Тропами Кориолиса. Книга 2. Демон руин

– Хорошо-хорошо! Только ради тебя, девочка моя, – не устояла перед милыми упрашиваниями своей подруги Тори. Вредному коту принцесса показала язык. – Большего ты не заслужил, лентяюга! – сказала она ему.

Кот даже всполошился, поднял голову вверх, будто понимая, что фраза адресована ему.

– Через час начинаем чайную церемонию, чтоб к этому времени были дома! – возмутился Шин.

Тори, Чоу и Зоя захихикали и убежали выбирать вечернее платье для принцессы.

Магазин находился неподалеку. Пока они топали по оживленным улицам, Чоу повернулась к Зое и объяснила, что место, куда они направляются, это магазин-мастерская известнейшей швеи женских кимоно во всем Токио по имени Асэми Ода. На удивление полячки помещение располагалось даже не на центральной улице. В ответ на что Чоу процитировала восточную мудрость нового времени: «Совершенно не важно, где пишется легенда, если позже она оказывается в библиотеке императора».

В помещении приятно пахло отпаренным хлопком, льном, шелком и вишневыми кисловатыми благовониями, разбавляющими стойкий сухой запах чистоты. Зоя начинала влюбляться в Восток. Эта земля была настоящим убежищем от той гнетущей реальности, которая царила на просторах Венца Фрачека. Ее это радовало и угнетало одновременно, ведь она знала, что где-то далеко, в ее родной Западной Пальмире, да и не только там, еще остались хорошие люди, которым выживание дается великим трудом. И речь идет не то что о магазине модной традиционной одежды, а о том, что оным жителям даже чистой воды иной раз не всегда удается достать. Но здесь, в империи, словно находясь под действием мощных афродизиаков, Зоя все чаще начинала терять связь с реальностью. Красота мест завораживала, а чувство защищенности отвлекало от правды и нагло выталкивало здравый рассудок из переполненного гнезда ощущений. Но это была утопия, самая настоящая утопия! Яркое пятно мягкого мха средь болот, оазис в пустыне, остров изобилия посреди океана… все! Но только не убежище. И уж точно не последнее. «Никто не выживет по исходу следующей ночи, даже искусственно созданный жителями Объединенного Востока Рай. В конце следующей ночи срок годности прекрасной империи истечет», – понимала в глубине души полячка.

Наконец они добрались до магазина Асэми Ода. Разнообразие кимоно производства талантливой мастерицы завораживало. Например, летняя воздушная юката, такая популярная в длительный дневной сезон новой эпохи заставляла девушек порхать от одного лишь нежного прикосновения к коже мягкой ткани. Повседневный прогулочный комон радовал своей практичностью благодаря сдержанной цветовой гамме и скромности линий изгибов. Однотонное спокойное иромудзи, предназначенное также для чайных церемоний, умиротворяло и не отвлекало от красоты окружающего мира, искусства и гармонии природы. Яркие кимоно вида фурисодэ привлекали толпы незамужних молодых девушек, желающих выделиться из толпы. А куротомесодэ и иротомесодэ, наоборот, совершенно были лишены пестроты и вульгарности, и акцент в этой одежде делался на семейный ценности благодаря изображенному на одежде гербу, который здесь называли «Камон».

Тем не менее, все эти виды женских нарядов казались полячке вполне типичными. Они не тронули ее девичье сердце. Да и Чоу, описывающая тот или иной вид кимоно, делала это без особого энтузиазма. Точно как это сделал бы любой гид, изо дня в день проводящий экскурсии для иностранцев. Но, как оказалось, у Чоу была своя миссия. Японка копила эмоции для действительно потрясающего наряда.

– Все, что видела ты до этого, – начала Чоу, – не беря в расчет отменное качество пошива одежды, на самом деле можно купить на каждом шагу, в каждом бутике или подземном переходе. Забудь и выкинь из головы! Именно сюда, к Асэми Ода, мы пришли лишь за одним кимоно! – воодушевленно произнесла она последнюю фразу, взяла полячку за руку и потащила за собой.

Раздвигая вешалки с кимоно, «Бабочка», что на японском означало имя «Чоу», и как иногда ее шутливо называли друзья, вместе с Зоей настырно пробиралась вглубь магазинчика, где находился настоящий шедевр мастерицы.

– Знакомься, это Аметистовый Хёмонги! – широко раскрыв глаза, сказала Чоу.

На лоснящееся на свету ярко-розовое шелковое хёмонги, со свисающими ниже кистей широкими рукавами, накинутое посреди комнаты на манекен, с потолка было направлено несколько софитов. Большие белые и бледно-розовые изящные лепестки цветущей сакуры, растущие на тонких ветвях дерева, украшали своей пышностью и слегка оттеняли броский ослепительный фон всего наряда. Контуры искусно выведенной картинки плавно переливались на этом ласковом мелодичном фоне. Ветви, украшенные молодыми цветками, будто бы спадали с плеч хозяйки и рассыпались у самых пят. В области поясницы фон плавно переходил из ярко-розового в нежно-кремовый цвет, и это создавало впечатление, будто с небес сыплется дождь из лепестков сакуры. Левый рукав был полностью розовым. Он являлся частью картины с изображением ветвей. А правый указывал на плавно переходящий из одного оттенка в другой ненавязчивый фон. Для талии также был специально соткан широкий аккуратный парчовый белый пояс мару-оби[14 - Мару-оби – старинный жёсткий парчовый пояс. Носится с особенно торжественными кимоно.] с искусным узором из золотой нити.

Полячка, наконец, ощутила эстетический восторг. Это было настоящее произведение искусства. Даже воинственная Тори потеряла дар речи от этой игры изящества, традиций, оттенков и фантазии. Цена за комплект из хёмонги, мару-оби и еще нескольких аксессуаров превышала тридцать золотых лучей. Хороший автомобиль в Токио можно было купить дешевле, чем этот наряд. Но он того стоил, поскольку такой хёмонги был единственным в своем роде. Истинный ценитель кимоно отдал бы за него даже легендарный платиновый орион с вкраплениями самоцветов. Но ориона почти ни у кого не было, а у кого был, не стал бы тратить его на барахло. Просто не тот тип людей. Просто с другими ценностями, целями и предпочтениями.

Даже у дочери императора не было с собой тридцати лучей. Тори Бецу никогда не брала денег у своего отца. А во время службы на Козырьке она заработала столько, что ей едва бы хватило на пару типичных повседневных кимоно.

Жадно глотая слюну, принцесса поглядела на Аметистовый Хёмонги и, развернувшись, собиралась было уйти, чтобы подобрать что-то скромнее, как вдруг позади себя услышала знакомый хрипловатый женский голос:

– Этот наряд я шила специально для тебя, моя прекрасная принцесса, – сказала маленькая пожилая женщина, зажимая в поколотых швейными иглами пальцах дымящуюся сигарету, вставленную в мундштук из темного дерева. – Ты меня вдохновила на создание этого Аметистового великолепия.

– Асэми Ода… – улыбнулась Тори Бецу. Она подбежала к низенькой мастерице и, склонившись, крепко обняла женщину.

– Где же носила тебя судьба, Тори-тян[15 - – тян – примерный аналог уменьшительно-ласкательных суффиксов в русском языке. Указывает на близость и неофициальность отношений.]? – ласково приложив свою, пропахшую папиросой, ладошку к лицу принцессы, поинтересовалась знаменитая Ода.

Зое показалось, что женщина выглядит максимум лет на 65, но никак не на 83-и, сколько было той на самом деле.

– Судьба всегда была строга ко мне, Асэми-сэмпай[16 - – сэмпай – суффикс, используемый при обращении младшего к старшему.]. Но сейчас мне кажется, что я уже надоела ей со своим упрямством и она окончательно решила меня погубить.

– Что ты такое говоришь, моя принцесса! Судьба не наказывает за упрямство, она наказывает за глупость и гордыню. Ты запуталась, дитя мое. Чем я могу тебе помочь?

– Мы хотели бы купить вот эти три иромудзи. Шин пригласил нас на чайную церемонию, – скромно улыбнулась Тори и полезла в кошелек за монетами.

– А еще ей не в чем идти на ужин к отцу… – как бы случайно вставила фразу Чоу.

– Чоу! – возмутилась принцесса. Ей вовсе не хотелось давить на жалость Асэми Ода.

Пожилая женщина нахмурилась.

– Ах, вот в чем оно дело… – странно произнесла Ода, а затем добавила. – Судьба наказывает за глупость и гордыню, не забывай! – напомнила мастерица и принялась снимать Аметистовый Хёмонги с манекена.

– Не стоит, Асэми-сэмпай! Я все равно не смогу за него расплатиться, – еще сильнее смутилась Тори.

– А разве я прошу у тебя денег? Это мой тебе подарок, Тори-тян. Я ведь сказала, что сшила его для тебя. И если бы ты не исчезла в ту ночь, то уже давно бы примерила этот наряд на себя. Да и выставила на продажу его я только от того, что тебя не было рядом. И сейчас ты здесь. Судьба все-таки свела вас с Аметистовым Хёмонги.

Тори не смогла от стыда даже взглянуть мастерице в глаза.

– Все равно это слишком щедрый подарок! Ты можешь выручить за него целое состояние. Ты ведь так старалась! Нет, прости, Асэми-сэмпай, я не приму его! – сказала она.

– Поди сюда, дитя, мне нужно сделать замер.

– Иди уже, не вредничай! – подбадривала ее Бабочка.

Зоя старалась не влезать в их беседу.

Хоть Тори и упиралась, но, в конце концов, все же вошла в примерочную.

Спустя некоторое время Тори и Асэми вернулись в зал.

– Я же говорила, что этот хёмонги шился на тебя, Тори-тян. Ни одной лишней складки, никаких дополнительных швов, ничего! Ты настоящая принцесса, настоящий эталон красоты и изящества, не стоит об этом забывать, дитя! – мудро изрекла мастерица и, когда девушки вдоволь налюбовались великолепным нарядом, принялась упаковывать свое произведение искусства в бумажную коробочку, обтянутую белоснежным хлопком. – Держи, радость моя! – закончив, сказала она.

Тори с благодарностью приняла этот более чем щедрый подарок и вновь со всей нежностью обняла добродушную пожилую женщину. Также девушки взяли три иромудзи разных цветов для чайной церемонии, которую тем временем старательно подготавливал для них Шин в компании Ганса. И за все наряды девушки заплатили лишь символичных сто двадцать серебряных лун, большую часть из которых пришлось выложить Чоу.

Они распрощались с самой талантливой швеей всего Токио – Асэми Ода – и отправились домой. Впереди их ждала душевная японская чайная церемония.

4

Пока девушки примеряли на втором этаже приобретенные иромудзи, парни, облачившись в бирюзовые кимоно и такого же цвета хакама[17 - Хакама – традиционные японские длинные широкие штаны в складку, похожие на юбку или шаровары, первоначально носимые мужчинами.], подготавливали гостиную для знатного традиционного чаепития. Шин не смел тревожить своего гостя. Это было против правил. Нечестиво. Низко. Но Ганс сам настоял на том, что желает помочь хозяину дома. Они вынесли лишний столик на улицу, постелили на его месте плотный льняной желтый ковер в редкую зеленую полоску и расставили в определенной последовательности необходимую церемониальную утварь.

Обычно чайная церемония начиналась со входа во двор, где гостя встречает хозяин и, любуясь пейзажами его ландшафтного дизайна, максимально приближенного к дикой природе, провожает к колодцу, наполненному чистой водой, с бамбуковым ковшиком сверху, чтобы он смог вымыть там руки, лицо и прополоскать рот. Но поскольку в данном случае действо происходило непосредственно в доме, глиняную чашу вместо колодца с ковшиком и сливным тазиком парни установили у лестницы, куда должны будут спуститься девушки. Перила лестницы были густо обвиты искусственными плетущимися растениями. Домашние растения не выжили после столь резкой и кардинальной смены циклов дня и ночи. Но для Шина важнее всего было создать антураж, иллюзию дикого сада. Весь интерьер был исполнен таким образом, чтобы человек внутри дома чувствовал себя спокойным и умиротворенным, открылся окружающему миру, наслаждаясь компанией хозяина и остальных гостей.

В самом конце подготовки Шин вынул из деревянной коробочки некий свиток из рисовой бумаги с жуткой картиной и положил в специальную нишу в стене, также плотно заставленную цветами и курильницей. На картине была изображена площадь с людьми, вокруг которых снуют брюхастые страшные крупные человекоподобные создания. Отвратительные и гадкие. В некоторых местах валялись обглоданные человеческие скелеты. Знатное любопытство Ганса не выдержало. На его вопрос: «Что за чудики изображены на этой картине?» – хозяин ничего не ответил. Шин мог бы сказать правду, но промолчал лишь потому, что хотел немного подразнить парня, не устраивая из культурного мероприятия балаган.

Наконец-то девушки нарядились, сделали себе макияж и спустились вниз.

Сердце Ланге замерло, его бросило в жар, щеки воспылали от страсти и радости, когда он увидел медленно спускающуюся по ступенькам улыбающуюся довольную Зою, плотно окутанную небесно-голубым иромудзи. Формы ее сложно было скрыть, тем более под халатом, создатели которого, согласно истории, ценят в женщине ровность и плоскость. К слову, остальные девушки тоже были обладательницами весьма выдающихся первичных женских половых признаков, с виду привлекательны и экзотичны в изумрудном и синем кимоно, но душа парня тянулась именно к полячке.

После стандартной процедуры с омовением, символизирующей телесную и духовную чистоту, Шин раздал всем по маленькому вееру. Ганс тут же раскрыл веер и хотел было уже взмахнуть им, но хозяин схватил парня за руку и жестом показал, что этого делать не стоит. Девушки захихикали, глядя на недоумевающую физиономию Ганса, совершенно не разбирающегося в этикете Японии. Зоя была в свое время предупреждена и, увидев, что парень смущен, подмигнула ему и улыбнулась. Гансу стало немного легче. Успокоившись, они все дружно встали на колени и почтительно поклонились, затем вновь поднялись исключительно с правой ноги и расселись на коврик по кругу. Посреди коврика стояла большая металлическая чаша с углями, на которую был установлен чугунный котел с чистой водой.

Все проходило в тишине. Шин убрал свиток из ниши в стене и положил на его место тябана – в данном случае композицию из ветвей сосны и цветов камелия, после чего хозяин дома присел, взял в руки чистую белую хлопковую салфетку и тщательно протер ею посуду и приборы. Затем открыл шкатулку с зеленым душистым чаем, зачерпнул мелкозернистый измельченный порошок светлой бамбуковой ложкой и насыпал в глубокую керамическую чашу на невысокой ножке. Само растение, чайный куст, не пережило изменений климата и в империи, где сосредоточились одни из самых ярых поклонников чая, как напитка. Теперь он был на вес золота. Из-за хорошего чая, хранящегося только у истинных почитателей традиции, могли и убить, словно то был платиновый орион с самоцветами. Вся чайная утварь досталась Шину от отца по наследству. Он очень бережно и трепетно относился к церемониальным предметам. Для него это были не просто приборы и посуда, для него они были частью его японской души, наследием и памятью.

Хозяин взял в руки бамбуковый ковшик и аккуратно добавил в чашу с чайным порошком горячей воды. И лишь потом принялся тщательно размешивать напиток предметом, чем-то напоминающим мужской бритвенный помазок. «В Японии эту штуковину называют «Часен» – пояснил Шин. Взбивание продолжалось около пяти минут. В итоге вместо обычного мутного напитка, который знали Ганс и Зоя, в чаше показалась густая зеленая матовая пена.

Первым по традиции напиток пробовал самый почетный гость. Им была Тори Бецу. Шин поклонился девушке и передал ей чашу. Принцесса поклонилась хозяину в ответ, поставила чашу на левую ладонь, поднесла сосуд ближе к лицу и несколько раз плавно повернула ее правой рукой вокруг своей оси, осмотрев со всех сторон. Это был очередной ритуальный момент. Затем Тори сделала несколько неспешных маленьких глотков, протерла тряпочкой место, где касалась чашу губами и передала дальше, Чоу. Чаша должна была обойти кругом всех гостей. Данный процесс олицетворял единение собравшихся.

Следом за Чоу сидела Зоя. Пригубив зеленую пену истинного японского густого церемониального напитка, полячка закрыла глаза, чтобы лучше распробовать чай и насладиться им, ощутить тот же восторг и блаженство, которые пережили Тори и Чоу, теперь терпеливо ожидающие реакции девушки. Она и не подозревала, каким крепким и терпким может быть зеленый чай на самом деле. Девушка непроизвольно кашлянула. Шин оставался серьезным. А девушки засмеялись. Каждая из них прекрасно помнила тот момент, когда сама впервые посетила чайную церемонию, и каким на вкус тогда казался им чай.

– Ты в порядке? – распереживался Ганс.