Да здравствует Герберт Уэллс!

– Волк. Не в службу, а в дружбу. Поделись?

– Ладно. – чувствую, что и правда – надо бы. Мало ли кому какие умные мысли придут в голову, встретившись с такой же ситуацией! – Только идите поближе. Громко говорить не смогу. Отбил я грудь. При падении.

– Каком падении?! – это Рыжий.

– Расскажу. Ф-ф. – вздыхаю, снова дышу, – Если перебивать не будете.

После рассказа вижу, что ребята растеряны. И расстроены. Многие – хмурятся. Но дальше всех идёт Андрей. Он без обиняков и хождения вокруг да около спрашивает:

– Извини, Волк. Я тебя, вроде давно знаю… Но… С какого бы это переляку ты – ты! – так распереживался за царящую там «несправедливость»?! Никогда тебя особо эта самая «несправедливость» не колыхала, а тут!.. – он разводит руками.

Закусываю губу. Хмурюсь.

А ведь Андрей – прав!

Никогда раньше меня «социальные» проблемы того Мира, в который попадал, не волновали.(Как, впрочем, и нашего, когда это не касается лично меня!) Ну, во-всяком случае, не так сильно, чтоб попытаться их как-то… Исправить. И уж тем более – лично взорвать всех «плохих». Раньше я даже стархрычей в каком-то ауле перестрелял – глазом не моргнул! Не говоря уж о том, что всех местных джигитов перерезал, и женщин чуть не изнасиловал!.. И – как с гуся вода! Ни малейших «угрызений»!

А вот на прошлом Задании… Да и на этом. Хм-м…

– Знаешь что, Андрей. Не смогу чётко ответить. Сам пока не знаю, что сподвигло. Но…

Но вот показалось мне в том момент, что то, как сейчас обустроен этот Мир – неправильно. Вот именно – несправедливо! И для самих людей – унизительно, и бесперспективно! И поскольку они там застыли в стазисе, ну, то есть – никто ничего предпринимать не собирался, да и не мог, решил я им немного помочь!

Вернуть металл на родину. И остатки урана-радия. Да и солнце открыть. Нормальное. Чтоб быстрее у них зародилась и возникла новая, обычная, то есть – «наповерхностная», Цивилизация, и чтоб побыстрей грохнулись с неба зависшие там в недосягаемости твари-олигархи. Тьфу ты – их гнусные наследнички!

Влад кивает:

– Ну, в-принципе, это логично. Потому что то, что ты рассказал про этот социум – ненормально, конечно. В натуре – по Герберту. Уэллсу.

– Ага. Только вот у него в романе герой ничего особо исправлять там, в будущем, не собирался. А вот Волк у нас – красавчик! Супердиверсант, одно слово!

Криво усмехаюсь:

– Я свои лавры с удовольствием кому-нибудь отдам. Даром. Только чтоб больше в такую …опу не попадать!

– Согласен. – Влад опять кивает, – Странный Мир. Какой-то… Вывернутый наизнанку!

– Вот-вот. Но, с другой стороны, хорошо, что он достался Волку. Вряд ли кто из нас пробился бы так далеко. И сделал так много!

– Точно, Чекист. Ну а сейчас что-то мы опять заболтались. Пора по домам!

– Да, согласен, Влад. – Василий первым подаёт руку, прощаемся.

У выхода из клуба приостанавливаюсь. Оглядываюсь на двери – словно вижу их в первый раз. Гос-споди!

Неужели я – Я! – и правда – обеспокоился судьбой какого-то Социума?!

Да я ли это?!

19. Собаке – собачья… Жизнь!

В метро приходится сидеть на одной ягодице.

Вторая, зар-раза такая, всё ещё болит. Да и то место, где в руке была «дырка», нагло ноет. И ухо, хоть я его снова вижу в отражении в стекле – тоже. Но – терпимо. За щёку не беспокоюсь: краткий взгляд в зеркало говорит, что ничего там не осталось от кровавой гематомы. Так что – хоть сейчас жениться!.. До свадьбы уж оно точно – заживёт.

Не доходя до подъезда, на лавочке перед соседним, вижу снова одного из наших алкашей – друга дяди Фёдора и Лёшика, дядю Саню, и рядом с ним почему-то – нашего участкового: Василия Петровича. Приостанавливаюсь:

– Добрый вечер, Василий Петрович. Здравствуйте, дядя Саня.

– Здравствуйте, Нигматуллин.

– Здравствуй, Ривкатик… – по глазам дяди Сани и по скукоженным плечам вижу, что проблемы у него. Да и тон очень даже задумчивый. Или, скорее, печальный.

Решаю, что на всякий (Мало ли!) случай нужно бы мне послушать «внутренним ухом», в чём там у них дело. Потому что оба после того, как поздоровались, помалкивают. Васильпетрович смотрит на меня, дядя Саня – на свои шлёпки. Явно ждут, когда пройду себе мимо.

Ну, вернее, это Васильпетрович ждёт. Дядя Саня же – мается.

Иду. Подстраиваюсь. Ага. Хм-м… Хм. Вот оно как.

Кто-то убил тётю Марусю из первого подъезда, ограбив квартиру, а убийству попытавшись придать такой вид, будто старушка сама поставила на газ кастрюлю, да и не смогла выключить: упала, ударилась головой, и потеряла сознание.

Но, к счастью, к ней зашла племянница, Лиза, или Лизавета, как звала её тётя Маруся. Пришла в ужас, конечно! Но что делать, быстро сообразила. И выключила конфорку, прежде, чем выкипел борщ, кастрюля расплавилась, и газ к чертям взорвался! И позвонила в скорую, и в полицию. Это вычитал у Васильпетровича.

А прошерстить мозг дяди Сани нетрудно: всё лежит на поверхности. Он изо всех сил пытается скрыть, что видел, (Поскольку тщетно искал, с кем бы – на троих!..) как в половине четвёртого, когда всё это дело, оказывается, и заварилось, из подъезда тёти Маруси выходил его ещё один «старинный» кореш. Витёк.

Сейчас безработный, и вконец опустившийся алкаш, который иногда за бабки подстригал газон, имевшийся в палисаднике перед квартиркой бабы Маруси, и помогавший ей с перестановкой мебели, хождением с магазин, да и вообще – не гнушался подработать мальчиком «подай-принеси».И просто нагло попрошайничать у жильцов.

Лет Витьку примерно пятьдесят пять, но выглядит он на все шестьдесят. И даже пять. И вижу я в мозгу дяди Сани, что и подставлять «кореша» ему не охота – во-первых, страшно – а вдруг ещё пришибёт?! – а во-вторых, нельзя покрывать того перед лицом Закона. Всё-таки, такое дело… Убийство. С другой стороны – вдруг просто – совпадение?

А ну как – на самом деле не Витёк?!

Не оборачиваюсь на участкового и дядю Саню. И так мне всё «видно». Вижу, что собирается Васильпетрович продолжить дознание, которое сейчас ведётся в статусе «доверительной беседы», и в любом случае так или иначе планирует он «расколоть» нашего простачка, поскольку видит его неумные и наивные «виляния», и недомолвки, и понимает, что неспроста они. Ну а дядя Саня тоже понимает. Что долго не продержится.

Иду в конец двора. Где живёт Витёк – знаю. Ну-ка, ну-ка… А, нет. Нету Витька дома. И сейчас, когда я открыл глаза своего разума пошире, да и проехался, как радаром – узконаправленным лучом «сканируя» по всему периметру колодца двора, легко обнаружил искомого сволоча на чердаке дома напротив нашего. Спрятался этот лох там, в оборудованной Михаилом Павловичем подсобке, где тот держит старые запчасти от своей почившей в бозе ещё пятнадцать лет назад восьмёрки. Причём гад так спешил, что даже не догадался напиться, или хоть баклажку захватить с водой. И сейчас разрывается между желанием слезть и напиться, или всё же выждать, пока Васильпетрович отчалит…

«Расследование» моё не затягивается: мне ни допросы, ни «очные ставки», ни «следственные эксперименты» не нужны.

Убил этот гад бедняжку бабу Марусю.

Сердце моё сжимает чья-то невидимая рука, и на глаза наворачиваются слёзы. Ах, детство!..

А ведь однажды, в молодости, когда мне было шесть, баба Маруся заступилась за меня перед местной отвязной шпаной. Хотевшей отобрать у меня деньги на хлеб, за которым меня послала мать. И даже прогнала их с помощью зонтика!.. (Вот в том числе и благодаря таким воспоминаниям я так легко согласился вступить в Братство!..)

Ах ты ж мразь. Тварь. С-сука трусливая. И всё это – из-за пары колечек, цепочки, чуть толще обычной нитки, и пяти тысяч, оставшихся от пенсии после уплаты налогов?!

А-а, вон оно что: он-то рассчитывал, что была ещё заначка в шкафу под чистыми простынями… Но не оказалось. Поэтому и ударил – и не просто так, а – головой старушки о край столешницы. Чтоб там остались реденькие седые волосы. И положил бабу Марусю так, чтоб подумали, что она поскользнулась на пролитом борще, и упала сама…

Ну хорошо. Мне с моей «совестью» договориться достаточно просто. Сделал – отвечай. Ведь я – не Российский суд. Который «Самый гуманный суд в мире!» А я не допущу до подключения пронырливых адвокатишек, которые готовы и Гитлера выставить «патриотом» и «правозащитником»!