Шаман

– Ну что, Пётр Васильевич, – задумчиво произнёс Кошко, – подведём итог. – Какие сведения вы посчитали для своего дальнейшего расследования главными?

Пётр тихонько откашлялся и ответил:

– Главным считаю то, что вы, Аркадий Францевич, представив меня губернатору лучшим сыщиком империи, наконец, снизошли до обращения ко мне на «вы». Это главное сведение, требующие от меня переосмысления моих с вами взаимоотношений.

Кошко остановился, внимательно его осмотрел, но развивать гнев не стал – отвернулся и зашагал дальше.

– Ты, малец, не радуйся, – сказал он спустя минуту. – Твоё зазнайство преждевременно. Моллериусу я такое сказал, чтобы наспех пресечь его сомнения в твоём невысоком чиновничьем статусе. Это было для дела нужно. Как ты был для меня разгильдяем, так по-прежнему и остаёшься.

Пётр шёл, отвернувшись в сторону, пряча свою улыбку. Но Кошко быстрым взглядом успел её заметить.

– Я тебя не хохмы ради спрашиваю, а только для того, чтобы подвести итог! Поэтому потрудись привести себя в порядок и убрать лыбу со своего лица! А не то меня до греха доведёшь – всё-таки всыплю напоследок! У меня до тебя руки давно чешутся!

– Очевидно, мне надо искать в Иркутске купца Черных и его подробно об СЛТ расспрашивать, – сказал Пётр, едва справляясь с клокотавшим в груди смехом.

– Всё-таки ты, наглец, меня за дурака держишь, – недовольно ответил Кошко. – Ты что думаешь, я тебя об очевидном спрашиваю? Опрос Черных обсуждаться не должен, только с ним ты в Иркутске должен встретиться. Я тебя спрашиваю об оперативных сведениях.

– Не понимаю, о чём вы, Аркадий Францевич? – смутился Пётр посерьёзнев.

– А как ты можешь понять, когда твоя голова сейчас занята озорством, а не делом? Я тебя о серьёзных вещах спрашиваю. Потрудись напрячь свой мозг!

– Всё равно не понимаю…

– Ох, – Кошко беззлобно вздохнул. – Слушай меня внимательно, разгильдяй. Не вздумай что-то не запомнить.

Здесь, в Петербурге, вещей с собой много не бери, только самое необходимое: умывальные принадлежности, один комплект сменного нижнего белья, пару консервов и всё. У тебя поклажа должна быть самая минимальная. Это чтоб тебя с иркутского вокзала местные разбойники в оборот не приняли. Оденешься в дорогу в простой гражданский костюм, самый скромный, я такой на тебе много раз видел. Здесь, в Петербурге, купишь самое дешёвое пальто, без меховых на воротнике излишеств. Чтобы не околеть в Иркутске, под брюки заранее надень шерстяные кальсоны, а под пиджак – вязаный свитер. Никаких лакированных ботинок, котелков, портфелей. Создашь внешний вид мелкого служащего, без гроша за душой. Это для твоей личной безопасности требуется.

Командировочные деньги огромные нигде не свети. Восемьсот рублей – это сорок-пятьдесят зарплат иркутского рабочего. За такие деньги тебя там шлёпнут не раздумывая. Распредели купюры малыми частями и зашей в подкладку пиджака. Вся сумма тебе специально выдана червонцами, пятёрками, трёшками и рублями, чтобы ты в размене не нуждался. Деньги прячь, но за них не дрожи – если, не дай бог, разбойники нападут, отдавай им всё без сопротивления. Деньги мы тебе ещё выделим, главное – жизнь свою сбереги.

Документы с собой бери все – и паспорт, и служебное удостоверение, и доверенность столыпинскую. Распредели их по разным карманам и всегда думай, что кому показать. Доверенность свети только в самом крайнем случае. Не то она тебе вместо помощи одни неприятности принесёт. Если распустишь слух по губернии, что в неё приехал столыпинский ревизор, беды тебе не миновать. Зная о масштабе местной коррупции, тебя уже не бандиты шлёпнут, а служивые. Сенатская ревизия московского сыска всех многому научила. Держи это при памяти, сынок.

Гостиницу, в которой остановишься, выбирай с осторожностью. В самую престижную не лезь, в ней наверняка есть разбойничьи осведомители, а в дешёвую не суйся по причине засилья в ней всякого быдла – хулиганов да пьяниц. Найди средненькую, скромненькую, но обязательно с телефоном в вестибюле. Такие шантрапа предпочитает обходить стороной – с клиентов много не возьмёшь, а околачиваться возле неё опасно – портье в любой момент может дозвониться до полицейской помощи.

Как остановишься в гостинице, немедленно телеграфируй об этом Филиппову и мне. Это служебная необходимость. Мы должны знать, по какому адресу с тобой можно связаться, чтобы иметь возможность выслать срочное сообщение. Поэтому расценивай это как мой тебе приказ. Это вопрос и связи, и безопасности.

Ни с полицией местной, ни с жандармерией сам в контакт не вступай. О тебе никто ничего там не должен знать. Единственный чиновник, с кем ты можешь пересечься, – это исправляющий должность иркутского губернатора Юган. Он Столыпиным предупреждён, что к нему может обратиться за помощью его доверенный человек. О твоём приезде он знает. Но обращайся к нему только в самом крайнем случае, по самому неразрешимому без него вопросу. Пытайся везде выпутываться оперативно самостоятельно. Я знаю, что тебе будет сложно без помощи, но на то тебе судьбой наглая голова и дана, чтобы выпутываться там, где скромный сгинет.

Самое главное моё предостережение запомни внимательно: в тайгу один не вздумай полезть. Это категорически, и это не обсуждается. Я не хочу потом встречаться с твоим отцом возле запаянного цинкового гроба. Сибирской тайги нет места на земле опаснее. Там медведи, тигры, волки, рыси, ещё чёрт знает что. Не забывай про беглых каторжников, местных инородцев, характером невыясненных. Там на сотни вёрст вокруг дикие нехоженые места. Как только переговоришь с Черных и выяснишь у того точное место дислокации СЛТ, немедленно телеграфируй нам в Петербург и Москву. Мы через Столыпина приставим тебе несколько конных жандармов, вооружённых карабинами. Понял меня?

Пётр кивнул головой. Надо признаться, Кошко удалось его застращать. Озорное настроение у него полностью улетучилось. Он крепко задумался о предстоящей опасной командировке.

Они уже дошли потихоньку до Знаменской площади, на которой располагалось обширное жёлтое трёхэтажное здание Николаевского железнодорожного вокзала.

Кошко огляделся повсюду и внимательно посмотрел на Петра:

– Ну, всё, пришли. Через несколько часов мой скорый поезд. Найду здесь подходящий ресторан и буду ждать.

Пётр понимал, что они расстаются сейчас надолго. Быть может, навсегда. Глядя на своего начальника, он не мог подобрать нужных слов, чтобы с ним правильно попрощаться. Ценность этого человека в своей судьбе он осознал только сейчас. Грозного, своенравного начальника он, как это остро понял только сейчас, любил. Его гневных словесных выпадов и угроз ему в дальнейшем будет не хватать. Не над кем будет больше подшутить, испытывая сложные невероятные чувства одновременного восторга и ужаса.

Кошко был суровым человеком, но во многом копией характера Петра. Импульсивный, гневный, требовательный, но одновременно какой-то родной, близкий, способный похохотать над шуткой; на которого в случае беды можно всегда рассчитывать. Надёжный. Кто не побежит прятаться перед атакой врага. Который пойдёт с тобой до конца, отбросив рассуждения, не по правилам, а по принципу, по твёрдой непоколебимой сущности первородного мужского характера.

Кошко требовательно откашлялся, возвращая Петра к текущему (вероятно, в забытье его взгляд опять предательски остекленел).

– Хочу перед тобой, разгильдяем, похвастаться, – тихо сказал он, приподнимая рукав своего пальто и демонстрируя новейшее изобретение современности – наручные часы на кожаном ремешке[45 - Немецкий предприниматель Ганс Вильсдорф в 1905-м году основал в Англии часовую кампанию «Wilsdorf & Davis», которая стала первой выпускать серийные наручные часы в золотом и серебряном корпусе с высокоточным швейцарским механизмом. В 1908-м году Ганс Вильсдорф основал часовой бренд «Rolex».] размером с дюйм. Даже при пасмурном освещении их золотистый корпус заиграл подвижными бликами света. Пётр ещё вчера заприметил на левом запястье начальника эти наручные часы – прогрессивный нательный прибор цены немыслимой, – и поэтому, пользуясь случаем, посмотрел на них с высоким любопытством уже без стеснения.

– Этот хронометр мне на днях подарил Император, – сказал Кошко, опуская руку, коротким движением кисти опуская рукав пальто, скрывая их от внимания. – Не знаю, скольких денег они стоят, но, судя по тому, что их совсем немного сделано, возможно, на их приобретение даже моего месячного жалованья не хватит. Император сделал заказ таких в Англии на пятьдесят штук, чтобы раздарить всяким заслуживающим его внимания чиновникам. Вот одни из них перепали и мне. Общение с Императором дело прибыльное, – Кошко в задумчивой грусти уголками губ улыбнулся. – Вещица для кабинетной работы весьма удобная, представительная, но в быту совершенно ненужная. Как я их на руку надел, так словно в наручники себя заковал – отныне боюсь рукой обо что-то удариться, руки начал мыть с робостью, боясь залить дорогостоящий предмет. Короче, недостатков у таких часов намного больше преимуществ. До тех пор, пока часовщики не начнут выпускать их ударопрочными да водозащитными, толку от них будет мало. Дорогая побрякушка, движение руки стесняющая. А не носить не могу – царь узнает, обидится.

Я вот что подумал, малец. Тебе придётся идти в сибирскую тайгу, в места дикие, опасные, и без хороших часов тебе там никак не обойтись…

Кошко достал из кармашка жилета серебряные карманные часы, свои прежние, которые Петром много раз наблюдались у него ранее. Практически новые, современные, на короткой серебряной цепочке. Кошко протянул их ему:

– Держи, это мой тебе подарок. Лучших часов сейчас не найти.

Пётр осторожно взял дорогостоящий предмет и быстро его рассмотрел. Открыв крышку (с небольшим хрустальным окошком, сквозь которое можно было смотреть время на этих часах даже закрытыми), он увидел на корпусе чёрное тонкое резиновое кольцо, которое, по-видимому, не пропускало под крышку воду. То есть часы Кошко были водозащитными. На белом диске циферблата с по кругу расставленными серебряными римскими циферками на центральной оси располагались две стрелки, минутная и часовая, а внизу на отдельной оси вращалась маленькая секундная стрелка. Нежное тиканье часов едва улавливалось, выдавая тем самым расположение внутри серебряного корпуса современного, прогрессивного механизма. С тыльной стороны располагалась откидывающаяся в сторону крышка, закреплённая на петле, открывающая доступ к внутреннему механизму. Пётр открыл её и увидел ещё одно резиновое колечко, ювелирно подогнанное под контур корпуса. Под медной пластинкой были заметны жёлтые шестерёнки, крепление камней на которых было усилено капельками зелёного лака. То есть часы были ещё и ударопрочными.

– Эти часы доработал мой знакомый часовщик, – прокомментировал Кошко увиденное. – Таких в природе больше нет. Он заверил меня, что эти часы не боятся воды, даже если упадут в лужу, и намного больше обычных стойкие к ударам. Проверять не советую, но сведения эти держи при памяти. Завод держат полтора суток, а ход времени удерживают с великой точностью – за месяц будешь подводить стрелку на одну минуту, не более.

Пётр захлопнул обе крышки и взвесил часы в ладони. Весили они чуть меньше его медных, самых простых, купленных при этом за немалые для надзирателя деньги. Безусловно, серебряные, новые выглядели на их фоне прогрессивным волшебством.

– Это очень дорогой подарок, – сказал он, не решаясь убрать их в карман. – Мне нечем вам ответить.

– Голову свою дурную в тайге сбереги, вот это и будет мне твоим ответным подарком. Такого наглеца, как ты, другого не сыщешь. Не вздумай в тайгу один сунуться.

Кошко в последний раз осмотрел Петра, покачал головой, развернулся и зашагал по Знаменской площади прочь. Очень скоро его приметная фигура в дорогом пальто и аккуратном котелке растворилась в плотной подвижной толпе прохожих.

Глава 5

20 апреля 1908 года

Воскресенье

22 часа 10 минут

Санкт-Петербург

Проспект Императора Петра Великого

Отсыревшая под ледяным дождём карета тряслась и подпрыгивала по Большеохтинской дороге, недавно, как полтора года назад, переименованной в проспект Императора Петра Великого[46 - Проспект Императора Петра Великого – ныне Пискарёвский проспект.]. По мокрой, покрытой обширными лужами отвратительной дороге лошади, уставшие от продолжительного тяжёлого пути, шли неспешно, часто спотыкаясь.

Управляющего ими извозчика сейчас лучше было не беспокоить – под продолжительным дождём насквозь промокший, смертельно уставший, замёрзший, голодный, он восседал на козлах кареты, едва удерживая её на поворотах дороги, где по скользкой как лёд земле её колёса уже пару раз норовили задеть придорожные камни и завалить карету на бок. На голос он был профессионально сдержан, хранил стоическое молчание, но было очевидно, какими проклятиями он внутри себя исходил.

Солнце уже давно зашло за горизонт, а луны на небе, как назло, не было, поэтому конный экипаж двигался во мраке наступившей ночи. Что там лошади с извозчиком могли видеть перед собой при свете двух свечных фонарей, разгоняющих мрак перед ними всего на пару саженей, было непонятно. Вероятно, они двигались по первородному чутью, интуитивно воспринимая направление движения.

Пётр, трясущийся на жёстком, протёртом сиденье, в исключительно мрачном настроении, после крепких встрясок кареты отвлекался от своих рассуждений, возвращаясь вниманием к царящему за окном сплошному мраку. Едва приметные желтоватые пятнышки света керосиновых ламп, пробивающиеся через окна сельских пригородных домов, изредка проплывающие мимо, оказались единственными здесь маяками. Из звуков были слышны только методичные постукивания о слякоть лошадиных подков да тихий скрип нуждающихся в смазке каретных рессор. Поскольку во мраке городской окраины случиться могло всё что угодно, Пётр уже давно сместил кобуру с револьвером на свой живот, поближе к правой руке – разбойники, да и просто пьяные хулиганы могли на столичный экипаж запросто напасть (в начале двадцатого века ночной пригород Петербурга был не самым безопасным местом на земле).

Мрачное настроение Петра, тем не менее, формировалось вовсе не окружающей тревожной обстановкой (к чувству страха перед ночными угрозами притихших дворов, переулков, сельского пригорода полицейский быстро привыкает). Его мозг, измотанный великой насыщенностью прожитого дня, продолжал терпеливо и дисциплинированно выстраивать сеть из грозных рассуждений. События и факты, как известные ему прежде, так и выявленные сегодня, тонкими нитями единой исторической логики сплетались в масштабную хронологическую сеть, внутри которой он начинал ориентироваться охватом единого умственного взора. И взор этот видел сейчас не самую безобидную картину.

Прошедшим днём, пойдя наперекор предостережению Кошко, Пётр снова посетил Мурино и Степановку, пытаясь глубже разобраться в «деле Шамана».