Инга ложится спать

Поезд тронулся. Валерка с ожиданием смотрел, как мать расправляет простыни: рывками, поднимая волны пахнущего крахмалом ветра. Он тут же решил, что как только залезет, будет все время смотреть в окно, чтобы самому увидеть клаполгу.

Трусы с балясинами

– Я тебя, сучку, если еще раз мать мою тронешь, как шпротину достану оттуда, поняла?! – Валерка Силихин глухо колотил в дверь, мясисто обитую синим дерматином, и орал на весь подъезд.

– Поняла, кто подол подняла, баран! – из-за двери вырвался визгливый голос, пробивавший даже дерматиновый панцирь. – Иди вон к своей Ленке, там тебя ждут небось в трусах с балясинами!

– Юлька, не выводи меня! Я, блять, сто раз уже все объяснил! – еще громче орал Валерка.

– В задницу себе крикни, дебил тряпошный! Или Ленке в жопу орани, может сиськи голосом надуешь, козел!

– Юль, давай спокойно, – Валерка выдохнул, понизил голос, и в этот момент вниз по лестнице прошмыгнула похожая на трость старушка-соседка. – Юль, давай снова: мы увидели, что хата ленкина горит. Саня в пожарку побежал, а я дверь ломать стал, может живой кто или вещи выносить.

– А чо-то ты-то не побежал в пожарку-то? Голых баб там не валяется, что ли?

– Юля-а-а-а… – Валерка прислонился спиной к двери и вытянул ноги на площадку. – Я сломал дверь, в хате пиздец дыму. Я на полу у двери её увидел: лежит – мордой в коврик, жопой вверх. Я вытащил её на лавку и искусственное дыхание стал оказывать. Я виноват, что ли, что она там в одних трусах батистовых шарахается по пожарам?

– Мне Лидка рассказала, кто там шарахется, и что ты там оказывал руками своими сраными. Вас, наверное, просто Файка с третьего раньше засекла, а вы и хату подпалили, чтобы алиби.

– Юль, ну ты дура что ли?! Скажи, что да, так я встану и сам в поссовет на развод пойду подам. Ты думаешь, я сестру твою за жопу хватал, пока из квартиры тащил? Ты совсем, что ли, дура? Дура, да?

– Манда! Я тебе подам на развод, сволочь! Я на тебя в суд подам за аморальный ущерб!

– За моральный, Юль… – Валерка улыбался. Он, да и весь подъезд давно знал, что если до суда дошло, то скоро откроет.

– За всё подам!

– За всё… Хлеб-то есть дома?

– Нету хлеба. И дома у тебя нету!

– Ну серьезно, Юль…

– Да завались хлебу! За неделю не сожрешь. Винограда лучше купи. Без косточек.

– Хорошо.

– И сыр. И не приходи со всем этим! И возьми вина полусладкого, у меня горе: муж-придурок и сестра-шлюха.

Спасибо

Когда Рыбникова уволили, он переехал в общежитие на окраине города. В комнате, где он поселился, стояла хрусткая полуторная кровать с плоским матрасом, бывший белый холодильник, и телевизор, всем корпусом умоляющий не включать. Рыбников сидел на табуретке и рассматривал глубокие царапины на коричневом крашеном полу. Наверное, предыдущего жильца вытаскивали за ноги, а он отчаянно цеплялся за свои бюджетные двенадцать квадратов. У Рыбникова пока не было никакого плана. Единственное, чего он хотел – это забрать два оклада в кассе НИИ и больше никогда не видеть коричневый каракуль химии на голове кассирши Антонины Григорьевны.

В дверь постучали. Рыбников встал, поправил рубашку и пошёл открывать. В коридоре, который на самом деле был общим холлом с дырявым диваном, телевизором и высоким полумёртвым растением, стояла женщина в халате.

– У Витьки день рождения в пятницу. Мы скидываемся всем блоком, хотим подарить магнитофон… – незаметно картавя, сказала женщина. – Я Саша. Деньги мне сдавать.

– Но… Я же только что въехал… – Рыбников смутился.

– Ну это невежливо, в конце концов. Ну и что, что въехал. Что, Витька не человек, что ли? – она сунула руки в карманы, взволновав нарисованные на халате бледные от стирок пионы.

– Нет, ну человек, конечно, я же не говорю, что… Я наоборот, вежливо же…

– Просто из вежливости сдавать не надо… – обиделась женщина-Саша, – если решишь скидываться, то шестьсот рублей в пятнадцатую комнату занеси.

– Хорошо, спасибо… – закончил Рыбников.

Саша развернулась и пошла в сторону кухни, раскачивая пионами. Шестьсот рублей Витьке на магнитофон. Пятнадцатая комната. Все понятно. Соседку слева зовут Саша. А справа живет какая-то семья – их рыжая коляска стоит у двери. Значит, Витька занимает одну из двух оставшихся комнат: направо в угол или налево в угол. Наверное, направо, потому что налево – ярко-синий махровый коврик, каких у людей по имени Витька просто быть не может. Рыбников вернулся к себе, накинул куртку и пошёл на остановку.

******

В троллейбусе было жарко. Большая оранжевая кондукторша развалилась на двух сидениях: до ближайшей остановки ехать минут десять, а кроме Рыбникова никто не вошёл. Рыбников с удовольствием подпрыгивал на пружинистом сидении у окна и смотрел на проезжающие по встречке машины. До НИИ было полчаса езды, и пока можно было подумать про то, как он будет жить в своей новой комнате, что нужно купить, а что есть в коробках, которые он увёз из однокомнатной квартиры на улице Беринга. Две кастрюли, ковшик, глубокая сковородка: переложены газетами, на самом дне, под тарелками. А вот заварника нет – Светка забрала, потому что “таким дебилам как ты, Лёша, чай нельзя пить, а то чаинками подавишься”. Рыбников ей сказал “Спасибо, Света, я новый куплю”. Надо купить.

****

Ноябрьский оклад и аванс за декабрь – проверяй, – Антонина Григорьевна выложила стопку денег перед Рыбниковым.

– Спасибо. А оклад за декабрь? – спросил Рыбников.

– Эва чо! За декабрь ему оклад. В январе после праздников придёшь, не сахарный. Никому не дали, а ему дай! С какой это стати?! – кассирша мелко затрясла химией, имитируя гнев.

– Понятно. Хорошо. В январе. После праздников. До свидания, спасибо, всего доброго. – Рыбников забрал деньги и пошёл по коридору к лифту, оставляя кассиршу клокотать себе под нос “…вежливые все стали, “спасибо”, да “всего доброго”… добрых нашёл…извините уж, что злые…”.

****

В троллейбусе та же самая кондукторша расталкивала скопившихся пассажиров оранжевыми боками, чтобы оторвать и сунуть в протянутые ладони серые билетики. Рыбников, прижался к окну, кое-как высыпал мелочь в растопыренную ладонь кондукторши и ухватил двумя свободными пальцами протянутый билет.

– Благодарю, спасибо… – по привычке сказал он в оранжевую спину.

– Вежливый, блять, какой!

Рыбников повернул голову. На него презрительно смотрел высокий худой мужик с короткой стрижкой и тупым подбородком-калошей, торчащим из синего вязаного воротника. На свитере было белым вывязано слово “Nord”.

– Что, простите? – удивился Рыбников.

– На хер сходите! Со своими спасибами! – от длинного пахнуло пивным суслом и чесноком.

– Вы меня извините, конечно, но я бы попрос…. – начал Рыбников и осекся, громко клацнув челюстью: длинный коротко и сильно ударил его лбом в переносицу.

Оседая и чувствуя, что кто-то подхватывает его за руки, Рыбников сделал пару тёплых солёных глотков, услышал женский визг “что вы меня кровью мажете!” и потерял сознание. Он пришел в себя на остановке возле общежития. Наверное кондукторша с водителем вытащили и посадили его на лавку – конечная. Рыбников потрогал переносицу. Под пальцами влажно пульсировало что-то большое, раза в два больше носа. Да, съездил за деньгами… Деньги! Рыбников полез во внутренний карман – нету! Только скатавшиеся в комочек нитки и пыль. Может в джинсах? Нет. Там ключи и паспорт. Теперь в январе, после праздников, потому что не сахарный.

Рыбников поковырял ключом дверь в блок, наконец-то открыл, прошаркал несколько шагов и упал на диван, задев ногами кадку с цветком. Из кухни выглянула женщина-Саша, в руках у неё была недочищенная картофелина и кухонный нож.

– Что случилось? Ты нормально? В кровище весь…

Саша вышла из кухни, и подошла к Рыбникову, который свесил голову между колен и смотрел, как редкие красные капли падают на половые доски. Открылась еще чья-то дверь.

– А чо случилось, Саш?