Перед грозой так пахнут розы

* * *

Восьмое марта мы по общему согласию провели, как обычный день – не православный праздник, и к тому же первая неделя Великого поста.

А вот на следующий день было воскресенье торжества православия. Когда постящимся допускается вино.

И в связи с этим мы хорошенько нагрузились.

Погода стояла вполне субтропическая – лёгкий бриз и перистые облака.

Идеальные условия, чтобы посидеть в открытой кафешке на верхней палубе.

Пицца с мидиями, графин молодого красного вина, а вокруг открытое море.

Мы как раз шли напрямую из Палермо в Неаполь полным ходом.

Не одна пара законных супругов или просто влюблённых под это дело попыталась повторить инсценировку из легендарного фильма «Титаник». Ту, где Леонардо ди Каприо ставит Кейт Уинслет на леер в носовой части корабля, как бы изображая в её лице статуи античных богинь, которых ваяли на носах своих судов владельцы древнегреческих и древнеримских парусников. И мы не исключение. Только «Титаник» шёл на запад, вслед заходящему солнцу, а мы, наоборот, на северо-восток, откуда наплывали сумерки с тропической быстротой.

Потом мы продолжили сидеть за столиком, не обращая внимания на других пассажиров, что приходили и уходили.

Я любовался обожаемой женой в последних отблесках заката, смешивающихся с огнями загорающихся на палубе разноцветных фонарей.

И мои мысли под влиянием новых бокалов вина путались в голове.

Она изо всех сил старается показать себя сильной и мужественной.

Но я-то знаю, какая она на самом деле хрупкая и ранимая.

Как роза, у которой за острыми шипами скрываются нежнейшие лепестки.

И мой священный долг – оберегать этот прекраснейший цветок от ураганов, которые могут те лепестки оборвать. Любой ценой и любыми средствами. Но я, мягко говоря, не всемогущ.

Нет, этот пароход не утонет, как «Титаник» – в Средиземном море айсберги не водятся.

Но тонет в крови наша страна, к возвращению куда мы приближаемся с каждым оборотом корабельного винта. Наскочила на айсберг подкупленных американцами смутьянов и под властью самодуров стремительно скатывается в хаос.

Я хоть сколько-нибудь минут в день посматривал youtube и почитывал блоги знакомых из Киева и области.

В последние дни не стало милиции. Старый состав был разогнан или самораспустился из-за несогласия с путчистами. А в новые отряды самообороны с пафосным названием «Национальная гвардия» набирают вчерашних уголовников. Легко представить, какой «порядок» они установят на улицах городов и весей. По слухам, в Фастове они ворвались в ювелирный магазин и похитили весь товар. А когда охранники пытались им противостоять, сунули им под нос официальные ксивы, для убедительности вытащив пистолеты из кобуры.

А если таким молодчикам понравится Наташа, возвращающаяся на метро с работы, что она сможет противопоставить их наглости и похоти? Даже если я буду возить её из офиса до дома на машине – что мы сможем вдвоём противопоставить банде обдолбанных отморозков, да ещё и с полномочиями представителей власти?

Вино придало мне смелости, и я решился высказать мысль, что постоянно бродила в моей голове с того момента, как мы услышали Фарион, смотря телевизор в Неаполе. От волнения я перешёл на невообразимый суржик из смеси русского, украинского, казачьих диалектов и фени донецких гопников.

– Треба нам тiкати вiдн ненькi, шо зараз стала злой мачехой. Я согласен, шо Киiв много рокiв був мать городов русских и найкраще мiсто Европи. Но зараз це зашкварено и оскверненне мiсто. Коли будьмо у Рiме, поменяймо квиткi на лiтак и майнём в Москву. Та шо, я собi роботу не знайду? Москва – богатейше мiсто у свiтi. Будьмо получати долларiв стiлькi, скiлькi у Киевi грiвень.

Когда я назвал Киев «зашкваренным городом», Наташа начала нервно постукивать костяшками пальцев по столу, а как я закончил, ответила так эмоционально, что для пущей убедительности встала.

– Коли мене обiдно кличуть «Целка-патрiотка», це неправда тiлькi у першей частiнi. Я справжна патрiотка Украiни! Я розумiю, шо зараз у влади упирi та некроманти. И шо? Нежить прiйде и уйде, а Киiв залишеться моiм рiдним мiстом. Завжди!!

На последнем слове она разревелась и убежала в нашу каюту.

Я остался за столиком один и сидел, пока небо окончательно не стемнело, а я сам окончательно не успокоился, допив до конца вино.

Когда я незаметно вошёл в каюту, Ната уже не плакала громко, а тихонько всхлипывала.

Я никогда не умел утешать плачущих женщин и вряд ли уже когда-нибудь научусь. Как только пытаюсь сказать слова утешения, оказываюсь слоном в посудной лавке. И я не стал говорить ничего. Только молча обнял её за плечи. Которые сначала чуть-чуть подёргивались, но в моих руках остановились.

Потом мы полночи успокаивали друг другу нервы самым актуальным способом для молодожёнов. А после она уснула, положив голову мне на грудь и обхватив руками торс. Как будто старалась прижаться ко мне как можно плотней, ища защиты от меня, как от последней и единственной надежды. Мы могли спорить, ссориться, ругаться. Но при этом не переставали любить друг друга ни на миг.

* * *

Через два дня мы снова были в Риме.

Когда мы ехали в метро по каким-то своим делам, у Наташи в сумочке неожиданно зазвонил телефон. Ей было лень выполнять дамский квест «Найди пиликающую трубку в бездонном ридикюле», но она решила всё же ответить. Взглянув на определившийся номер, она удивлённо подняла глаза на меня:

– Ой, это твоя мама.

Я тоже удивился, почему мать не позвонила мне напрямую. И тут же вспомнил, что мой Андроид сожрал аккумулятор до нуля задолго до этой минуты.

Звонок всё продолжался. Ната сняла трубку, и там действительно раздался мамин голос:

– Наташенька, передай Андрею, что отец…

Но было поздно. Поезд заехал далеко в перегон между станциями, и связь прервалась.

Если б я был более внимательным сыном, я бы перезвонил, оказавшись на связи. Но я тогда был в плену навязчивых идей и перезвонить забыл. Возможно, если бы кто-нибудь из нас тогда перезвонил, или мать сама перезвонила, это могло бы многое изменить. Хотя, не факт. Но никто не перезвонил.

Оставшиеся дни до отлёта Наташа хотела наверстать то, что ещё можно было взять от этой турпоездки. А я хотел убедить её эмигрировать. Только уже более деликатно, чем в первый раз.

Но она была непреклонна – мы возвращаемся, и точка.

В субботу 15 числа, за два дня до выхода на работу, медовый месяц в Италии подошёл к концу. Мы снова шли по аэропорту имени величайшего итальянского художника. Терминал «С» – це терминал. Всем терминалам терминал, больше всех остальных вместе взятых. Отсюда вылетает большинство международных рейсов, в том числе и во все страны бывшего Советского Союза.

В этот раз мы прибыли на регистрацию с запасом по времени. Но всё равно пассажиров нашего рейса в зале было уже много. И, кроме того, начали уже прибывать некоторые пассажиры рейса Рим – Санкт-Петербург, вылетающего через час после киевского.

Какой разительный контраст был между улетающими в родные страны украинцами и россиянами. Петербуржцы улыбались направо и налево. Отпускники набрались сил на отдыхе и теперь собирались с новыми силами проявлять энтузиазм в зарабатывании денег, чтобы через несколько месяцев снова полететь из зимы в лето. Украинцы же по большей части ходили понурые – на лицах читалась тревога и неуверенность в завтрашнем дне.

Я сделал последнюю отчаянную попытку уговорить жену сбежать в Россию и схватил её за руку, пытаясь силой затащить в кассу, где можно было поменять билет Рим – Киев на Рим – Санкт-Петербург.

Она попыталась отшутиться:

– Что я в этом Питере не видела? Была я в нём – там постоянно дует.

Я дал ей понять, что серьёзен, как никогда, и тогда она встала в позу «руки в боки» и сама предъявила мне ультиматум:

– Вибiрай, чi я, чi емiграцiя!

– Чи сара, – ответил я, давая понять, что согласен на всё, лишь бы быть с ней.