Кодекс Снеговика

Вадим заметил его поздно – уже на подходе к дому. Алексей шел навстречу и был совсем недалеко – метрах в пятидесяти. Вадим ускорил шаг, чтобы избежать точки пересечения их траекторий. Самоудовлетворение от работы над снеговиком тут же улетучилось. Он не хотел здороваться с человеком, который был ему не симпатичен.

Но Алексей тоже ускорил шаг.

Вадим стал двигаться еще быстрее и уже почти догнал Анюту. Она юркнула в калитку, а он споткнулся о ее санки и чуть не упал…

– Подождите, пожалуйста! – выкрикнул Алексей и тщетно попытался побежать. Короткие ноги и разжиревшее тело, которое еще сильнее округлялось его пуховой «аляской», не позволяли ему развить скорость.

Два с лишним года назад, когда Катерина покупала этот дом, Алексей был похож на мальчика и ездил на много раз подержанном «жигуленке», но за такой короткий срок он успел и лишние килограммы набрать, и свою развалюху сменить на корейский джип. Именно этот джип и выросший живот стали главным доводом аборигенов в том, что Алексей разворовывает их деньги…

Вадиму пришлось остановиться.

– Санки забери! – вдогонку крикнул он Анюте, но та уже забежала в дом. Из-за закрывающейся двери послышался радостный визг Лютеции.

– Здравствуйте, Вадим, извините, не знаю, как вас по отчеству, – Алексей протянул пухлую влажную руку. Дышал он тяжело. Капюшон с меховой оторочкой плотно обтянул раскрасневшиеся круглые щеки.

Снег к этому моменту поредел и помельчал. Пахло дымом многочисленных каминов. Над головой висело ватное зимнее небо. Как хорошо было бы сейчас просто стоять вот так возле дома и просто слушать, вдыхать, осязать. Скорее бы вечер – веранда, чекушка, тишина…

Он пожал протянутую руку, пробубнил что-то похожее на приветствие. Не хотелось выглядеть грубым. По большому счету Алексей лично Вадиму ничего плохого не сделал. В поселке его не любили и, вероятно, за дело не любили, но ведь у самого Вадима не должно было сложиться какого-то определенного впечатления об этом человеке, так как он с ним один на один никогда не общался. С виду Алексей казался вполне радушным человеком. И этот волжский акцент придавал его речи еще большее радушие. Вадим любил этот акцент. Он знавал много ребят в своей молодости – и в армии, и в институте, и в футболе – которые говорили с таким же акцентом. И все они были неплохими ребятами – бесхитростными, надежными, всегда готовыми помочь…

– Извините, что задержал вас, – Алексей говорил сбивчиво, тяжелое дыхание после пробежки мешало ему. – Я давно хотел познакомиться с вами… да все случая не было, а тут увидел вас и решил, что надо когда-то… так сказать, личный контакт… Всегда приятно… Да еще с такой знаменитостью…

Вадим понял, что этот неприятный человек узнал его. Ему захотелось тут же убежать, сославшись на какую-нибудь глупость. Он уже отвык от того, чтобы его узнавали на улице. Ради этого он годами прятался от людей, отказывался от выгодных предложений, не подходил к телефону. Ему казалось, что он наконец-то добился своего – его забыли. В последний раз вопрос: «Это вы?» ему задавали лет пять назад. И вот снова… Может, Катерина ненароком сболтнула?

«Как он постарел, – подумал про себя Алексей и тут же категорично решил: – Пьет, бедолага». Ему стало искренне жалко этого опустившегося человека с ранними морщинами и мешками под глазами. Вот же, судьба-злодейка – принесет на блюдечке счастье и пообещает, что это навсегда, что будешь ты у меня теперь всю жизнь, как сыр в масле, а потом исподтишка это блюдечко выдернет. А человек уже настроился, уже планы какие-то нагородил, возомнил себя личностью…

Вадим всячески пытался не замечать на календаре эту проклятую дату. Но всегда, когда она наступала, он вольно или невольно отмечал ее про себя и, чтобы показать всем, что он ее не заметил, становился вдруг неестественно веселым и этим, сам того не осознавая, всякий раз выдавал себя. Катерина в этот день старалась быть с ним как можно деликатнее и поддавалась на его деланное радушие…

Случилось это двадцать первого апреля. «Спартак» в Москве играл с «Ювентусом». Это была вторая игра четвертьфинала Кубка чемпионов. Если бы «Спартак» выиграл с любым счетом, то он прошел бы в полуфинал. Вся страна замерла. Еще ни одна российская команда не имела таких шансов…

Трибуны ревели речевками. Вадим поймал, как это говорят, кураж. Он чувствовал мяч и, буквально, предвидел, куда этот мяч полетит в следующую секунду. Несколько раз он чудом выручил команду от неминуемого гола. С трибун в этот момент раздалось: «Вадик, ты лучший!». Игра для «Спартака» складывалась хорошо. Они забили уже на седьмой минуте и самоотверженно оборонялись до самого конца. Шла восемьдесят пятая минута. Итальянцы подавали угловой. Они подали за матч одиннадцать угловых, но так и не смогли найти такого способа, чтобы хотя бы обострить ситуацию. Либо Вадик снимал все навесы, либо вовремя подстраховывал высокий молдаванин Саша Бодору. Казалось, что и этот угловой не принесет итальянцам успеха…

Мяч летел на удобной высоте. Вадик выскочил выше всех и знал уже определенно, что он этот мяч выбьет. Но тот от кулака почему-то полетел не к центру поля, а в девятку собственных ворот…

Давным-давно, еще в детстве Вадим испытал примерно такие же ощущения. Тогда был матч на выход в какую-то стадию «Кожаного мяча». Их команде присудили пенальти за игру рукой. Вадик стоял по центру ворот и ждал удара. И в этот момент, словно наваждение, вдруг родилась в его душе стопроцентная уверенность, что он этот мяч обязательно возьмет. Он мысленно уже видел, как в прыжке в левый угол берет его в руки.

Удар был сильным. Вадик прыгнул влево и угадал, но мяч лишь черканул по пальцам и затрепыхался в сетке…

Это было самое сильное разочарование его детства. Вадик плакал после матча, запершись в кабинке туалета, хотя эту игру они все-таки выиграли и вышли в следующую стадию. Уже тогда, в одиннадцать лет, Вадик узнал, что футбольный бог любит жестокие шутки. Через двадцать лет он убедился в этом снова.

– Я хотел бы вас попросить по-дружески, – Алексей отдышался и говорил уже более уверенно. – У меня племянник заядлый болельщик и большой знаток футбола. Он мечтает стать комментатором. У него собраны все справочники, много дисков с записями. Он просто бредит этим. Сам в футбол не играет, но знает всех знаменитых футболистов. Вы не могли бы… – Алексей сделал глубокий вздох, который стал последним выпрыском его мужественного забега. – Вы не могли бы дать автограф для мальчика на своей фотографии. Так сказать… На память, что ли…

– У меня нет с собой никакой фотографии, – запаниковал Вадим.

– Не важно. Мы могли бы сфотографироваться вместе, а на обороте вы написали бы несколько слов.

– Но…

– Я вас прошу. Пожалуйста. Мальчишке это будет так приятно. Вадим, извините, не знаю, как вас по отчеству, поймите, для подростка в таком возрасте это очень важно. Вы же были прекрасным вратарем. Я все помню. И племянник вас прекрасно знает, хотя и не видел ваших матчей, но он много читал про вас. И я помню многие ваши матчи. Когда с румынами играли, я еще в армии служил, мы всей ротой тогда болели. Вы же лучше Дасаева стояли. Так жалко, что…

– Хорошо, хорошо, – Вадик вдруг весь взъершился. Он ни за что не хотел продолжения этого разговора. – Хорошо. Где ваш фотоаппарат? Давайте быстро снимемся. У меня еще дела есть… Мне, к сожалению, некогда…

– О, Вадим, спасибо! Только фотоаппарата у меня сейчас с собой нет. Если бы я знал… Вы в следующие выходные приедете?.. Я обязательно привезу фотоаппарат. Ладно?

– Ладно, – Вадим стал нетерпеливо прекращать этот разговор и тянуть на себя калитку.

– Так я на вас надеюсь. До следующих выходных. Надо же, как мне повезло…

– До свидания.

– И вам всего хорошего…

Вадим, опять споткнувшись о санки, быстро метнулся к входной двери дома.

«Бедняга, – еще раз пожалел его Алексей. – Эх… Как жизнь человеческая от всякой ерунды зависит».

Алексей хотел пойти дальше по этой же улице, но вовремя вспомнил, что на пути ему попадется дом Генерала, и тут же развернулся.

– О чем вы с ним говорили? – первым делом спросила Катерина…

Звук замученной скрипки раздавался со второго этажа. Катерина отослала дочь туда – подальше от телевизора – сказала, чтобы час поиграла, а потом будем есть.

– Это ты проболталась? – вопросом на вопрос ответил Вадим.

Катерина сразу сообразила.

– Честное слово, я никому ничего не говорила. Наверно, он по фамилии определил.

– Да причем здесь фамилия. Агеевых в России почти столько же сколько Ивановых.

– Клянусь, Вадик. Я никому не говорила.

– Да, ладно, – он раздраженно махнул рукой и стал разуваться. – Давай обедать.

Скрипка тут же перестала играть, будто Анюта со второго этажа могла услышать слово «обедать».

– Играем дальше! – крикнула Катерина.

– Мам! Я кушать хочу!

– Я сказала, играем! Вода в кастрюле еще не закипела.

Мысли Снеговика.

Люблю бывать тут. Снег здесь всегда альфа-модульный и люди интересные. В Канаде тоже снег хороший, но там люди предсказуемые. А здесь невозможно предположить, что случится в следующую минуту. Сплошные парадоксы и алогизмы. Каждый элемент этой системы хотя бы раз в сутки впадает в состояние близкое к квазибустулярности. Взрослые здесь простодушны, как дети, а дети мудры, как взрослые. Счастливые нищие и несчастные богатые. Темное невежество и при этом постоянные поиски истины, которая никому в мире уже давно не нужна. Изобилующее хамство компенсируется аскетической праведностью. Они верят в чудо, которого не видят, но стоит им столкнуться с чудом лицом к лицу, чураются его и вспоминают науку. Любовь и ненависть уживаются в них в каждой клетке их сердца. Единства достигают только в беде, но в этом, как ни странно, их сила… У канадцев не так. С ними легче. Но здесь интереснее… А что лучше – легче или интереснее?… Устал я выбирать… Неужели я устал? Нет, нет. Я не устал. Я не устал. Я не устал…

На этот Новый год Катерина возлагала особенные надежды. Впервые она собиралась встретить его на даче. В этом она видела какой-то судьбоносный смысл – Новый год в новом доме с новыми надеждами и с обновленной семьей. Да, она хотела обновить свою семью, скрепить этим праздником раскалывающуюся на три разные части ячейку общества. Нужно было вернуть то счастливое время, когда они любили друг друга, понимали, прикасались, смеялись и, самое главное, когда они хотели быть вместе. Теперь ведь не так. Каждый был сам по себе, со своими мыслями, в которые не проглянуть, не подковырять ни на миллиметр. Даже Анька – этот получеловечек – и она с каждым днем все сильнее стремилась уйти в свой мир, в который Катерине уже не было ходу.

Именно поэтому так спешила Катерина и не находила себе отдыха. До наступления праздника она обязательно хотела успеть привести дом в более-менее жизнеспособное состояние. Чтобы тепло было и не сквозило, чтобы чисто, чтобы строительные материалы не вываливались из всех углов, чтобы каждый торчащий из потолка кабель увенчался самым простеньким абажуром… Таких «чтобы» было уйма и еще два раза по столько, а времени оставалось только эти и еще следующие выходные. А тут еще нужно постоянно следить за Анькой, чтобы уроки сделала и на скрипке поиграла, потому что вторая четверть на исходе, и экзамены в музыкалке на следующей неделе, а у нее еще пальцы спотыкаются на каждой ноте…