Черные сны

По коридору снова застучали ее каблуки. Они прошли покои для престарелых свернули направо, миновали перемычку и снова свернули направо. Отделение для душевнобольных отличалось от соседнего. Стены были выкрашены в синий цвет. Двери в палаты были грязно-бежевые с серыми залапанными пятаками вокруг дверных ручек. Две первых двери справа были обиты железом и оборудованы смотровыми оконцами. Кроме мужчины продолжающего мереть шагами коридор, и старушки, взирающей на что-то невидимое, появился еще один обитатель. Низкого роста с опущенными плечами и маленькой головой. Иногда он вскидывал руки и подпрыгивал на одной ноге. При каждом таком прыжке он кряхтел и морщился.

Сестра свернула за угол в просторную рекреацию и подошла к дежурному посту (на котором, кстати, тоже никого не было). За ДСПешной перегородкой с плексигласовым стеклом стоял деревянный стол с аккуратно сложенными в стопку бумагами, журналом дежурств. В стаканчике торчали остро отточенные карандаши и ручки с колпачками. На краю с белым абажуром, как капор у монашки, стояла настольная лампа. Медсестра зашла за перегородку, отперла сейф и достала печать. Отвинтила медное донце с подушечкой и шлепнула по бумаге. – Можете ехать.

– До свидания, – сказала Варвара и взяла накладную.

– Прощайте. Как выехать знаете, – сухо проговорила сестра, отвернулась и спрятала печать в сейф.

– Прощайте, – проговорил Егор.

Они шли по гулкому деревянному полу, рассматривая психиатрическое отделение.

– Здесь, наверное, для буйных, – Егор кивнул на железные двери.

– Мое дело сторона!!! – вдруг послышалось над самым ухом. От неожиданности Егор вздрогнул, раздался Варин вскрик. Егор обернулся. В полуметре от него стоял высокий бритый мужчина с глазами навыкате.

– А куда вы смотрели, когда присяжные заседатели…? У меня руки по локоть в крови, – завыл он, откидывая голову назад, косясь на Егора выпученным глазом. Холодная волна страха прокатилась по телу Егора.

– Тогда зачем клети? – мужчина растягивал слова. – Мое дело сторона. Не впутывайтесь меня в это дерьмо… – мужчина взвизгнул и сжал кулаки, лицо его исказила злобная гримасе, на скулах заходили желваки. Егору показалось, что он сейчас его ударит.

– Успокойся, Вадик, – голос медсестры прозвучал властно, негромко с какой-то подчиняющей уверенностью.

– Они не виновны, – сказала она, останавливаясь возле больного, взяла его за локоть и мягко, но настойчиво потянула за собой в отделение. Больной капризно поднял локоть, больше обозначая этим протест, чем пытаясь высвободиться. Медсестра строго и прямо посмотрела на него, словно взглядом вытягивала какую-то струнку. Вадик вдруг обмяк и послушно побрел следом, в миг, превратившись в телка. Короткая больничная пижама бежевого цвета болталась на его тощих щиколотках. На локте застиранной рубахи расползлась дыра. Его голые пятки гулко стучали по деревянному полу, поддакивая метроному медсестры. По дороге он встрепенулся, попытался снова высвободиться, коротко обернулся на Егора с Варварой, словно убеждаясь, что его не подслушают, и громко зашептал медсестре, – Клавдия Ильинична, я их уже почти вывел на чистую воду.

– Да, конечно, – медсестра продолжала его уверенно тянуть за собой.

Через несколько шагов снова послышался его шепот.

– И пожалуйста, я вас уже просил, не называйте меня при посторонних Вадиком.

– Да, судья, разумеется.

– Пойдем, – голос Варвары вывел Егора из шока. Он шумно сглотнул, посмотрел на девушку, на удаляющихся больного и сестру, затем развернулся и на одеревенелых ногах зашагал к выходу.

Они ехали молча, придавленные грузом увиденного и каждый по своему переживал посещение бывшей валяльной фабрики, а ныне больницы для душевнобольных и дома для престарелых одновременно.

Наконец, закончилась болтанка, и ГАЗель выехала на асфальтированную дорогу. Егору на глаза попался файл с товарно-транспортной накладной и синей печатью лечебницы. Он взял его и вытащил бумаги. Сначала быстро, потом заново медленно прошелся по именованиям груза.

– Здесь, только оргтехника. Смотри, – он повернул документ к Варваре. – Принтер «кенон-4200» – две штуки, монитор плазменный «самсунг– 520 с» – аж пять штук, компьютер «хьюлет пакерт «сарбона»» – пять, столы для оргтехники – два, бумага белая формата А4 – десять пачек, сетевые фильтры – восемь, запасные картриджи – шесть, канцелярские наборы – два. – А что же для больных? Они, что бумагу есть будут? Компьютеры! Зачем старикам компьютеры? Орехи колоть? Принтеры, канцелярские принадлежности? – возмущался Егор. – Да им носить нечего. Ты видела у того, больного…, у него рубаха рваная… – Егор вдруг замолчал, нахмурил брови, о чем-то сосредоточенно задумался, медленно, словно, что-то внутри заболело, провел ладонью по груди, и больше уже до самого городка не проронил ни слова.

О смерти Сивкова по приезду им сообщила Данилкина, своим обычным тоном, как бы между делом, когда они сдали документы, отчитались и собрались уходить. Они молча переглянулись, и разошлись по домам.

Глава 9. Баржа за водокачкой

В эту ночь кошмары его не мучили. Он вообще не видел снов, словно провалился в бездонный колодец. Утром встал раньше, чем сработал будильник. Наскоро перекусил бутербродом с чаем, оделся и покинул квартиру.

Едва он распахнул входную дверь и шагнул из полутемного подъезда, как сразу почувствовал перемену. На западе блестело яркое солнце. Холодный воздух потоком наполнил легкие и выдохнулся белесым парком. Хотя солнце не грело, оно щедро одаривало светом и красотой. В рассыпанной за ночь алмазной крошке, его лучи пестрели и переливались. Иней лежал кругом: на деревянной лавке с поломанной верхней доской, на сваренном из уголка ограждении газона, на кривом бордюре, на оцинкованных подоконниках, на пожухлой и подмороженной за ночь траве, на деревьях, листве. И все это блестело и мерцало. Под ногой хрустнул прозрачный, молодой ледок. В свежем воздухе витала необъяснимая бодрость.

Щурясь от яркого света, наслаждаясь солнечным утром, Егор пришел на работу первым. Подергал дверь. Контора была еще закрыта. Пришлось ждать Изотову.

– Татьяна Михайловна, – обратился он к женщине, когда они вошли внутрь, – а тот мешок, который я от женщины вчера принес, где он?

– Какой мешок?

– Женщина нам звонила, просила, чтобы мы забрали старые вещи. Целлофановый, черный, скотчем перемотанный.

– А-а-а, – протянула бухгалтер, – тот, что ты в коридоре вчера бросил? Ирина Федоровна его в кладовую отнесла. А что?

– Да, так. Просто вчера в дом престарелых ездили, подумал, может, его тоже надо было забрать.

– Побольше вещей наберем и отправим своей посылкой. Чего нам с Читинскими путаться. За их подарками наши обноски и не заметят.

Изотова открыла «теточную» и вошла в комнату.

– Их еще надо описать и в прачечную отправить. Надо посмотреть, вроде еще был один желающий.

Егор ее не слушал. Он не вошел за ней следом в бухгалтерию, а быстро, воровато, осмотрелся, словно в конторе, кто-то мог быть кроме них еще, осторожно ступая, вернулся к кладовой, открыл дверь. Черный полиэтиленовый мешок, заклеенный скотчем, стоял у стены. Не зажигая света, Егор шагнул внутрь, одним рывком с треском отодрал клейкую ленту и развернул. Судорожными, суетливыми движениями вытащил из пакета, который принес с собой, синий свитер и сунул в мешок. Скомкал пакет, спрятал в карман куртки, прилепил на место скотч и выскользнул из кладовой.

Позавчера вечером из этого пакета он выбрал себе свитер, который оказался вполне приличным, с высоким горлом и теплым. Но порванная рубаха на рукаве «судьи» в лечебнице заставила его вернуть вещь на место.

Бухгалтер не обратила внимания на треск, похожий на звук разлепляемой липучки, сняла куртку, переобулась в легкие туфли, поставила чайник и достала косметичку. Когда Егор вошел в «теточную», она, округлив рот, перед зеркальцем напомаживала губы. Егору пришлось подождать десять минут, пока она закончит с макияжем, заварит чай и, наконец, снабдит его заданиями на сегодня. При упоминание Жанны Евгеньевны, у него все внутри сжалось. А когда Изотова назвала фамилию Модеста Павловича, он в кармане нащупал гайку, которую вчера купил за пять рублей в магазине «Строймаг». И еще он вспомнил, что надо занести лекарства Кокушкину, вернее, его больной матери.

Он уже собрался уходить, когда вспомнил, – а Паршин куда пропал?

– На больничном он, – ответила Изотова, наливая в кружку кипяток.

– Что случилось?

– Не знаю. Червякову позвонил, сказал, что заболел. Может, время будет, зайдешь, проведаешь своего заступника?

– С чего это он мой заступник?

– Ладно, знаем. Иди уже.

Егор с минуту недоуменно смотрел на бухгалтера, который заваривала чай, затем развернулся и вышел. Он помнил, что Жанна Евгеньевна принимает с девяти до десяти и в списке дел поставил ее на первое место. Поэтому сразу отправился на рынок за козьим молоком и груздями.

Он шел по тротуару, радовался солнцу и блеску вокруг. Грязный городок за одну ночь преобразился. Его, словно осыпало серебром. Егор вытягивал губы, выдыхал теплый воздух и косился на белесые клубы.

По обыкновению, свернул на железные ряды с навесом, под которым раскладывали свое добро торговцы и торговки. Нашел тетку с груздями. Раскрасневшаяся, румяная на морозце, она как никогда была говорлива. Тряпкой обтерла двухсотграммовую банку. Похвалила товар, приподнимая стекляшку и вертя ее на солнце. Позвала в следующий раз купить у нее «груздец – хрустец – лучший на рынке». Говорила нараспев и сама себе поддакивала – как же Егору повезло, что взял именно ее «Чудо – грибки. Да, хрустящие грибочки».

Молочница – грубоватая, пожилая крестьянка, с глубокими морщинами подвязанная на поясе цветным застиранным платком, тоже расщедрилась на лишнее словно и пожелала здоровья.

Рассчитываясь с ней, Егор залез за мелочью в карман куртки и вместе с монетками выгреб гайку. Пока женщина доставала из складок одежды кошелек и тщательно два раза пересчитывала сдачу с пятисотрублевки, он вертел в руках восьмиугольный кусочек металла с отверстием и резьбой посередине и о чем-то думал. Рассеянно сунул деньги в карман, взял бутылку парного молока и пошел с рынка, погруженный в свои размышления. У выхода, достал телефон и посмотрел время. Черные черточки в верхнем левом углу экрана сложились в 9.10. Поколебавшись с минуту, Егор убрал телефон обратно и зашагал по тротуару.

Через пятнадцать минут он стучал в дверь, обитую вагонкой. Дверь открыли не сразу. Сначала послышалось недовольное бурчание, через несколько секунд громкое: Кто там?

– Модест, открой это я – Егор.

– А-а-а, Егор, – голос смягчился, щелкнул замок. В проеме показался Хазин. Железные обручи на колесах тускло поблескивали в темном коридоре. Он откатился назад, пропуская гостя в квартиру.