Я взойду к небесам

Я взойду к небесам
Андрей Балабаев

Конвой спешит на юг – к последней зоне эвакуации. Сойдёт с ума человечество, примет боевое крещение батальон сопровождения, родятся и умрут боги – но конвой доберётся до своей цели, чтобы кто-нибудь взошёл к небесам.

Примечания автора:

Это продолжение истории, начатой в повести "Больше, чем человек", но не прямое продолжение её сюжета. Тем не менее, без прочтения первой повести многие моменты могут быть не вполне понятны.

Андрей Балабаев

Я взойду к небесам

За толстыми стёклами гермотрака сливался в сплошную полосу дорожный эскарп. Время от времени на его сером боку мелькали цифры – единственное разнообразие, доступное глазу. Бетонная полоса, выступ укреплённой фермы, светоотражающая лента – повторить, повторить, повторить…

Каждые двадцать минут попадались капониры для стоянок: иногда там виднелись гермотраки или простые автобусы, но чаще не было ничего, кроме пустоты и редкого мусора. Однажды конвой въехал в низину, заполненную водой, и поднял тучу брызг – вот и все дорожные развлечения.

Яна не возражала. Утопленная в землю магистраль казалась ловушкой, из которой, случись что, и выхода не найдёшь, но перспектива очутиться посреди голой равнины без прикрытия мощных бетонных стен была хуже. Настолько хуже, что приходилось стискивать зубы и делать несколько глубоких вдохов и выдохов. Заглублённые дороги защищали от ОМП и загоризонтных быстрых ракет, а прилетит авиация – так разницы никакой: сожгут и на равнине, и здесь.

Снаружи темнело. Солнце ещё не скатилось с неба, но стояло уже так низко, что внизу, за эскарпами, растекались настоящие сумерки. Ехали без фар и прожекторов – жалкая попытка укрыться от всевидящих глаз, которым не помеха ни ночь, ни облака, ни древняя, как сама степь, светомаскировка.

Ожил динамик. Яна насторожилась.

– Говорит командир батальона сопровождения ландком[1 - Ландком – воинское звание в Северном союзе. Соответствует должности командира батальона.] Курои Дан. Через четыре тысячи секунд конвой покинет условно безопасную зону. Примите пищу и завершите все текущие процедуры. Старшие по машинам обязаны приступить к проверке мер безопасности не позднее, чем через две тысячи секунд. Обо всех возникших проблемах немедленно докладывать по выделенному каналу связи. Знайте: мы сделаем всё возможное, чтобы обеспечить вашу безопасность. Встречайте испытания с честью, следуйте инструкциям, сохраняйте праведность и присутствие духа. Вместе мы выстоим.

Голос ландкома прозвучал в оповещениях в первый раз.

«Раньше хватало батальонного джинна. Теперь, наверное, недостаточно.»

Стало зябко.

Кругом зашелестели упаковки рационов, и Яна послушно достала собственный пакетик: тюбик с витаминным напитком, белковый батончик да полоска фруктовой пастилы. Есть не очень-то и хотелось, но надо – значит надо, так что она старательно сжевала и выпила всё, что полагалось, спрятала мусор и постаралась хоть немного расслабиться.

Две тысячи секунд.

Тысяча пятьсот.

Тысяча.

Когда таймер добежал до отметки ноль, Яна ещё раз глубоко вздохнула и решительно встала с места.

– Внимание, товарищи! Меня зовут Яна Айне, я – старший нашего гермотрака.

Длинный салон. Духота. Вентиляция на пределе. Жёлтый свет потолочных лент – больной и грязный, он почти не освещает лиц, лишь топит их в полумраке. Зато глаза блестят. Сколько же их тут, этих глаз…

– Сейчас я ещё раз повторю инструкцию, а затем пройду по салону и проверю правильность соблюдения. Итак: всем необходимо пристегнуть ремни безопасности. Взрослым надлежит проверить правильность фиксации соседних с ними детей. Проверьте ваши фильтр-маски: они должны располагаться на груди и обеспечивать не менее пятидесяти процентов от полного времени работы. Если вам необходимо принять лекарства – сделайте это сейчас. Если кому-то плохо, и он не знает, что делать – сообщите мне, как только я к вам подойду. Пути эвакуации из салона…

Она говорила, стараясь избавиться от чувства, что играет чью-то чужую роль. Что табельный пистолет, оттянувший пояс – просто игрушка, которую положено носить во время спектакля. Что вот-вот придёт кто-то мудрый и ответственный, выставит ей оценку и отправит на своё место.

Но увы – всё это по-настоящему. И она, и люди кругом, и спёртый воздух салона, и сгоревший Эдельвейс – тоже.

По шесть кресел в каждом ряду. Три справа, три слева, над головой – багажные полки. Нужно проследить, чтобы весь багаж был закреплён и не свалился на голову при манёврах. Потом – осмотреть кресла и огоньки фиксации пассажиров на спинках. Особое внимание – детям. Проверить маски, они должны быть на груди, чтобы надеть сразу же, как потребуется. Объяснить…

Красная, в пятнах, кожа. Наскоро залеченные ожоги. Повязки. Шрамы. Мужчина со смертельно бледным лицом и уродливым протезом вместо правой руки – никакого корпуса, просто голый функционал. Яна улыбнулась ему и он едва заметно кивнул, взмахнул уцелевшей рукой, но тут же снова откинулся назад и застыл.

Девочка лет десяти. Лица не разглядеть из-за повязок, только воспалённые глаза смотрят дико и следят за каждым движением.

Двое. Наверное, пара или родственники – так похожи. На черепах видна наспех внедрённая периферия, разъёмы, каких не ставят здоровым людям, у женщины – внешний протез глаза, а что с настоящим глазом, даже не разобрать.

Новороссы и эрдлингены, и несколько азиан – все основные идеонарии[2 - Идеонарий – принятый в Северном союзе термин, обозначающий группу населения, исповедующую какую-либо из устойчивых разновидностей сигниализма. Идеокультурное понятие, пришедшее на смену отмирающей концепции этноса в XXIV – XXV столетиях.] Союза. Все, что остались верными.

– Мама, а когда мы приедем?

– Уже скоро. Сейчас поспишь, а проснёшься – и мы на месте.

«Вечная ложь во благо. Как же повезло, что я сама – без детей.»

– Товарищ… Яна, да? Этот парень, похоже, один остался. Я возьму временное опекунство, до… в общем, до когда нужно.

Лет сорок. По лицу – как раскалённую сковороду протащили. Половины волос нет. Улыбается. Рядом – мальчик. Сидит молча, неестественно прямо. Целый, пара ссадин только. Смотрит прямо перед собой.

– Благодарю вас. Какие-нибудь лекарства?..

– Спасибо, у меня всё с собой.

Пара слов здесь. Успокаивающая фраза там. Поправить маску. Проигнорировать детский плач. Вот и всё, да? Это ведь правда всё?

На задней площадке теснились кресла, установленные совсем недавно. В гермотрак, рассчитанный на шестьдесят пассажиров, набилось больше восьмидесяти и набилось бы ещё больше, но системы очистки воздуха имели собственные пределы.

«Да и эти – все ли доедут?»

Яна поймала себя на мысли, что думает об остальных пассажирах, как об «этих», и покраснела от стыда. Она ведь и сама – «эта». Обычная присягнувшая, невесть как отобранная к эвакуации. Если уж везут раненых, больных и наскоро прооперированных – то каждый из них ценен, как настоящее сокровище. Ещё и батальон мобильных сил в охранении…

Пара лиц в салоне точно казались знакомыми: видела в репортажах с каких-то конференций, посвящённых промышленным и научным проектам. Наверняка и прочие – специалисты, каких поискать.

И дети.

Из убежищ к местам эвакуации добрались не все. Саму Яну разбудили посреди ночи, замотали в комплект защиты и вывели в галерею, с десятком таких же «счастливчиков», отправленных на эвакопункт. Солдат, упакованных в обычные городские «Панцири», ни о чём не спрашивали – те и между собой общались посредством линков, не произнося ни слова и не глядя на подопечных. С собой – только герметичный рюкзачок с предметами личной гигиены, пайками и парой безделушек. Прошлое – прошлому.

Солдаты чего-то ждали. Застыли тёмными статуями, не шевелясь, потом – выбросили наружу парочку дронов, подождали ещё – и потащили гражданских в хищное нутро города.

Тогда Яна и увидела первый бой. Вернее, сперва услышала.

На юге, где-то за Московской осевой магистралью, пульсировали вспышки, и в такт им, с запозданием, доносился тяжёлый гул. Обгоревшие сормовские башни вдоль Кима высились тёмными, без единого огонька, громадами, освещаемые лишь отблесками далёких взрывов. Ущельями меж домов их тесная группа вышла к безымянному проезду, где стояли раздолбанный в хлам автобус и два военных автомобиля с турелями на крышах. Канонада, вспышки и топот ног – без единой мысли, почти без страха.

По ушам хлестнуло оглушительным треском – будто кто-то великанскими лапами рвал толстенные листы пластика. Один из броневиков буквально перерезало пополам и он съёжился, чихнул ядовитым дымом. Кто-то закричал. Яна, позабыв обо всём, задрала голову вверх и увидела, как по стене дома бегут огромные чёрные пауки. Их лапы блестели в народившемся зареве, а стволы спаренных пулемётов непрерывно двигались, словно настоящие хелицеры.

Огневую точку на балконе ликвидировали мгновенно. Кто-то всадил туда ракету, и стену вывернуло наизнанку огненным шаром. Перестрелка солдат с пауками заняла от силы десять секунд – Яну почти сразу сдёрнули вниз, под лестницу, что-то грохнуло, с визгом полетели осколки, а бетон у неё над головой вдруг усеяли чёрные оспины попаданий.

Всё закончилось почти сразу. Её опять выдернули – как манекен. От шока не гнулись ноги и голова почти не соображала.