Инга ложится спать

******

– Саня, открывай, что ты гасишься?! – кричала Фролова, прислонившись, к замочной скважине. – Мы знаем, что ты дома – мотоцикл под подъездом стоит и ключи в зажигании. Саня, открывай!

Защелкали замки, в проёме появился Саня: высокий, черный, короткостриженый. С щербинами на обеих щеках.

– Фролова, хватит орать. Надька – зайди. А ты подожди.

Надька вошла в квартиру, привычным движением скинула кроссовки и прошла в комнату. Саня вошёл следом и сел на прикрытый старым клетчатым пледом диван.

– Чего вам надо?

– Деньги мои отдай.

– Ты чо, дура что ли? Какие деньги?

– Кольца, на которые ты у отца семьдесят косарей занимал – мне Юлька все рассказала. Если не отдашь, я Гончарихе расскажу, кто у её зятя гараж обнёс.

– Ну чо ты сразу, Надюха… – Сашка привстал и попытался взять Надьку за плечо.

Она резко одёрнула руку и отшатнулась, стукнувшись ногой об ножку кресла. Она машинально наклонилась, чтобы погладить ушибленную голень. Короткая Надькина юбка задралась, приоткрыв кружевной ободок чулка.

Сашка снова сел на диван. Помолчал, наблюдая, как Надька разглаживает юбку.

– Хочешь кольца? Я отдам. Только ты мне сделаешь как тогда в сауне…

– Ты охренел что ли, Арсеньев? Я что, трахаться с тобой пришла?!

– В ломбарде на Кирова косарей за шестьдесят сразу заберут – я уже сдавал и выкупал…

Надька покраснела. Она почувствовала, как в районе подмышек разрастается мокрое и холодное.

– Давай только быстрее – там Юлька ждёт – щаз ломиться опять начнет. – Надька стянула юбку.

******

Когда у крыльца ломбарда, прямо под вывеской “МИДАС”, кричащую и упирающуюся Надьку заталкивали в полицейский газик, была уже половина девятого. Старушка на обочине мелко крестилась, не выпуская из руки полиэтиленовый пакет. От перпендикулярных жестов старушкиной руки пакет бутылочно позвякивал. Газик завелся со второго раза и с трудом тронулся. Старушка на всякий случай перекрестила уезжающую машину.

******

Дежурному лейтенанту было 26 лет. Он учился с Надькой в одной школе, только на два класса старше. У них даже была общая компания, и они один раз целовались на дискотеке.

– Сивохина, я не могу тебя отпустить, чо ты как дура-то? Приходишь с краденым средь бела дня, а я тебя “отпустить”.

– Да какое краденое, Игорь, эти кольца мне Сашка дарил. На батины деньги!

Надька сидела на стуле. Юбка порвалась, и она все время набрасывала ногу на ногу, чтобы хоть как-то прикрыться. Рукав куртки тоже был порван. “Хорошо, что по шву, – подумала Надька, – зашью, не видно будет”.

– Да вот такое краденое! Арсеньев этот твой – да, приносил, сдавал. А ограбили вчера: охранника вырубили и вынесли миллиона на три.

– Три?

– Ну где-то так. Надька, я знаю, что ты вообще ни при чем, но кольца-то ты принесла… И заявление уже приобщили.

– Ну и чо делать теперь? – Надька уставилась в пол, разглядывая завитушки на линолеуме.

– Да ничего уже не делать. Максимум – могу тебя под подписку о невыезде оформить. Но это нарушение будет так-то… Нафиг мне это надо… Только если ты… Ну то есть мы с тобой…

Надька посмотрела на лейтенанта и тихо встала со стула.

– Только давай быстрее, а то Юлька скоро ломиться начнет.

Клаполга

В огромном купе было столько уступов, крючков, перекладин и сеток, на которых можно было повиснуть, уцепиться, схватить и поковырять, что Валерка не знал с чего начать. Он тихонько поглядывал на чернеющие на фоне ослепительного окна фигуры матери и отца, между которыми тремя пароходными трубами торчали стаканы, обхваченные железным.

Валерка хотел начать проситься на вторую полку, но понял, что пока поезд не поедет, родители не будут стелить бельё, а значит на полку запрещено. А стелить белье в неподвижном поезде нельзя – это Валерка знал из опыта.

– Пап, а какая птица вот так кричит: ку-ку…

– Кукушка, конечно… – отец повернул голову к Валерке и превратился из черного профиля в обычное лицо со светящимися ушами.

– Да, кукушка… А вот так кто кричит: уи-и-и-и.... – валеркино "и" заполнило купе, ударилось об мать и тут же прекратилось.

– Не знаю… Может… Наташ, кто так кричит?

– Я так кричу, господи. Да не знаю я. Иволга… – раздраженно ответила мать.

Валерка несколько раз повертел в голове слово "иволга", ничего в нем не нашел и спросил:

– Иволга?

– Иволга, Иволга, Валер. Птица такая. Ну, она такая – как все птицы, только иволга.

– Понятно… А кто вот так вот кричит: клап-клап-клап! – Валерка подражал любимому звуку, с которым отщелкивались замки на отцовском дипломате.

– Клаполга – ответил отец.

– Клаполга? – удивился Валерка, – А разве такая бывает?

– Бывает, конечно. Обитает только у нас в городе, – Валерка заметил, что отец чиркнул глазами по материному лицу. – Только у нас и больше нигде. И живет себе клаполга, живет. Долго живет с одним самцом-клаполгой. У них рождается клаполжонок. А потом летом клаполги все вместе улетают на юг на поезде, и самочка клаполги находит там другого клаполгу.

Мать загрохотала стаканами, передвигая весь пароход поближе к окну, чтобы поставить на стол большие круглые локти, сцепить ладони птичкой и положить на них злое лицо.

– А зачем же другой клаполга, если уже есть один? – удивился Валерка.

– А вот это, сын, еще орнитологами не разгадано. Наверное, потому что клаполги-девочки не очень умные. – ответил отец.

– Зато клаполги-мальчики больно умные! При ребенке-то зачем! – мать вскочила и стала разматывать полосатую копну матраса.