Перед грозой так пахнут розы

И покорно поплёлся за ней к стойке регистрации на рейс Рим – Киев.

* * *

Мы прибыли в украинскую столицу накануне референдума в Крыму об отторжении полуострова от украинского государства.

Несмотря на выходной день, на киевских дорогах стояли пробки. Многие из них были попросту перекрыты.

В этот день на моём родном Донбассе собирались многотысячные акции в поддержку отделения Крыма, чтобы отвлечь верные киевской власти войска и не допустить подавления протестов в самом Крыму.

В Киеве же проходили шествия идеологической направленности с точностью до наоборот.

Громили магазины и офисы российских компаний. И даже бензоколонки Лукойла, на которых ещё вчера сами заправлялись, радуясь, что там топливо дешевле, чем на заправках нефтяной компании Коломойского.

Машины с крымскими номерами переворачивали или вовсе сжигали.

Мы глядели на это из окон машины, что везла нас из аэропорта в город, и с каждым километром понимали, насколько справедливо переделана старинная поговорка: «Не говори гоп, пока не увидишь, во что впрыгнул».

Впрочем, у нашего таксиста номера были самые, что ни на есть, киевские, и из Борисполя до Троенщины мы добрались без приключений.

Вечером мы запланировали с утра нанести визит в Червонохрамск и проведать отца Виктора. Он приглашал нас на престольный праздник в день Луки Войно-Ясенецкого 18 марта. Но это был рабочий день, а наши отпуска уже кончились. Мы не сомневались, что директора отпустят нас на полдня, но не хотелось общаться со священником и родственником впопыхах, поглядывая на часы, чтобы к обеду успеть на работу. А в воскресенье можно не спеша поговорить, тем более что накопилось много тем, которые хотелось бы обсудить.

Поэтому мы легли спать пораньше, чтоб не проспать исповедь перед литургией. И воздержались от супружеских утех, чтобы можно было причащаться.

Я поехал по кольцевой, в обход беспокойного центра, и в Червонохрамск мы прибыли вовремя.

Если в больших соборах крупных городов обстановка более официальная, то в малых и средних храмах мелких городков и посёлков обстановка какая-то более семейная, что ли. Например, после литургии силами приходского актива для присутствовавших на богослужении накрывают трапезу, учитывая, что перед литургией с утра не едят.

Вот и мы, причастившись и поцеловав крест, стояли на улице в храмовом дворе в ожидании, когда позовут в приходской дом к столу. Оттаивала природа, и сердца прихожан оттаивали от хорошей погоды, но больше от соприкосновения со Христом. Батюшка замедлил в алтаре, и всё больше прихожан ожидало на улице, когда он выйдет из храма, чтобы благословить трапезу.

Мы присоседились к одной компании, обсуждавшей какие-то приходские дела, встряли в разговор, и никто не заметил, как мы все стали говорить громче. Разговаривали по-русски.

Вдруг к храмовому сетчатому забору подошла стайка мальчишек среднего школьного возраста, и самый борзый из них, сложив руки у рта трубочкой, чтобы мы лучше слышали, прокричал в нашу сторону:

– Шёл хохол – нас**л на пол. Шёл коцап – зубами цап!

На шум из храма вышел дьякон и погрозил сорванцам кулаком:

– Эй, шпана, сейчас я вас отучу в святом месте ругаться!

Подростки бросились врассыпную. Но осадок остался. Прихожане сочли за благо ретироваться в дом, где уже накрыли на столы, и с минуты на минуту должен был прийти священник.

Когда все поели и засобирались домой, мы задержались, чтобы обсудить с отцом Виктором дела семейные наедине.

Он разлил по кружкам оставшийся чай, и беседа пошла своим чередом.

Точнее, не совсем.

Раньше мы обсуждали либо духовные вопросы, либо бытовые.

Теперь же мы не могли не коснуться последних событий в государстве.

В Сумской области захвачен православный храм и насильственно передан секте «Киевский патриархат». Не говоря уже о таких областях, как Тернопольская и Хмельницкая, где таких захватов с момента переворота случилось уже несколько десятков. Но Почаевскую Лавру Бог пока хранит. И Киево-Печерскую тоже.

И тут, в подтверждение того, насколько серьёзная сложилась ситуация для православия на Украине, в приходской дом твёрдым строевым шагом зашли трое громил, одетых в армейском стиле, с шевроном на рукаве, до боли напоминающим знаки отличия «Ваффен СС».

– Как называется твоя церковь?

– Во-первых, я с вами на брудершафт не пил, – холодно ответил отец Виктор, – а во-вторых, моя Церковь называется Украинская Православная Церковь Московского Патриархата, а я – иерей Виктор Грищук, если вы не знаете.

– Во-первых, – повысил голос один из штурмовиков, – ты принадлежишь к Московскому патриархату, значит москаль. А во-вторых, твоя церковь, насколько нам известно, называется храм святителя Луки Крымского. Епископа Крыма, где сегодня вспыхнул мятеж. А мы называемся Правый Сектор. Мы защищаем независимость Украины от России, а кто не с нами, тот не прав и не должен жить. И вот, что ты должен сделать, чтобы жить. Когда мы придём сюда в следующий раз, здесь должны лежать все учредительные документы прихода. И нотариально заверенные документы о переоформлении прихода на Киевский патриархат. А тебя, чтобы и духу здесь не было. Настоятель прихода в пригороде украинской столицы должен быть патриотом Украины, то есть, верным подчинённым истинного патриарха Филарета, а не путинского холуя Кирилла Гундяева, что молча позволяет России у нас Крым отжать. И никакого упоминания крымского епископа в названии прихода. Переименуем храм в честь Мазепы…

– Но позвольте, – робко пытался возражать отец Виктор, – Кирилл – мой законный патриарх, а Мазепа предан анафеме, в отличие от канонизированного архиепископа Луки.

– Заткнись! – крикнул второй штурмовик, – как мы вам прикажем, епископам и попам, так и будете молиться! Наши требования понятны? Срок исполнения двое суток. И если ты их проигнорируешь, то мы придём сюда снова, и тогда выжившие будут завидовать мёртвым.

А третий вынул из кобуры пистолет, навёл на священника и скомандовал:

– Пляши. Кто не скачет, тот москаль.

Этого я уже не стерпел и начал подниматься из-за стола:

– Как ты разговариваешь с Божьим служителем?

Но тут же получил рукояткой этого пистолета по лбу, так что выступила капля крови, и осел обратно на стул.

Отец Виктор пытался изображать в подряснике какие-то вялые движения, позабытые со времён перестроечных дискотек, а штурмовики гоготали, как дикие жеребцы.

Через минуту они резко развернулись и вышли, отдав в дверях нацистский салют, и за столом воцарилось унылое молчание.

Первым его нарушил отец Виктор:

– Приглашения на престольный праздник отменяются. Кто придёт, тот и придёт. А рисковать чужими жизнями я считаю неоправданным.

Я уточнил:

– Так он, всё-таки, будет?

– Да, я здесь останусь, – ответил отец Виктор, – я – воин Христов, бросать свой приход – дезертирство. Тем более, я не отдам раскольникам единственный храм в нашем городке.

– Но как же священники-белоэмигранты, бежавшие от диктатуры безбожных коммунистов? – спросил я.

– Они ответят за свои грехи, а я за свои, – смиренно уклонился от прямого ответа священник.

– А как же дети и матушка? – Наталья, прежде всего, спросила о жене, потому что сама недавно стала женой.

– Должны были пересечь молдавскую границу, примерно, когда читались часы, – батюшка взглянул на циферблат на стене.

– Так ты предвидел это? – подумал я о своём. Я вообще склонен к мистике и не одного знакомого священника подозревал в прозорливости и других духовных дарах.