Звон монет убивает

– Я не обязан тебе отвечать, а ты не заставишь, – сказал Левша. – Убьешь – не отмажешься.

– Не скажи. Эта штука, – я кивнул на свой “Маузер”, – не зарегистрирована. Щелкну тебя пулькой по лбу и положу пушку рядом. Ментам поведаю, что пришел по наводке, а тут твои мозги по всей хибарке. Я намекну, кого следует хорошенько встряхнуть на Центральном рынке, и все узнают, какой ты нехороший мальчик. Кому поверят: мне или твоему трупу?

– Никто не заставит меня говорить правду. Даже ты со своими бабскими угрозами.

Сев напротив храбреца, я откинулся на спинку стула, скрипучего, как ржавые доспехи. Не выпуская из руки, пристроил “Маузер” на бедре.

– Опять не угадал, – сказал я. – Поиск пропавших людей – часть моей профессии. Соврешь и скроешься – найду и убью. И ничего мне за это не будет. Я найду способ заставить тебя выстрелить первым, и ты – труп. И опять я чист: представлю свое деяние актом самообороны. Кстати, у меня и сейчас есть повод.

– Какой? Я безоружен и сижу тихо.

– А полчаса назад стрелял в меня из водяного пистолета. А те две пули на мой балкон занесли птички.

– Как я мог это сделать? Я левша, и у меня дырка в левом плече, не заметил? Уже час, как я мотаю бинты.

Я швырнул в Левшу спичечный коробок. Прием стар как пирамиды, но действует с надежностью песочных часов. Левша уклонился, вскинув левую руку, чтобы отбить коробок. И застонал от боли, вцепившись в повязку. Он настоящий левша. И он действительно ранен. А какой левша стреляет с правой?

– Ты продырявил себе мышцу, не задев кость, чтобы у меня не возникло подозрений, – сказал я. – До свадьбы заживет, а ты отмазался. Кого ты пытаешься обскакать?

– Не веришь?

– Кто в тебя стрелял? Я могу помочь в поисках.

– Сам управлюсь.

– Ты в такой работе ни черта не смыслишь. Ты умеешь делать хорошие пистолетики и продавать их беременным женщинам. А я знаю, как идти по следу.

– Спасибо, не надо!

– Ты хотел продать пушку, а клиент решил сэкономить, и стрельнул в продавца. Угадал? О чем молчит раненый джигит?

Левша опустил забегавшие глаза. Потирание повязки он сопровождал частыми затяжками, не вынимая сигареты изо рта.

– Пуля в плече? – спросил я.

– Прошла навылет.

– Счастливчик. В больницу отвезти? Я на машине.

– Сам дойду, если припечет.

– Пока жив, вспомни, кто продырявил твою руку. Виновным в обстреле моих окон я все еще считаю тебя.

– Если я тебе расскажу, ты отстанешь?

– Мы не на базаре, и ты не в том положении, чтобы торговаться.

Левша потер затылок, и заговорил:

– Часа полтора назад пришла баба и попросила продать пушку. Ты днем револьвер испортил, но у меня остался еще один. Я последний экземпляр не отдаю никогда: у нас район стремный, с голыми руками ходить опасно. Я подумал, раз меня нашел ты, значит и конторе не трудно. И ты еще говорил о мокрухе… Короче, решил я спихнуть последнюю пушку, и на время завязать. Чего лыбишься? Я не брешу!

– Ты уж извини, но поверю в твое перевоспитание лет через десять. А пока это только благие намерения.

– Иди ты… Я тебе правду, а ты издеваешься! Ладно, мое дело рассказать. Принес я ей товар, показал, как работает. Она прикинулась дурочкой и попросила подержать пушку в руке. Мол, примерить, не тяжела ли ей будет покупка. Мужикам я этого не позволяю, но это же баба. Кто знал… В общем, на ее уговоры я повелся.

– Не умно.

– Первый патрон дал осечку. Никогда такого не случалось. Это судьба…

– Постой, ты забежал вперед. Она в тебя выстрелила?

– Хотела, но пушка дала осечку. Пока она второй раз нажимала на спуск, я успел отскочить, и рванул на выход. Я уже прыгал через забор, когда почувствовал дырку в плече. А там начинается овраг. Ну, я и покатился вниз.

– Вот где ты себе личико-то отшлифовал!

– Сначала пересчитай рожей все кусты, а потом остри.

– Ладно, проехали. Говори.

– А больше мне сказать нечего. Я долетел до дна оврага, и ушел к реке. Партизанскими тропами вернулся домой. Она уже ушла, и пушку мою прихватила. Видать, думала, что я свинтил себе шею. Я и сам удивляюсь, как жив остался: склон почти вертикальный, метров двадцать высотой. Если б не кусты… Найду – убью суку!

Его слова могли быть правдой. После нашего дневного разговора Левша должен встречать меня с оружием в руках. Вместо этого он забрался на чердак. Значит, арсенал действительно опустел. И еще я подумал, что стрелял в мое окно не Левша. Откуда он знал, как выманить меня на балкон? И не мог он вернуться домой раньше, чем сюда приехал я. Разве только взял такси, но так светиться не стал бы даже кретин: ведь водила мог его опознать.

– Как она выглядела? – спросил я.

– Расфуфыренная как халява. Намазанная как кукла.

– Это ты увидел в темноте?

– У меня во дворе фонарь. Хотя этот кошмар и ночью разглядишь, даже с километра.

– Что-нибудь особенное заметил? Шрамы, четыре ноги, протез головы?

– Зуб у нее болел. Щека опухшая, говорила она плохо.

Недурно! Намазала на лицо три слоя косметики, набила рот жвачкой, чтобы имитировать флюс и изменить голос – ищи ее теперь…

Вдруг мозги задребезжали, как стекла в будке стрелочника от проходящего эшелона. Кто мог знать, что я подойду к окну на звонок из телефона-автомата? Друзья и за редким исключением клиенты. Но им я не успел так осточертеть, чтобы они здоровались пулями. Только… Мать Леночки попала в мой дом именно таким макаром. Я сам предложил ей этот способ в первые минуты нашего знакомства!

– Ты у клиентов руки рассматриваешь? – спросил я.

– Конечно! Когда за их ручками следишь, легко понять, что у них на уме. Я же им пушки продаю заряженные. Тут смотри в оба.

– Что ж сегодня не углядел?

– Я уже говорил.

– Ну-ка вспомни. У беременной, которой ты продал револьвер две недели назад, ногти длинные?