Советско-Вьетнамский роман

– Скорее, один-один, – мрачно уточнил Гора и колупнул пальцем вмятину от осколка на внешней стороне двери, – и еще продолжение будет.

Однако на этот раз продолжения не последовало. Ночью пришел новый приказ, и дивизион Сорокина вместе с полком начал перебазирование. Кашечкин с ними не поехал, – его срочно вызвали в Ханой.

***

– Ну, здравствуйте, лейтенант Кашечкин! – Шульц встретил его сильным рукопожатием. – Очень рад вас видеть живым и невредимым.

– Здравия желаю, – Кашечкин отдал честь и с удовольствием пожал руку Шульца.

– Наслышан о ваших подвигах, наслышан. Молодцы! Вьетнамцы только о вас и говорят. По радио передают о ваших успехах. И все требуют, требуют… Черти бы их драли!

– Чего требуют? – удивился Кашечкин.

– Как чего? Увеличения помощи. – Шульц взял со стола лист, – «…просим увеличить поддержку наступления частей народно-освободительной армии на южном направлении». Или вот: «…просим оказать расширенную помощь в реорганизации противовоздушной обороны городов Ханоя и Хайфона». Кстати, затем тебя и вызвали. Тут намечается визит американского президента в Москву. Будут вестись переговоры о прекращении войны и выводе войск. Так вот, по данным нашей разведки, американцы хотят оказать давление на нашу сторону и готовят образцово-показательный прорыв обороны. Как немцы Москву в июле штурмовали. Помнишь небось?

– Не помню, – признался Кашечкин, – я тогда маленький был.

– Немцы в войну первым делом столицу с воздуха громили. Всю авиацию в бой бросали и устраивали показательную бомбежку. Мадрид бомбили, Лондон бомбили. А вот Москву не смогли. А знаешь, почему немцы не бомбили Москву в войну?

– Применение средств ПВО! – отрапортовал Кашечкин.

– Правильно, – заметил Шульц. – Твой друг Рузаев не дал. Георгий Семенович был против, вот они и не бомбили. Кстати, снова поступаешь под его командование. Доволен?

– Доволен. Товарищ полковник – замечательный командир.

– Добро. Вот его вьетнамские товарищи и хотят видеть в числе специалистов по защите Ханоя. Они все хотят и хотят, требуют и требуют. Вооружения хотят, людей, инструкторов… Кругом требования. Вот, например…

Шульц повернулся к столу и взял с него зеленую папку.

«Командование народно-освободительной армии выражает благодарность лейтенанту Василию Семеновичу Кашечкину…» – начал читать Шульц, – Нет, это не то. Это они орден тебе требуют. Такой же, как у Рузаева. Впрочем, я отвлекся.

– Орден? – Кашечкин оторопело посмотрел на Шульца.

– Ну да. Я поддержал. Но не задирай нос, приказа еще не было.

– Мне, орден?

– Тебе. По просьбе вьетнамских товарищей и по моему личному ходатайству. Кстати, Рузаеву вчера орден Красной Звезды вручили. Не знал? Вчера его все поздравляли, но и сегодня тоже поздравить можно. Так вот, товарищи награжденные и представленные, дело в том, что битва за небо еще далеко не закончена. Ожидается воздушный штурм столицы социалистического Вьетнама по тому самому плану и методу, которые предназначались для Москвы. Знаешь ли ты, любезный друг, что американцими уже разработан план атомной бомбардиторки Москвы, и на полном серьезе решают, удастся им этот план или нет. Атака силами стратегической авиации. Думаю, ты с этими силами познакомился?

– Так точно, – ответил Кашечкин. – Позавчера имел контакт.

– Слышал, – кивнул Шульц. – Ну и как результат?

– Один-один, – вспомнил Кашечкин шутку Горы.

– То есть? – не понял Шульц.

– Слегка мы их, слегка они нас.

– Да. Там вы были один на один. А здесь будет столкновение армий, стратегической авиации США и Советских ракетных войск. Знаешь, что мы на линии Ханой-Хайфон организуем эшелонированную оборону, как вокруг Москвы? Это тайна. И сюрприз.

– Думаете, будет большое сражение?

– Будет, – кивнул Шульц. – Американцы, пока не проиграют, за стол переговоров не сядут. Знаешь, кто должен должен окончательно сбить с них спесь?

Кашечкин промолчал.

– Ты. Вы с Рузаевым. И еще два десятка советских специалистов. Поэтому приказываю…

И тут дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Рузаев.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – твердо отрапортовал он.

– Здравствуйте! Вот, возвращаю вам подчиненного.

Рузаев подошел к Кашечкину, молча и крепко обнял его. С минуту они стояли молча, обнявшись. Грудь Кашечкина уколол новый орден.

– С наградой вас! – Кашечкин отстранился и посмотрел на рубиновую звезду.

– А, это! Да, я теперь при ордене.

– Заслуженно, заслуженно! – кивнул Шульц, – снова отличились! Теперь пленного взяли!

– Кстати, его допросили? – поинтересовался Рузаев.

–Ага, допросили! – Шульц усмехнулся, – потрясающая личность. Говорит только свое имя и табельный номер.

– Им так положено. В плену называть только свое имя. И ничего больше.

– Нет, – Шульц помотал головой, – этот бы и еще что-нибудь сказал, если бы знал!

– Почему вы так думаете?

– Да вот товарищ Тхи Лан его все же разговорил. Он и номер части назвал, и перемещения ее описал. А дальше ничего сказать не может. Где бой был, спрашиваем, у какой реки? Молчит.

– Скрывает?

– Нет! Не знает! Вообще географии не знает! Представьте себе, воюет во Вьетнаме, а в каком полушарии этот самый Вьетнам находится – не знает. Карту читать не умеет. Считать до ста и писать, конечно, может. А вот попросил я его 120 на 4 разделить, так это он уже затрудняется. Говорит, колледж не кончал.

– Может, притворяется? – удивился Рузаев, – может, с ним пожестче надо?

– Ну да, – снова усмехнулся Шульц, – конечно! Он тут, знаете, на что жалобу подал? На то, что его, американца, содержат так же, как местного жителя. Что паек у него не как у американского солдата, а как у солдата вьетнамского. А голодом морить пленных, мол, негуманно. Издевательства над пленными запрещены.

– А он дествительно голодает?

– Как мы с тобой. Получает нормальный паек риса и хлеба, и орет, что сдохнет без гамбургеров и колы. Вьетнамцам надоело его допрашивать, так они его и послали на восстановительные работы. Как мы немцев после войны. Пусть восстановит то, что разрушил. Знаешь ведь, что их пленные о зверствах вьетнамцев все уши прожужжали. Мол, работать их заставляют, как вьетнамских крестьян, и кормят, как сами вьетнамцы питаются. Жестокость чудовищная.

– Это называется трудовым воспитанием, – заметил Кашечкин.