Горилла говорила, а попугай молчал

Вот так изложил я за столом свою просьбу, какую присутствующие не оставили без внимания. Отчим подавился окороком, мать вылила на стол всю бутылку вина, даже из угла перестали доноситься стоны служанки, которую Псивенс от удивления прекратил ласкать.

С этого момента началась моя учёба. Я изо всех сил старался, поскольку твёрдо решил стать полицейским. Обучение давалось мне довольно легко, и уже через полгода я самостоятельно мог читать Т. Льва, А. Черепахова, Г. Флореля, У. Волкнера, Д. Коньрада, Э. Леммингуэя и других. Мог, но не читал.

После того как отчим объявил, что моя учёба окончена, он решил познакомить меня с запрещённой литературой. В тот день я лежал у себя в комнате. Да, мне разрешили жить в особняке. Отчим постучался в дверь и попросил разрешения войти. Входя в комнату, в руках он держал толстую книгу в чёрной обложке.

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал Серж, присаживаясь на край кровати, – так как ты скоро станешь служителем правопорядка, я тебе больше скажу, ты будешь первым полицейским-волком в нашем городе за всю историю его существования. В других городах есть полицейские-волки, но их там так мало, что об этом мало кто знает. А всё из-за того, что очень-очень давно нас стали выставлять в дурном свете, что якобы рано или поздно все мы станем ворами, насильниками или убийцами. Ведь в то время когда все твари не были так расселены повсюду, как сейчас, волки были самыми сильными из них, они добивались всего, чего хотели, и остальные из зависти начали сочинять про нас гнусные истории, которые написаны вот в этой книге. – Отчим дрожавшими пальцами перевернул обложку и около минуты молча всматривался в написанное. – Такие книги, наподобие этой, запрещены. Раньше их даже преподавали в школах, но шестьдесят лет назад волчье братство благодаря многим годам борьбы в судах добилось их запрета. Во главе того братства стоял мой отец… Видишь, до чего мы докатились, что вынуждены были для этого ходить по судам, хотя раньше сожгли бы всю эту ересь и тех, кто её распространяет, никого не спросив. Конечно, мы сами виноваты, что позволили этому так далеко зайти. Некоторые и сейчас подпольно распространяют такие книги, и полиция не очень-то старается им помешать. Поэтому волкам самим приходится с этим бороться. Мы с помощью внедрённых нами агентов другого вида тварей, ведь мало кто станет давать эту книгу волку, находим подпольные группы и сообщаем об этом полиции. Но так как полиция бездействует, мы вынуждены брать всё в свои руки. Не спрашивай меня, что именно нам приходится предпринимать. Но по-другому мы не можем… Иногда на закрытых торгах библиофилов появляются такие книги, и я их покупаю, а затем сжигаю. Но эту я оставил. Я купил её лет пять назад за огромные деньги, но почему-то не сжёг. Может, ждал такого вот случая, чтобы показать её тебе… В глубине души я всё-таки надеюсь, что это единственный экземпляр. – В этот момент отчим оторвал взгляд от книги и впервые, как открыл её, посмотрел на меня блестевшими от слёз глазами. – Я хочу тебе её прочитать, не всю, конечно, как видишь, она немаленькая, здесь собраны разные истории про нас, я думаю, что за раз её ни один волк прочитать не сможет. От написанного здесь даже у самого чёрствого из наших может случиться нервный срыв. Я прочитаю тебе лишь несколько историй, но и этого, я думаю, хватит, чтобы ты знал, за что должен бороться, и чтобы ты своей работой изменил это враждебное отношение к нам.

Всю свою дальнейшую жизнь я старался забыть содержимое той книги. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне становится не по себе. Я помню, как несколько раз к моему горлу подступал такой комок, что мне лишь чудом удавалось тогда не разрыдаться. А иногда и вовсе хотелось закричать: «Хватит!» Особенно в тот момент, когда коза живьём потрошила волка, чтобы высвободить из его брюха (живых!) козлят. Отчим прочитал мне тогда лишь малую часть книги, и я боюсь себе представить сейчас, что было написано в той части, которую он от меня скрыл. Правда, в тот момент Серж не задумывался, каково мне будет после всего услышанного работать в полиции в окружении одних козлов.

После этого началось моё становление полицейским, и Серж мне в этом помог. Он со своими связями получил для меня аттестат и ещё сделал так, что мне не пришлось проходить обучение в полицейской академии. Когда меня приняли на работу, Серж сказал, что дальше я должен двигаться без его помощи. Отчим договорился лишь о том, чтобы меня сразу назначили старшим следователем. Больше ничего. Остальное я сам.

II

Я сидел в баре и выпивал, когда туда вбежал мой помощник Бородий Козлов. Если я ему был нужен, он всегда находил меня здесь.

– Убееели, убееели! – закричал Бородька на весь бар, заставив этим всех посетителей обратить на него внимание, но не меня. Я продолжал тем временем как ни в чём не бывало хлестать водку у стойки бара.

Видя это, Козлов подошёл ко мне и шёпотом на ухо произнёс:

– Убееели, убееели.

– Кого на этот раз? – спросил я и выпил ещё одну рюмку.

– Судью.

Весь бар погрузился в молчание. Услышав это, некоторые поперхнулись напитками, в том числе и я.

Дело в том, что при жизни судья Михайло Медведев был самой влиятельной тварью в нашем крае. Судью все боялись и не только из-за его должности и связанным с этим, нет, его внешний вид заставлял содрогаться от страха. Медведев был трёх с половиной метрового роста и очень крупного телосложения (крупнее любого другого медведя), но самое необычное заключалось в том, что на его теле не было ни одного волоса, даже усы отсутствовали на бровях и щеках. Он был абсолютно лысым. А самый большой ужас вселял он, конечно же, за судебным столом, так как 100 % обвиняемых при нём были осуждены. И всем им приходилось слышать от него обвинительный приговор: «Повесить». Даже присутствующие на процессе внутри себя боялись, что после этого судья покажет на каждого из них пальцем и произнесёт: «Повесить, повесить, повесить…» В какой-то момент твари начали между собой насмехаться над Медведевым. Что будто бы, если вы хотите оправдательный приговор, надо просто выкрасть все верёвки в городе, и судья не сможет больше ничего придумать, как освободить подсудимого. К тому же эти карательные приговоры не очень-то помогали снизить преступность. Через какое-то время до Медведева, видимо, дошли эти слухи, после чего и произошёл знаменитый судебный процесс.

Всё было как всегда. Судья выслушал доводы всех сторон и удалился обдумывать решение. Обычно на это у него уходило минут пять, наверное, он просто отлучался в туалет со своим неизменным спутником приговором. Твари по этому поводу тоже шутили, что якобы у судьи в туалете постоянно отсутствовала туалетная бумага, и он, возвращаясь обратно, просто просил её туда повесить. Но в тот раз Михайло Медведев не появлялся минут пятнадцать. Все начали переглядываться между собой, шушукаться:

– Может, у него понос?

– Может, он заменит казнь?

– Может, он его оправдает?

(Что касается последнего, мало кто мог поверить в это, поскольку слишком большие были улики.)

Затем послышалась команда:

– Встать. Суд идёт.

Судья подошёл к столу, оглядел всех присутствующих и, стукнув молотком, сказал:

– Повесить.

В зале послышались разочарованные выдохи, вызванные, скорее, не жалостью к подсудимому, а крахом надежд на какие-либо изменения в приговоре. Когда все было уже собрались уходить, судья произнёс:

– Повесить за ноги и в рот ебать!

С этого момента за судьёй окончательно закрепился статус самого кровожадного существа во всём крае. При упоминании его имени все твари приходили в ужас, никто не решался о нём заговорить. И что самое страшное было в его новом приговоре, это то, что сразу после его исполнения приговорённого отпускали на волю. Ещё один нюанс заключался в палаче – он был конём. Ни один из тех, кто вернулся на свободу, так и не смог зажить обычной жизнью. Заговорить о случившемся они не могли, даже если бы и захотели (всё-таки он конь), большинство из них, освободившись, совершали над собой старые обязанности палача.

Вы даже представить себе не можете, какие жуткие сцены происходили во время объявления приговора. Судья объявлял:

– Повесить…

– Хватит! – начинал кричать подсудимый.

Тогда Медведев поворачивался к нему и с улыбкой продолжал:

– За ноги…

– Хватит!

– И в рот…

– Умоляю, прекрати!

– Ебать!

Вот какой тварью был убитый.

Мы вышли из бара и сели на служебного мустанга, на котором приехал Бородька. Да, «на». Как говорит наша начальница, в таком полицейском участке, как наш, сводящем концы с концами из-за маленького финансирования, автомобили и водители – одно целое. А ещё она говорит нам, что мы должны сказать ей спасибо за то, что у каждого сотрудника есть свой личный служебный «транспорт», поскольку в других участках и того нет. Хотя сама коза разъезжает на железном мустанге. Бородька сел впереди и сказал водителю адрес места преступления, а я после выпитой бутылки водки не без его помощи уселся сзади.

Мустангам приходится нелегко, чтобы подвозить нас, они вынуждены опускаться на четыре конечности и двигаться по дороге наравне с другими автомобилями. А если мустанг решит «на четырёх» обойти пробку по тротуару, то в первый раз ему выносят предупреждение, а во второй заводят дело и отправляют в суд.

Мы застряли в пробке, поскольку впереди случилась небольшая авария. После получаса ожидания мы не двинулись с места, а чтобы идти пешком, не могло быть и речи: судья жил на окраине города, а мы сейчас находились на противоположной его стороне. Не выдержав, я обратился к Конько, так звали водителя Козлова:

– Конько, давай по тротуару объедем.

– Не могу, я предупреждён, – сказал Конько.

– Как это! – недоумённо воскликнул Бородька. – Что-то я такого не помню. До того как тебяяя ко мне поставили, у тебяяя не было никакого предупреждения. Я проверял в твоём деле. А я с тобой по тротуару не разъезжал, это я точно помню… А ну, давай живо на тротуар!

– Не могу, – виновато ответил Конько.

– Ты же в курсе, что без моего ведома ты никого не имеееешь право подвозить? А если ты кого-то подвёз… ведь у тебяяя нет таксидокумееентов?

– Нет.

– То придётся тебяяя отправить под суд… А ну, живо на тротуар!

– Не могу, – начал жалобным голосом оправдываться Конько, – я на прошлой неделе был у Коневского, ну мы посидели у него, выпили. Потом пришла его жена и выгнала меня, а я к тому моменту на ногах не стоял. Ну, кое-как, пошатываясь, иду по тротуару, и в какой-то момент ноги у меня подкосились, и я упал «на все четыре». Поднимаю голову, а там патрульный мне уже предупреждение выписывает.

– Ну взял бы тогда и пошёл с самого начала по дороге «на четырёх», – сказал я Конько.

– Как? Я же был пьян, – вытирая слёзы, сказал Конько, – а за пьяное вождение уже точно под суд и без предупреждения.