Шаман

Аркадий Францевич не понимал, что творит, когда обнажил перед ним свою гипотезу о политическом подтексте совершённого Григорьевой убийства. После эмоциональных встреч с царём и премьер-министром ему просто хотелось с любимым молодым сыщиком наговориться, что называется, посплетничать. Он чувствовал, что Пётр относится к нему тепло, больше, чем к своему начальнику, и поэтому невольно перед ним расслаблялся, терял субординационную бдительность, позволяя себе ляпнуть лишку (чего никогда не делал в отношениях с другими). А в отношениях с Петром этого делать было категорически нельзя. Не до конца он раскусил его характер.

В образе шутливого безалаберного юнца Пётр представлялся перед сыскным начальством намеренно, не смея его беспокоить своим настоящим характером, доставшимся от отца, а ещё больше от матери – женщины волевой и строгой, с которой даже отец предпочитал не спорить.

На первородной глубине Пётр был тяжёлым человеком: не по годам раздражительным, своевольным, придирчивым. Нельзя сказать, что он испытывал от своего характера восторг; даже, напротив, от него мучился, потому что тот регулярно приносил ему неприятности с окружающими. Порой одного пристального взгляда хватало, чтобы заставить собеседника насторожиться, замолчать и даже испытать чувство отторжения. С юности он приучал себя такими глазами на людей не смотреть. В противном случае его не потерпел бы возле себя более часа ни один начальник – от подчинённого с пристальным спесивым взором невозможно ждать покорности.

Филиппов с Кошко едва уживались с ним даже в наигранной роли послушного юнца (с этими людьми ему просто повезло – чувство искреннего уважения, испытываемое к ним, помогало с природной спесью справиться). Если бы те столкнулись с его глубинным нигилизмом[47 - Нигилизм – своевольное толкование общепризнанных норм морали, ценностей, идеалов, догм господствующей идеологии, сомнение в их исключительности, справедливости, достоверности. Нигилист – человек, который критически оценивает общество и своё место в нём.], только который в конфликтных, спорных ситуациях повелевал его мышлением, они бы его давно из сыска выгнали. В критических ситуациях Пётр был неуправляем, а такие люди всегда вызывают у окружающих страх и отторжение.

От матери и отца ему достался не только тяжёлый спесивый характер, способный привести в бешенство любого начальника, но и такую опаснейшую черту мышления, как прирождённый авантюризм[48 - Авантюризм – мышление, поведение, деятельность, характеризующиеся рискованными поступками ради достижения успеха, цели. Авантюрист – человек, который не всегда просчитывает последствия своих действий, часто совершая их по наитию (вдохновению, предчувствию).]. На дне мукденской воронки с раздробленной ногой в полушаге от смерти он оказался только из-за него. Ни один осторожный человек добровольцем на войну не сунется; первым по своей воле на пулемёт не побежит. От таких людей, как Пётр, земля испокон веков густо сдобрена перемолотыми костями, счёт которым История давно потеряла.

Если бы Кошко знал о характере Пётра хотя бы самое малое, он никогда с ним о Степановке не заговорил. Ведь он, сорокаоднолетний мужик, достаточно насмотревшийся на жизнь, хорошо понимал, что туда, где мелькают тени интереса высокопоставленных лиц, соваться не следует. Никто твои подвиги не оценит, а без головы обязательно останешься.

Перед иркутской командировкой чёрт дёрнул Петра в «деле Шамана» до конца разобраться. Приняв авантюрное решение, не просчитав до конца, к каким рискам оно приведёт, он отправился в Мурино искать встречи с местным полицейским урядником – тем самым, который с двумя стражниками в марте месяце арестовал Григорьеву (загадочную опасную бабу, поднявшую руку на собственных внуков).

Зацепившись за главный полученный от Кошко постулат, что «дело Шамана» является политическим (за кольским нойдом стоят интересы высокопоставленных чиновников), в само село Пётр предпочёл не соваться – хоть в чём-то проявить осторожность. За урядником он послал местного крестьянина, в поле перед селом подвернувшегося. Сообщив тому, что он сердобольный курьер, имеющий сведения до полиции, он сунул ему рубль и велел позвать урядника в поле, где его будет поджидать. В Мурино, на глаза жадной до сплетен сельской публики, ему светиться было нельзя. Таким образом, в поле на удалении от села он встретился со знакомым унтер-офицером при минимуме свидетелей – за их встречей пронаблюдали лишь двое сопровождающих того конных стражников да извозчик кареты, который его туда доставил и который сейчас, промокший, голодный и уставший, вёз его домой.

Урядник его сразу опознал. Молодого столичного сыщика, совершившего месяц назад громкое расследование, закончившееся арестом Григорьевой, он встретил с почтением. Усилив восприятие своего статуса столыпинской доверенностью, очень пригодившейся, Пётр проехал с ним верхом на лошадях на пепелище Степановки, по пути подробно обо всём с глазу на глаз переговорив. На сельского полицейского министерская бумага произвела сильное впечатление – несмотря на разницу в возрасте (уряднику было 35 лет), он обращался к нему только на «Ваше благородие» и только по имени-отчеству.

Сведения, которыми поделился урядник, оказались для Петра сенсационными. Они приоткрыли историю, которая касалась даже не Степановки с Мурино, и даже не Петербурга, а страны в целом.

Урядник сообщил Петру о трёх важнейших фактах.

Факт первый: кольский нойд был человеком с доказанными сверхчеловеческими способностями.

Урядник, сомневаться в словах которого оснований не было (он выглядел дисциплинированным унтер-офицером), поведал Петру историю появления нойда в Мурино. Придя после продолжительного странствия из Кольского полуострова в это село в середине сентября прошлого года, нойд испросил дозволения местного станового пристава здесь остаться. Тот первоначально не захотел мириться с присутствием странного нищего оборванца сомнительной биографии и хотел его с семьёй прогнать. Нойд, в защиту своей полезности, сообщил тому, что взамен готов лечить местных жителей, потому что является знахарем. В знак подтверждения своих слов он предложил привести к нему любого сельского жителя, больного любым недугом, который нуждается в помощи. Хохмы ради пристав привёл к нему местного юродивого – Гришку-дурачка, о котором знало всё село. Гришка был с рождения болен рассудком – путался в умственных построениях, имел слабую память с провалами, не был способен контролировать своё поведение. Обычно его отец (человек посему несчастный) держал его дома взаперти. На колдовство знахаря собралось поглазеть всё село, поскольку слух о подобном событии разлетелся по нему с высокой скоростью. Нойд потребовал освободить ему комнату от свидетелей и пять часов времени. Такую комнату пристав выделил ему в своём служебном доме. Урядник при этом находился рядом, то есть оказался свидетелем всего происходящего. Что, по его словам, в комнате происходило, они не видели. Но время от времени слышали смех, плач, стоны и рычание Гришки.

О силе душевного потрясения урядника, через три часа увидевшего Гришку, можно было судить по тому, как он, вспоминая эту историю, многократно перекрестился. Когда Гришка вышел из комнаты, его никто не узнал. У бывшего юродивого в глазах проявилось пристальное внимание, с лица исчезли ужимки, разболтанные движения с рук и ног ушли. Он обнял своего оторопевшего отца, со всеми поздоровался, вышел на улицу, внимательно осмотрел присмиревшую толпу, ещё недавно хохочущую, и самостоятельно добрался до своего дома. На следующий день к приставу прибежал его восторженный отец, который, задыхаясь от волнения, сообщил, что сын его, Григорий, после сна ночного, глубокого, всех в семье узнаёт, ведёт себя прилично, всё разглядывает внимательно и пытается говорить осознанно, нормальной речью, без ужимок и глупостей. Через неделю, по словам урядника, Григорий полностью окреп и стал похож на обычного человека. Страшная душевная болезнь у него прошла. Сегодня, спустя полгода, он работает на кирпичном заводе и уже присматривается к местной девице, которой он встречно нравится.

Но это ещё не всё.

После излечения Григория Шаман (его так сразу в селе назвали) вылечил собственную племянницу урядника, страдавшую от паралича ног. В детстве она поскользнулась на берегу реки и сильно ударилась спиной о корень дерева. Едва тогда выжив, она стала инвалидницей – у неё отнялись обе ноги. Восемь лет она прожила, к кровати прикованная, посеяв среди своих родителей и сестёр великую скорбь. Урядник обратился к Шаману, в надежде на чудо, при этом не особо в него веря, – врачи сказали прежде, что такие повреждения позвоночника медициной не лечатся, и девица обречена всю оставшуюся жизнь прожить без чувства своих ног. Шаман дал согласие. Он потребовал своего присутствия возле племянницы, при этом полного отсутствия помех в своих действиях. Семья согласилась. Восемь долгих часов он бессовестно обнимал её то за спину, то за живот, то за ноги, ничего не говорил, не шептал. А после выпрямился, сказал, что девица вскорости поправится, и ушёл (жил он со своей семьёй в доме Григория, в котором отец того, благодарный спасению сына, выделил им отдельную комнату). Через четыре дня племянница заявила, что к ней вернулась чувствительность ног. На пятый день она смогла пошевелить пальчиками, на десятый день самостоятельно садиться, а через две недели смогла самостоятельно при костылях дойти до туалета на улице. Радости у семьи не было конца. Сегодня, спустя полгода, племянница полностью поправилась и, поскольку девица она красивая, уже оказалась отыскана женихом – парнем из села, человеком воспитанным и добропорядочным.

Урядник на всю свою жизнь запомнил это чудо. Когда в январе обмороженную семью Шамана в Мурино доставил почтальон, он по всему селу собрал для них тёплую одежду – пальтишки, шапчонки, штанишки, валенки, чтобы те зимой при конвое в Петербург до конца не замёрзли. Постелил им место на натопленной печи, давал горячую еду с чаем. Шамана урядник вспоминал человеком порядочным, отзывчивым. Когда подтвердились сведения, что тот совершил в Степановке убийство детей, он воспринял это скорбью глубокой и растерянностью. А когда в марте его невиновность открылась, конца радости у него не было. Суворова Петра Васильевича, столичного сыщика, его семья вспоминает с почтением.

Факт второй: к Шаману, когда он жил в доме Григория, дважды приезжали из Петербурга полицейские – жандармы охранного отделения.

Выглядели они тремя мужчинами в гражданской одежде, но при этом имели военную выправку. Отец Григория по секрету сообщил уряднику (после чудесного исцеления племянницы они стали друг с другом дружны, общались семьями), что, когда те разговаривали с Шаманом в его комнате, тот дважды слышал сквозь стену слова «охранное отделение». Оба раза приезжали они в карете петербуржской, с перерывом в неделю. Было это в первой половине октября. В первый раз они разговаривали с Шаманом спокойно, без криков, но вышли из комнаты при этом рассерженные. Второй раз приехали уже беспокойные: зайдя в комнату к Шаману, вскорости начали кричать, гневно от него что-то требовать, потом угрожать. Закончилось это тем, что вылетели они из комнаты с перекошенными от ужаса лицами; бросились в карету на улице и уехали. Шаман до смерти перепугал жандармов, применив свои волшебные навыки, возможно, гипноз. Больше они к нему не являлись.

После конфликта со столичными жандармами Шаман ещё около трёх недель пожил в доме Григория, собрал вещи свои скромные и ушёл пешком в сторону Степановки, узнав, что там есть несколько заброшенных домов. Отец Григория его из своего дома не прогонял, но после конфликта с жандармами жил напуганным – возможно, Шаман это почувствовал и решил его больше своим присутствием не беспокоить.

Факт третий: этих же самых жандармов, что приходили к Шаману, отец Григория снова видел в Мурино. В первый раз он заметил их на базарчике, в сторонке разговаривающих, через неделю после конфликта с Шаманом (вот именно это его и напугало – те от кольского колдуна явно не отступили и что-то мутили новое). Разговаривали они в присутствии Григорьевой из Степановки, которая там регулярно приторговывала продуктами питания. Григорьева выглядела напуганной.

Во второй раз отец Григория видел их вместе там же, на базарчике, но уже в середине января, после смерти её внуков и ареста Шамана. Больше он их никогда не видел.

Пётр, выслушав урядника, при расставании с ним в поле у кареты приказал ему об их доверительном разговоре забыть, умолчать от любых людей. Понимал тот или нет, но сообщил он Петру ключевые сведения, влекущие к таким чудовищным выводам, что в целях собственной безопасности ему о них лучше было забыть.

Повелев уряднику довериться ему и к своему совету прислушаться, Пётр расстался с ним и вот теперь в кромешной тьме наступившей ночи возвращался домой в самых скверных рассуждениях.

Вот какая история вырисовывалась теперь в его разуме.

О появлении в Мурино Шамана (таинственного северного беспаспортного инородца, обладающего сверхчеловеческими способностями) местный становой пристав доложил своему непосредственному начальнику – исправнику[49 - Исправник – высшая полицейская должность в уезде. Исправнику в сельской местности подчинялись становые приставы, полицейские урядники, стражники. Назначался и увольнялся губернатором, непосредственно подчинялся ему.]. Исправник, в свою очередь, доложил губернатору Санкт-Петербуржской губернии. Так известие о колдуне-инородце служебными негласными путями просочилось в кабинеты столичных высокопоставленных чиновников.

Учитывая весь комплекс доступных Петру фактов и сведений, дальнейшее развитие событий он, опираясь на строгую логику, смог просчитать с достаточно высокой точностью. Вот что ему стало очевидно.

Первое. Сведения о сверхспособностях колдуна до ушей премьер-министра и царя не дошли. Они были засекречены на уровне директора департамента полиции и градоначальника, локализованы в полицейских структурах Петербурга среди узко ограниченного круга должностных лиц.

Этот вывод сомнению не подлежит, потому что царь, имея на руках смертельно больного сына (долгожданного и единственного наследника трона), едва только узнав о фантастическом целителе, повелел бы немедленно доставить его в Царское Село. Если уж он в поиске любой помощи приблизил к себе хамоватого мужлана Гришку Распутина (от присутствия которого всех воспитанных людей воротило), то от помощи такого колдуна ни за что бы не отказался. Случись нойду излечить царского сына, он автоматически стал бы его личным другом (дружба с царём решала любые материальные и статусные проблемы). Но ни царь Николай, ни преданный ему Столыпин о сверхспособностях кольского колдуна ничего не узнали.

Второе. Высокопоставленным чиновникам, получившим сведения о Шамане, на царя Николая, на его больного сына, вообще на любые интересы царской семьи глубоко наплевать. Только это объясняет то, что появление фантастического целителя они засекретили. Соответственно, в высоких кабинетах Петербурга втайне от царя и его ближайшего окружения развивается заговор. Цели заговора неизвестны, но, с учётом всей исторической картины поражения в войне, революционного закипания народа, неспособности царя провести решительные реформы, можно допустить, что того хотят сместить с трона. В общем-то, в этом и кроются цели любых заговоров.

Третье. Заговорщиками являются самые высокие должностные лица страны. Губернатор, градоначальник и директор департамента полиции в их рядах присутствуют однозначно – они все трое «дело Шамана» курировали. Учитывая масштаб воздействия на решения коронного судьи окружного суда, подчинённого ему судебного следователя, надзирающего за делом прокурора, они должны входить в группу ещё более влиятельных лиц – теоретически состоящую из министров и их товарищей, сенаторов, генералов Главного штаба, членов Совета при МВД.

Не стоит забывать и о Кошко, которого перевели на службу в Москву так спешно. Едва только Аркадий Францевич заинтересовался «делом Шамана», как тут же был убран от Петербурга подальше. Совпадение? Его в Москву перевёл лично Столыпин. А кто может повлиять на решения Столыпина – правой руки царя, ближайшего его помощника? Минимум министр или сенатор.

Четвёртое. Заговорщики сразу заинтересовались кольским нойдом. Они решили его завербовать для последующей эксплуатации его уникальных гипнотических и лекарских навыков. Можно допустить, что Шамана они планировали использовать оружием против царя. Воспользовавшись оперативными ресурсами директора департамента полиции, они немедленно послали в Мурино подчинённых ему офицеров охранного отделения.

Но вербовка колдуна провалилась. Шаман отверг предложение стать агентом охранки[50 - «Охранка» – название Охранного отделения в простонародье.]. В первую встречу он отказал им на словах, а во вторую, когда они прибегли к шантажу и угрозам, применил против них острый гипноз. Нет сомнения, что ошарашенные офицеры рассказали об этом своему начальству во всех подробностях. Так заговорщики получили самое убедительное доказательство сверхспособностей упрямого и своевольного нойда и решили от него уже не отступать.

Пятое. Учитывая спесь нойда, заговорщики решили подчинить его себе самым грубым и жестоким образом – подставить под тяжкое уголовное преступление. Они захотели получить его в статусе раба, закованного в каторжные кандалы: подставить его под преступление, обвинить его в нём, осудить, отправить в ад сибирской каторги и уже там разговаривать с ним вновь. С голодным, терзаемым вшами, унижениями и побоями солдат, без жены и детей, ставших при живых родителях сиротами, они надеялись заговорить с ним более продуктивно.

И ведь у них всё шло ровно. Но только до того дня, когда судебного следователя заела совесть и он, не выдержав давления совершаемой собой подлости, в обход высокопоставленных кураторов попытался что-то исправить – отправить в Степановку филипповского сыщика, который там смог бы найти настоящего убийцу, с невинного целителя все обвинения сняв.

Да, посланный сыщик мог вернуться ни с чем. Но непричастность Шамана к убийству детей выглядела столь очевидной, что шанс на успех у него обязательно был.

После этих выводов история, связанная с «делом Шамана», выглядела Петру уже ясной и в деталях понятной.

После отказа Шамана от сотрудничества заговорщики решили его из Мурино сначала убрать. Им надо было отсечь его от внимания жадной до сплетен сельской публики. Неважно, каким образом, но им удалось заинтересовать его деревней Степановкой, в которой тот смог бы жить в собственном доме, обустроив любой из заброшенных срубов.

Одновременно они приказывают преданным себе офицерам охранного отделения завербовать любого жителя Степановки, чтобы получить в ней своего внутреннего агента. На первых порах им совершенно необязательно было вербовать агента-убийцу – достаточно просто получить глаза, язык и уши. Григорьева – степановская баба, регулярно посещающая муринский базар, алчная, истеричная и трусливая – оказалась в зоне их внимания первой. Они вступили с ней в контакт, чуть-чуть прижали (прельстили деньгами, запугали шантажом – это неважно) и получили согласие стать филёром.

Когда Шаман стал жить в Степановке, офицеры охранки потребовали от Григорьевой подыскать там толкового мужика, который сможет совершить убийство. Убить надо какого-нибудь местного пьяницу, бездельника, дебошира – любого негодяя, какие в каждой деревне водятся и от каких все местные страдают. Но с одним условием: убить его надо обязательно вязальной спицей, чтобы преступление выглядело ритуальным и все подозрения пали на пришлого колдуна.

Григорьева подумала с несколько дней и им сказала, что готова сделать это сама. Назвала денежную сумму, доказала свою решимость; а те и спорить с ней не стали – зачем им лишний человек, когда уже завербованный агент готов всё сделать сам? Идеальный оперативный расклад.

Офицеры охранки и стоящие за ними заговорщики просчитались в главном: они не учли масштаба злобности и цинизма Григорьевой. Им в голову не могло прийти, что вместо никому не нужного пьяницы та заколет спицей собственных внуков, превратив просто провинциальное ритуальное убийство в сенсационное, способное потрясти всю страну. Они не знали о тяжёлой обстановке, царящей в её семье.

Григорьева, понимая исключительную уникальность ситуации, настроилась на убийство внуков. Раз уж в убийстве заинтересована столичная полиция, никто никогда расследовать его не будет – та автоматически арестует Шамана, пожурит её за эксцесс исполнения и навсегда об этом забудет (ну кому захочется теребить грязное прошлое?). Она заколола в хлеву внуков и перетащила их тела в ближайший заброшенный сарай.

С утра деревенские нашли трупы и, рассвирепев, вооружившись топорами, вилами и кольями, бросились к дому Шамана, чтобы произвести самосуд. Очень даже возможно, что на эту расправу их науськала сама Григорьева – ей самой Шаман живым был не нужен, она его ненавидела, и чем больше тем утром станет трупов, тем лучше. Может быть, дело было по-другому: она, напротив, стояла на крыльце дома колдуна и не позволяла местным быстро в дом вломиться, позволяя ему через окно убежать.

Так или иначе, Шаман со своей семьёй добрался по снегу до кексгольмской дороги, там их подобрал сердобольный ямщик, который привёз их в Мурино. Уже днём Шаман с женой оказались в петербуржской тюрьме, а их дети разведены по приютам.

Когда директору департамента полиции пришла весть об аресте Шамана, и он узнал все подробности зверского убийства, то пришёл в ужас. Он немедленно послал в Степановку преданных себе офицеров губернского жандармского управления, с требованием максимально быстро произвести дознание – перевернуть дом Шамана кверху дном, затоптать место преступления, опросить свидетелей. Вина Шамана очевидна, поэтому он потребовал от жандармов сыскными глупостями не заниматься – быстро сделать там все формальные действия и вернуться.

Строго отчитав Григорьеву за эксцесс исполнения, офицеры охранного отделения с ней расплатились и повелели обо всём молчать. Григорьевой самой всё это было выгодно, поэтому она с готовностью согласилась.

Изначально у заговорщиков всё складывалось хорошо: востребованный ими колдун оказался в тюремной камере в ожидании осуждения на бессрочную каторгу. Об убийстве в Степановке шире полицейских и судебных кабинетов никто в Петербурге не узнал – газетчиков деньгами или шантажом убедили помолчать. Столыпин «делом Шамана» не заинтересовался – ему не сообщили о сверхспособностях кольского колдуна, а проявлять интерес к провинциальному ритуальному убийству, на фоне всех текущих политических, экономических, социальных проблем, премьер-министру было безрассудно. Царь тоже оказался в неведении. Для них Шаман остался злобным диким бродягой, случайно заблудившимся в окрестных сёлах, – осудить, сгноить на каторге и забыть о нём.

Но, как часто бывает в сложных делах, к которым так или иначе причастно большое количество людей, в истории с Шаманом начались непрогнозируемые заговорщиками исторические завихрения.