Проклятие Пелопа (сборник)

Так 29 октября 1268 года на эшафоте на площади Неаполя казнили Конрадина – последнего представителя династии Штауфенов.

Смерть у алтаря

Потом мы подошли к неотдаленной
Толпе людей, где каждый был покрыт
По горло этой влагой раскаленной.
Мы видели – один вдали стоит.
Несс молвил: «Он пронзил под божьей сенью
То сердце, что над Темзой кровь точит».

    Ад, Песнь 12, строфы 115–120.

Среди тех, кто встал под знамена Карла Анжуйского, чтобы помочь папе римскому справиться с еретиками Штауфенами, был видный французский дворянин, граф Ги де Монфор. В то время как сам Карл направился на Аппенины морем, на галерах, Ги де Монфор повел конницу по суше, через Ломбардию, после чего и соединился с основными силами французов. Ближайший сподвижник Карла Монфор стал после победы над Штауфенами наместником нового короля и участником важнейших событий, в которых действовал бывший граф Анжуйский. Так он оказался в небольшом городке Витербо недалеко от Рима, где в 1271 году собрались сильные мира сего – король Обеих Сицилий Карло I, король Франции Филипп III и другие, – чтобы «помочь» кардиналам избрать нужного папу. Здесь и случилось то, о чем потом, в Аду, кентавр Несс сказал Вергилию и его спутнику Данте: «Он пронзил под божьей сенью то сердце, что над Темзой кровь точит».

«Он» – это граф Ги де Монфор (сын знаменитого Симона де Монфора, графа Лейстера), это он убил в церкви города Витербо своего кузена Генриха, сына Ричарда, графа Корнуэльского. Двойное злодеяние: убийство, причем убийство в храме («под божьей сенью») считалось смертным грехом. Здание церкви всегда и везде служило убежищем, где можно было спастись от преследования, не бояться мести врагов. Почему же пошел на это Ги де Монфор?

В то время как римские понтифики боролись со Штауфенами, английские бароны во главе с Симоном де Монфором отстаивали свои права в борьбе с королем Англии Генрихом III. Симон де Монфор – заметная фигура английской (да и не только английской) истории. Знатный французский дворянин, он приехал в Англию, чтобы вступить в права наследства графством Лейстер. Вскоре обвенчался с младшей сестрой короля Элеонорой, а еще через некоторое время стал активным участником движения баронов за ограничение королевской власти. Требования баронов были сформулированы в так называемых «Оксфордских провизиях». Слабохарактерный Генрих III сначала принял их, затем отказался выполнять, в результате чего в 1263 году вспыхнула настоящая гражданская война, окончившаяся победой баронов. Генриха III вместе с наследным принцем Эдуардом взяли в плен. В начале 1265 года Симон де Монфор созвал в Лондоне собрание представителей сословий, которое явилось предшественником английского парламента, «матери всех парламентов».

Но затем фортуна отвернулась от Симона де Монфора. Принц Эдуард не в пример отцу имел характер смелый и решительный, он бежал из плена, собрал армию и 4 августа 1265 года при Ившеме разгромил войска баронов. В битве погиб и Симон де Монфор.

Ги де Монфор, сын погибшего, поклялся отомстить убийцам отца, к которым он относил всех членов королевской фамилии. Случай представился лишь шесть лет спустя, когда в Витербо оказался его кузен Генрих, сын Ричарда Корнуэльского, брата короля Англии. Узнав о грозящей опасности, Генрих пытался найти убежище в церкви Сан-Сильвестро, но его преследователя это не остановило. Проникнув в церковь, Ги де Монфор настиг Генриха у алтаря и заколол его.

«Тело принца, – писал Барлоу в „Исследовании о Данте“, – было переправлено в Англию, где было похоронено в Хейлсском аббатстве, в Глочестершире. А его сердце было помещено в золотой вазе в руках статуи Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве».

Данте и Франческа

В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.

Над книжкой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.

Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,

Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа.

    Ад, Песнь 5, строфы 127–137.

Среди иллюстраций Гюстава Доре к дантовской «Божественной комедии» есть рисунок, сам по себе способный поразить воображение читателя: сидящие рядом Франческа и Паоло, он целует ее; раскрытая книга выпадает из ее рук; выглядывающая из-за высокой спинки кресла ничего не подозревающих любовников зловещая безобразная фигура Джанчотто Малатесты с кинжалом в руке. Что последует дальше, вообразить нетрудно: обманутый муж пронзит кинжалом и жену, и ее любовника, своего брата.

Так все и было. Рассказ Франчески услышал Данте от нее самой в одном из кругов Ада. Все это читатель «Комедии» может воспринимать как очередную назидательную повесть о каре за прелюбодеяние. Если бы не одно обстоятельство. Данте хорошо знал Франческу. Ее отец – тот самый Гвидо да Полента, правитель Равенны, у которого нашел пристанище поэт, изгнанный из Флоренции, и в доме которого в основном и была написана «Комедия». Английский мыслитель и историк Томас Карлейль писал: «Странно, когда подумаешь: Данте был другом отца этой бедной Франчески; сама Франческа, невинный прелестный ребенок, сидела, быть может, не раз на коленях у поэта. Бесконечное сострадание и вместе с тем столь же бесконечная суровость закона: так создана природа, такой она представлялась духовному взору Данте».

Трагическая история любви Франчески и Паоло известна нам по «Божественной комедии», такой она вошла в наше сознание, такой ее воспели художники, поэты, композиторы других эпох. Впрочем, на самом деле все могло быть иначе: прежде чем совершила грех Франческа, жестоко обманули ее саму. Вот что думал по этому поводу Джованни Боккаччо в своих «Комментариях к „Историям из итальянских поэтов“»:

«Надобно вам знать, что дама эта, мадонна Франческа, была дочь мессера Гвидо старшего, повелителя Равенны и Червии, и что у него была давняя вражда с семейством Малатеста, повелителей Римини. При посредничестве и после долгих переговоров [между ними] был заключен мирный договор. И для укрепления этого мира мессер Гвидо согласился отдать свою молодую и невинную дочь за Джанчотто, сына мессера Малатесты. Про то прознали друзья мессера Гвидо, и один из них сказал: „Будь осторожен, ибо скандалом завершится все, если не с той стороны взяться. Ты знаешь, какова дочь твоя и как крепок дух ее; и ежели она узрит Джанчотто до брачных уз, то ни тебе, ни кому другому не достанет силы принудить ее к браку с ним; не Джанчотто должен стать мужем, а под его именем один из его братьев“.

Джанчотто был честолюбив, крепок духом и после смерти отца намеревался быть правителем Римини. И хотя вида он был безобразного и калека, мессер Гвидо только его одного желал сделать мужем своей дочери, больше, чем кого-либо из его братьев. И мессер Гвидо поступил по данному ему совету: в назначенный день для свадьбы с мадонной Франческой в Равенну прибыл Паоло, брат Джанчотто, мужчина красивый, вежливый и обходительный.

Дама, которая знала Паоло, указала на него Франческе, сказав: „Вот он станет тебе мужем“. Бедная женщина поверила этому и уехала в Римини, полюбив Паоло, а об обмане не знала до утра, когда с ее ложа встал Джанчотто. Но Франческа только сильнее укрепилась в любви к Паоло. А чтобы до измены дошло, что весьма возможно, о том я не слыхал, разве только у этого Данте. Хотя я принимаю его слова за выдумку, а не за то, что известно доподлинно…»

Кто здесь прав, кто и о чем знает «доподлинно», сказать трудно. Доподлинно известно другое – свой последний приют изгнанник Данте нашел у племянника бедной Франчески, нового сеньора Равенны Гвидо Новелло да Полента.

«Наука и жизнь», 2001, № 8.

(Из цикла «Исторические миниатюры»)

От любви до ненависти

Текст под этим названием был опубликован мной в 2008 году в журнале «Знамя» (№ 11). Тема неувядающая, и я решил снова вернуться к ней, сделав лишь незначительные поправки.

В начале шестидесятых я, тогда молодой инженер, ехал в командировку в Воронеж. Хмурое февральское утро. Поезд уже подъезжал к городу, но почему-то замедлил ход; пассажиры, готовые к выходу, высыпали из своих купе в коридорчик вагона и тоскливо посматривали в окна, за которыми виднелся бескрайний снежный покров с кромкой чернеющего на горизонте леса. По снегу шел мальчик. Он с трудом вытаскивал ногу из снежной целины, высоко поднимал ее, делал шаг, по пояс проваливаясь в снег, потом вытаскивал из снега другую ногу… «Бедняжка!» – вздохнула какая-то женщина, стоявшая рядом со мной, и тут же я услышал с гордостью сказанные слова: «Вот это снег так снег! Нигде в России нет такого снега, как у нас!».

Я оглянулся. Чуть позади стоял дородный мужчина в накинутом поверх тренировочного костюма пиджаке. Он гордо улыбался. Несомненно, это был настоящий патриот города Воронежа. А может быть, и всей Воронежской области…

Настоящий – не настоящий

Вот уже в течение нескольких столетий, с тех пор, как в Россию пришло слово «патриотизм» – по свидетельству Этимологического словаря Фасмера, впервые упоминается в документах Петра Первого, – не прекращаются ожесточенные споры по поводу этого понятия. Не столько по поводу самого понятия, сколько в связи с его использованием. Любая критика законов и порядков в родном отечестве, любые указания на нелепые, если не дикие обычаи, царящие на его просторах, немедленно вызывают отпор со стороны его, отечества, ревнителей, называющих себя патриотами: ведь они любят свою родину и не могут принять никаких обвинений в ее адрес. Критики тоже любят родину, но они хотят сделать жизнь своих соотечественников лучше, потому и критикуют. И те, и другие называют себя подлинными патриотами, в отличие от своих оппонентов, видимо, патриотов не подлинных.

Вечное перетягивание каната:

Настоящий – не настоящий;

Подлинный – не подлинный;

Истинный – ложный;

Извращенный – не извращенный;

Фальшивый – искренний.

Этими антитезами переполнены нескончаемые (и, как правило, бесплодные) дискуссии о патриотизме, одна из которых однажды – на радио «Эхо Москвы» – закончилась едва ли не отчаянным восклицанием Светланы Сорокиной: «Так что же такое патриотизм?!».

На этот вопрос сложно дать однозначный ответ. Правда, существуют словари, и они практически единодушно толкуют патриотизм как преданность и любовь к своему отечеству:

«Патриотизм… Преданность и любовь к своему отечеству, к своему народу». С. И. Ожегов и Н. Ю. Шведова. Толковый словарь русского языка.

«Патриотизм [< гр. patris – родина, отечество] – любовь к родине, преданность своему отечеству, своему народу». Словарь иностранных слов.

На самом деле все не так просто. Соединенные союзом «и», эти два слова – «преданность» и «любовь» – выглядят здесь едва ли не синонимами, словно они одинаковы в своем отношении к Родине-матери. Как хорошая пара гнедых, они дружно несутся в одной упряжке патриотизма…

Дружно ли?

Любовь бескорыстна и безоглядна, она любит Отчизну такой, какая она есть, со всей ее неустроенностью, от которой так хочется избавиться.