не отступаетесь, расскажу:

– Забрали меня на фронт в артиллерию, потому что образование у меня было восемь классов. По тем временам, в царское время – очень высокое образование считалось. Стал я заряжающим, откатчиком, шнур который дергает.

И вот однажды, нам были координаты заданы, по которым нужно было вести огонь, а обстановка поменялась. И оказалось так, что там, где были немцы, уже наши. Они немцев вышибли. А мы все продолжаем бить…

Жар от орудия уже, а мы все бьем и бьем. А там уже наши!

Тут в сознание вошло: «Катыря, да ты своих побил!».

А эти наши, которые только что рубеж взяли, поняли, что по ним свои же бьют. Тут они развернулись, да обратно… Бегут озверелые, сейчас всю дивизию раскромсают.

И, понимаешь, при таком случае артиллеристам пришлось уничтожать своих, чтобы не погибнуть от своих же. Война, все по законам военного времени.

И они положили все это подразделение, которое шло на них в атаку. Все.

И вот приезжает на позиции «черный ворон».

Это был военно-полевой суд. Выстроили нас, стали разбирать. Я ничего не слышу, ничего не понимаю. Оглох от канонады.