Перед грозой так пахнут розы

– Вот ещё, руки марать о какую-то истеричку.

А Наталья отчаянно звонила в домофон офиса на 19 этаже. Охранник отошёл по нужде, и дверь открыл сам директор в пальто, явно собиравшийся покинуть здание.

– Тимофей Иваныч, Тимофей Иваныч, не уезжайте! – заголосила Наталка, – у меня есть важные новости об Андрее.

– Наташа? – удивился мой начальник, – Что ты хочешь сказать про этого патлатого прогульщика?

– Он не прогульщик! Он арестован.

– Вот как? А я уж думал, напился с братцем. На звонки не отвечает.

Директор вернулся в приёмную, на ходу бросив секретарше:

– Валечка, приказ о строгом выговоре Соколову засунь в шрёдер.

И снял трубку телефона, набрав номер, известный немногим людям с большими связями.

– Костя? А где Кушнеренко? – спросил он, когда на звонок ответил майор вместо генерал-майора, – ах, на даче полковника Ярового? Он вроде подполковник? Ах, отмечают присвоение ему полковника?

Тимофей Иванович положил трубку и задумчиво прошептал:

– Всё плохо. Через час они уже будут в ауте. Можно не успеть доехать.

Тогда он достал из барсетки айфон и набрал номер, известный ещё меньшему числу людей:

– Петро Петрович? Миша тут, рядом с тобой? Потом объясню, как узнал, дай ему трубку. Михайло Семеныч? Ты как, ещё в состоянии говорить по делу? Только начали? Прошу, как человек человека, не продолжай, пока я не приеду – поговорить надо. По какому делу? По личному. Жди примерно через час.

На встречу с генералом МВД Тимофей Иванович поехал без Натальи – ещё вспылит и дров наломает. Он дал ей деньги на такси и попросил приехать ко мне, чтобы добиться свидания и успокоить меня, что надолго я не засижусь, максимум до следующего утра. Выяснить у генерал-майора МВД, куда национальная гвардия могла поместить арестованного, труда не составило. В свидании ей отказали без объяснения причин, и она поехала в больницу, куда увезли отца Виктора на скорой помощи по звонку регента хора. Всё лучше, чем сидеть одной в пустой квартире и терзаться, гадая о судьбе близких.

А директор поехал на дачу за высоким забором. Лексус с красивыми номерами охранники пропустили без запинки, и бизнесмен с генералом уединились в переговорной. Кушнеренко был со слабым запахом перегара, но ещё вменяемый. Если офицера, присягнувшего новой киевской власти, можно назвать вменяемым.

– Михайло Семеныч, у мене небольшая неприятность, – начал директор спокойным тоном, – твои хлопцы моего повязали. А он – специалист от Бога, другого такого не найдёшь даже в мегаполисе. Ну не из Москвы же приглашать – я разорюсь платить ему зарплату, как москвичу.

Выслушав, за что меня посадили, генерал коротко бросил:

– Сорок тысяч.

– Не вопрос, – обрадовался Тимофей Иванович и вынул из портфеля две пачки двухсотгривенных купюр.

– Тим, ты не понял, – уточнил Кушнеренко, – сорок тысяч долларов.

– Оборзел, Семеныч? Какие сорок тонн? Там и десяти не плавает, это же просто хулиганство.

– Нет, Иваныч, – вздохнул Михаил Семенович, – там посерьёзнее статья. Воспрепятствование деятельности отряда национальной гвардии при исполнении квалифицируется, как терроризм. А он ещё и спину одному из наших сломал – отягчающее обстоятельство. Так что, Андрюшка-то твой – государственный преступник. Двадцать пять тысяч. Евро.

– Ну, так уж и сломал. Наверно, тот парень всё-таки лёгкими ушибами отделался. Ладно, могу дать не десять, а двадцать тысяч долларов. Но только по безналу.

– Перелома там действительно нет. Но ушибы не лёгкие, а тяжёлые. Надолго парень на больничный попал. Двадцать тысяч евро. Это мое последнее слово.

– По рукам. Поехали в банк. Мой водитель отвезёт, он стоит во дворе с включенным двигателем.

Доставив генерала назад за праздничный стол, Тимофей Иванович окончательно повернул в сторону Киева, по пути позвонив Наталье и сказав, чтобы она снова заказала такси и ехала к Лукьяновской тюрьме.

– А я и не отпускала таксиста, ожидая этого звонка от вас, – простодушно призналась она.

– И машина стоит уже несколько часов? У тебя денег-то хватит?

– Хватит-хватит, Тимофей Иванович, и ещё останется, – бодро ответила Ната, радуясь, что меня всё-таки освобождают.

Во втором часу ночи (у моих часов были светящиеся стрелки) меня разбудил щелчок в замке на двери в камеру, ворвавшийся в неё из коридора луч света и крик милиционера:

– Заключённый Андрей Соколов, на выход!

– На волю или в подвал к стенке? – съязвил я спросонья.

– Поговори мне ещё, – неопределённо ответил милиционер.

Мне ничего не оставалось, кроме того, как подставить руки под наручники и проследовать, куда он приказал.

Я вспомнил этот коридор. По нему же меня и вели сюда. Значит, пронесло – ведут не в подвал, а в администрацию.

В кабинете дежурного офицера меня уже встречали Наталья и Тимофей Иванович. Какая же она у меня всё-таки умничка. Другая бы дома сопли на кулак мотала, а моя любимая не сдалась. Спасибо, любимая, что ты у меня такая мужественная и решительная.

Уже на выходе из тюрьмы я сообразил, что забыл спросить у сокамерника, с которым пел песню, как полностью расшифровывается его имя, Слава. А ещё забыл спросить, откуда простой белорусский работяга так хорошо знает английский. Но возвращаться в камеру, чтобы задать эти вопросы, не хотелось.

– Ну ты даёшь! – накинулась Натка на меня уже в машине, – так влип, еле вытащили тебя. Ты хоть знаешь, за какие баснословные бабки Иваныч тебя выкупил? Как два-три твоих Мерседеса стоит. Я уж молчу о том, что сама обрыдалась, пока ехала в метро к твоему шефу. И в кого ты такой уродился? Вечно во что-нибудь вляпаешься – то в историю, то в дерьмо.

– В Киеве тебе больше оставаться нельзя, – прервал её речь с переднего сиденья шеф, – знаю я этого прохвоста Кушнеренко. Хозяин своего слова – захотел дал, захотел взял. Назначаю тебя директором Луганского филиала. На Донбассе киевской власти нет. Пока назначаю в устной форме. Через день-другой будет готов письменный приказ. Приступаешь к работе со следующего понедельника.

– Наташа, – начал я свою реплику, – во-первых, можно подумать, ты бы сама с твоей-то безбашенностью, не бросилась защищать брата, которого месили, как боксёрскую грушу. А во-вторых, что это мы всё обо мне, да обо мне. Расскажи, как здоровье отца Виктора? Ты говорила, что дежурила у палаты, когда он был в реанимации.

Наташа отвернулась и протараторила как можно быстрее фразу, которая ей далась очень тяжело:

– Не приходя в сознание, скончался в больнице.

– Чё-ё-ё-ёрт!! – зарычал я, заставив шофёра неаккуратно вильнуть рулём с перепугу. Я вложил в этот крик всю свою ненависть к сатане и его приспешникам, убивающим священников прямо во время богослужения.

Я не смог защитить священника. Я не смог защитить двоюродного брата. Моё самопожертвование оказалось напрасным. А может быть, и не напрасным. Пусть поймут, сволочи, что не только они могут избивать других людей, но и эти самые другие могут сопротивляться и избивать их самих.

Немного придя в себя, я прямо среди ночи набрал номер отца Илии. Когда звонят на мобильный в два часа ночи, ругаются даже монахи. Но он быстро взял себя в руки и пообещал отпеть убитого иерея в светлое время суток.

* * *

После трапезы в Лавре иеромонах Илия заводил свою машину, напевая себе под нос: «Видехом свет истинный…» Узнав, что в алтаре разгромленного храма остались Святые Дары, он загорелся энтузиазмом, во что бы то ни стало, потребить их. А потом привезти тело священника в храм, где тот был настоятелем, чтобы прямо там и отпеть.

Старый Фольксваген с дизельным двигателем капризничал, хотя на улице было заметно выше нуля градусов. Когда мотор, наконец, заработал, отец Илия увидел на заднем сидении седовласого архиерея в полном облачении.

– Владыка, как вы сюда попали? – удивился иеромонах.