Кодекс Снеговика

Катерина была все эти выходные деловита и нахмурена. Она отдавала приказания Вадиму и тот безропотно (но все также безучастно, что еще больше злило ее) выполнял, как мог, свой фронт работ. Он забивал паклю в щели между бревнами, заливал герметиком трещины в дереве, укладывал ламинат, ввинчивал шурупы туда, куда говорила Катерина. В перерывах он выходил на веранду и курил.

– Аня, я не слышу скрипки! – периодически выкрикивала Катерина.

С первого призыва Анюта, конечно же, не чухалась. Приходилось снова напрягать голосовые связки, а иногда спускаться со второго этажа, чтобы отогнать дочь от телевизора или вырвать у нее из рук пакет с сушками.

– Да, что же это такое! Сколько раз я тебе буду кричать!?

– Ну, мам!

– Что, мам!? У тебя экзамен в четверг.

– Сдам я твой экзамен.

– Не мой, а твой.

– Нет, ТВОЙ! Я тебя не просила отдавать меня в музыкалку. Всю жизнь мне твоя скрипка отравила.

– Опять!? Вадик, ну хоть ты ей скажи…

– Да ладно, ладно, – Анюта сразу смирилась, нервически схватила за шейку лежащую рядом скрипку, потом вдруг снова отложила ее и начала с яростью натирать смычок канифолью. Натирала она его достаточно долго. Делала все возможное, чтобы только оттянуть время.

– Я не слышу! – снова донеслось со второго этажа.

И только тогда раздавался звук инструмента. Даже в музыке слышалось: «Отравили вы мне жизнь».

Самое обидное для Катерины было то, что у Аньки действительно имелись большие способности. Об этом говорили все учителя. И сочный звук, и идеальный слух, и подвижность пальцев – все это у нее имелось с излишеством. Самые сложные для ее возраста произведения давались ей без труда. Ее учительница Галина Владимировна все время предлагала произведения, которые обычно изучались в старших классах. На экзаменах Анюта играла без ошибок, хотя почти не тренировалась дома, а если и тренировалась, то только после вот таких долгих перепалок с матерью. Единственное, что ставили ей в укор экзаменаторы – отсутствие вдохновенности. Она всегда играла с каменным лицом и ни одним мускулом не демонстрировала сопереживание музыке…

А недавно Катерина тайком от Вадима посетила известную в городе гадалку, и та ей сказала, глядя на фото Анюты: «Нигде кроме музыки я ее не вижу».

– Я не слышу! – еще раз проорала Катерина…

В таких муках прошли суббота и почти все воскресение.

«Снеговики – исчезающий вид. С каждым годом их становится меньше».

Кодекс Снеговика

Двадцать первое декабря, воскресение

Ничего значимого в Барханах в этот день не произошло. Продолжал сыпать мокрый снег. Когда его толщина на крышах достигала критической величины, он под своей тяжестью обрушивался мелкими лавинами на землю, образуя у стен домов небольшие хребты. Снег был липкий и плохо годился для лыжных прогулок, поэтому аборигены предпочитали отсиживаться в своих протопленных домах. Они без интереса смотрели телевизор в ожидании обеда, потом обедали и ждали ужина, чтобы после него разъехаться по городским квартирам и готовиться к началу новой рабочей недели. Каждый из них был уверен, что именно для такого досуга в свое время был приобретен этот загородный дом. Спроси любого, чем же изменилась их жизнь с этим приобретением, вряд ли кто-то смог бы объяснить, не прибегая к шаблонам, вроде таких, как «свежий воздух» или «тишина».

Единственным значимым событием этого воскресения стал приезд в поселок Тараса Александровича. Обычно он здесь появлялся не чаще одного раза в месяц на собраниях. Видеть его здесь второй день подряд, да еще под вечер воскресения, никто не ожидал, кроме разве что Алексея, который, как обещал, дожидался своего начальника в штабной избе.

Впрочем, это событие осталось для поселка незамеченным, и если оно кого-то и всполошило, то только охранников. Они оба выскочили отворять железные ворота, чтобы впустить на территорию японский седан Тараса Александровича.

Боковое стекло машины плавно опустилось. Тарас Александрович пристально осмотрел обоих охранников. Те вытянулись, словно перед маршалом. Никаких признаков алкогольного опьянения на их лицах заметно не было. Эти охранники, имена которых Тарас Александрович еще не запомнил, были новичками. Старых пришлось уволить после долгой ругни с Генералом. Они действительно часто позволяли себе в вечерний час выпить, чем и вызывали недовольство старого ворчуна. Генерал же настоял на том, чтобы Алексей каждое утро проверял охранников алкотестером…

При охранниках в штате состояло две овчарки. Одну – рыжеватую – по кличке Байкал отличал радушный и беззлобный нрав. Все дети Бархан (и в том числе Анюта) в буквальном смысле слова заездили этого пса. Он день напролет пропадал на территории поселка и возвращался к домику охраны только за кормежкой. Байкал в сторожевые собаки не годился. Его пытались раззлобить, но не удалось. Он в каждом человеке видел объект для игры, поэтому любой грабитель мог легко избавиться от него, кинув подальше палку или мячик…

Полная ему противоположность – Прохор. Этот пес и цветом был не похож (серый с проседью) и нравом. Большую часть дня Прохора держали на цепи, он неистово гавкал на все проезжающие мимо машины и даже сейчас, невзирая на чины, стал рваться с цепи и лаять на машину Тараса Александровича. Прогуливали его только под надзором одного из охранников, обязательно в будние дни и только ближе к полуночи, когда не было риска встретить кого-нибудь. Однажды Прохор напал на зазевавшегося таджика и здорово потрепал его ватник. Таджики с тех пор ночью на улицы поселка не выходили – даже по нужде. Между собой они называли Прохора шайтаном.

– Алексей здесь? – спросил Тарас Александрович охранников.

– Здесь, – хором ответили они.

Тарас Александрович удовлетворенно кивнул и поднял стекло. Машина въехала на территорию поселка и направилась в сторону штаба. Охранники закрыли ворота и вернулись в тепло своей каморки. Прохор еще некоторое время лаял, после чего и он успокоился.

Алексей что-то писал в хозяйственном журнале при тусклом свете настольной лампы. Все дни недели он чувствовал себя здесь начальником, но это чувство пропадало сразу, как только появлялся кто-то из руководящего состава компании.

Подъехавшая к избе машина полоснула фарами по окнам. Алексей тут же подскочил и, вытянув перед собой руки, будто хлеб с солью нес, бросился встречать своего благодетеля.

– Хорошо, что дождался, – Тарас Александрович пожал руку, после чего снял свою басмаческую лохматую шапку, обтер ладонью массивную лысину.

– Ну, что вы, – жирное лицо Алексея расплылось в подобострастной улыбке, – как же я мог уехать…

Алексей угодливо заюлил, выхватил шапку, помог снять полушубок, после чего аккуратно положил все эти тяжелые и холодные меха на потертый кожаный диван.

– Чаю хотите? Пять минут назад кипел.

Тарас Александрович сел на стул, на котором только что сидел Алексей, вынул из кармана сигареты, бросил пачку на стол. От него пахло зимней свежестью и табаком. Было видно, что в любом месте – будь то зал ресторана или тесный барак, он всегда чувствует себя хозяином.

– От чая не откажусь. Под вечер стало холодать.

– Да, подмораживает. А вчера было тепло, снега навалило. Сегодня всеми силами расчищали, да так все и не расчистили. Снег схватился настом, лопаты гнутся. Сюда бы небольшой трактор на сезон арендовать не помешало бы.

– Трактор здесь уже не понадобится…, – Тарас Александрович сделал паузу и добавил с каким-то скверным смыслом. – Сворачиваем Барханы.

Алексей остановился на полпути с полным чайником.

– Как сворачиваем? Почему?

Тарас Александрович закурил от зажигалки.

Он сидел вполоборота. Свет настольной лампы выхватывал только одну половину его лица. В дыму сигареты левый глаз сощурился…

И в этот момент Алексей увидел своего благодетеля в совершенно неожиданном ракурсе. Прищуренный взгляд придал его лицу выражение потустороннего провидчества – причем, злого провидчества. Впечатление усиливал этот голый череп, к которому так и хотелось пририсовать рожки. Да еще этот дым изо рта…

– Почему не понадобится? – почти шепотом спросил Алексей.

– Вот для этого я и приехал, – сказал Тарас Александрович. – Надо серьезно поговорить, Алеша, пока никто нам не мешает. Наступают такие времена, когда требуются решительность и надежность… Твоя надежность и моя решительность.

– Что случилось?

– Да ты чаю сначала налей.

У Алексея затряслись руки, когда он наклонял чайник хоботком к чашке – то ли от тяжести, то ли от волнения.

«Интрига», – Снеговик потянул морковкой быстро холодеющий вечерний воздух.