Перед грозой так пахнут розы

Громко причитали женщины с орущими младенцами на руках в плацкартных вагонах. Глухое, тревожное молчание повисло в купе и СВ.

Все думали:

– Только бы не нас, только бы не нас.

И в купе Натальи они нашли долгожданную жертву.

Самуил Моисеевич выглядел так, что за версту можно было узнать еврея – в кипе и с пейсами.

Вот боевики и схватили его за бороду, таская по полу вагона и приговаривая:

– У-у-у, жидовская морда!

А один из них пристал к остальным пассажирам купе, повторяя:

– Слава Украине! Ну? Шо молчите як рыбы? Кричите: «Героям слава!» И погромче, а то мой командир глуховат.

А Натка – она такая. У ней же с детства обострённое чувство справедливости. И тут не смогла терпеть беспредел, сорвалась на нервной почве:

– Ну ты, герой с дырой! Только и можете, что дубасить стариков и священников. Втроём сегодня утром удирали, роняя по пути обгаженные портки, когда мой муж напугал их игрушечным пистолетом.

Злоба штурмовиков, естественно, переключилась на дерзкую дамочку.

Один из них увидел нательный крест через расстёгнутый ворот её рубашки и завопил:

– Снимай цацку с распятым Богом! Меня от неё тошнит.

У него самого была на шее цепочка с толстой свастикой.

– Сними сам, если силёнок хватит, – бросила ему вызов Ната.

– Тебя никто за язык не тянул, целка-патриотка, – разозлился штурмовик (Наталья была в любимом жёлто-синем костюме, отсюда и выражение). Два бандита схватили девушку за руки, а третий одной рукой взялся за крест, а второй ухватил её за грудь.

Но ноги у неё были свободны, и она от души лягнула нахала. Тот вылетел через отрытую дверь купе в коридор, шмякнулся в закрытое окно и завыл, схватившись за гениталии. Выжить, наверно, выживет, но насильничать больше не сможет.

Тогда штурмовики вчетвером вынесли из поезда за руки и за ноги непокорную девчонку, умудрившуюся при этом одного из них покусать, и с размаху бросили на соседние рельсы, на которых в сумерках показались из-за горизонта огни товарняка.

Превозмогая боль в ногах от удара о землю, Ната сделала попытку встать, чтобы увернуться от мчащейся на всех парах смерти. Но один из боевиков с размаху долбанул её железным ломом по коленям:

– Лежать, скотина!

И перебил ей обе ноги, обагрив жёлтые штаны алой кровью.

Кто-то из мужчин в вагоне дёрнулся, чтобы вынести её из опасного места, но был немедленно застрелен боевиками. Остальные не посмели шелохнуться после этого.

А у девушки с переломанными ногами внезапно исчезла гримаса жуткой боли на лице. Это лицо стало даже более просветлённым, чем раньше.

Она кричала громко, чтоб другие люди слышали за шумом приближающегося состава:

– Благодарю тебя, Господи, за то, что хоть я и не жила по-христиански, Ты сподобил меня хотя бы по-христиански умереть!

И при этом одновременно улыбалась и плакала.

А когда товарняк был уже совсем близко, тихо прошептала:

– Жаль, что я не причастилась вчера утром.

Машинист товарного состава, увидев лежащего на рельсах человека, естественно, дёрнул стоп-кран, но было поздно.

Колёса гружёных вагонов распилили молодую женщину на две неравные части.

А другой еврей, из соседнего вагона, услышав, что боевики бьют евреев, вылез в окно туалета и спрятался в кустах, совсем рядом с местом, где погибла Наталья. Ему даже пришлось утирать носовым платком остатки её тела и крови со своего лица.

Когда штурмовики ушли, он нашёл в кармане её брюк чудом не попавший под колёса телефон и набрал два контакта из списка – Батя и Дед. А потом вызвал скорую помощь, чтобы отвезти тело в больницу. Но больница не понадобилась. Приехавшим врачам осталось только констатировать смерть и отправить тело в морг.

Я приехал, как только смог, и обнаружил, что паспорт действительно принадлежит моей внучке. Чёрным по белому написано: Наталья Степановна Бондаренко.

А вместе с паспортом отдали и её обручальное кольцо. Оказывается, даже в эти дни всеобщего беззакония попадаются честные люди – кольцо не спёрли.

* * *

Заглянув в паспорт, чтобы удостовериться, что он принадлежит именно ей, я вспомнил, что Ната так и не успела поменять документы на новую фамилию – Соколова.

А вот гравировку на кольцах сделать к свадьбе мы всё-таки успели.

Я снял своё кольцо и положил рядом с кольцом жены. Выгравированные на кольцах слова образовали цельную фразу, по нашей задумке разделённую на две половины.

У меня было написано “To love each other now

”, а у неё “forever and a day

”.

Мы немного помолчали, выпили ещё по одной, и я продолжил расспрашивать деда о последних трагических событиях.

– А Степан Сергеича-то за что? – задал я недоуменный вопрос, – хохол, щирый украинец. Степан Бондаренко – звучит почти как Степан Бандера. Да они ему едва ли в попу должны не дуть. Зачем этим отморозкам понадобилось убивать лояльного во всём бизнесмена?

– В том-то и дело, что бизнесмена, – проворчал Сергей Валерьевич, – вся его вина перед бандитской властью лишь в том, что на его банковском счёте слишком много нулей. Не захотел капиталами делиться.

В восемь утра приехали на машине три трезвых водителя. Двое, чтобы наши с дедом машины отогнать, а третий, чтобы вести машину, на которой они сами приехали. Увидев в багажниках трупы, они заломили тройную цену. Но совсем не отказались. Уже привыкли. В последнее время им частенько такие вызовы поступали. Кому бандитский беспредел, а кому неплохой гешефт.

* * *

Сдав жену и тестя священника в киевский морг, я попросил шофёра поставить мою машину на парковке у супермаркета рядом с квартирой.

Супермаркет уже открылся, и я получил возможность купить пива, продолжая глушить горе алкоголем.

Раз за разом я слушал песню Nazareth “I don’t want to go on without you” и песню Арии «Возьми моё сердце».