Тени холодного солнца

Девушка открыла глаза, ошарашенно оглядела окружавших её людей и при помощи Марии и Греты поднялась на ноги. Казалось что она не понимает что с ней произошло.

– Боже мой! Глядите, да она вся дрожит, – воскликнула Мария. Тело Катарины действительно всё тряслось. Разомкнув бескровные губы она прошептала:

– П-п-п… ПОР-Т-Т-Т-РЕТ-Т-Т. – Затем пошатнулась и снова чуть не потеряла сознание. Все присутствующие, как по команде, посмотрели на картину. И спустя мгновение пространство зала будто взорвалось от воплей ужаса что единовременно вырвались из множества глоток. Толкаясь и мешая друг-другу, все слуги, включая едва живую Катарину, бросились вон.

– Он вернулся!!! Дьявол вернулся!!! Боже спаси нас!!! Вопли раздавались уже в конце галереи, и впереди всех улепётывали Стефан с Карлом, по прежнему сжимая в руках подсвечники с пылающими свечами.Спустя десять минут всё пространство старинного замка: от украшенной скульптурами древних горгулий, крыши, до обширных подвалов, погрузилось в пучину первобытного страха. Спустя ещё час, страх пришёл и в ближайшую деревню.

* * *

– Сюда! Сюда, Ваше Сиятельство. Сейчас вы лично всё увидите. Да я и сам, сперва не поверил. Возможно ли такое? Народ всё время выдумывает различные сказки, вот я и думал что это очередная чепуха… Ох Господи! Что с нами будет?! Что делать теперь?! Что делать?! – Причитал маленький, плешивый человечек, всё время вздыхая и разводя руками. Он семенил немного впереди своего спутника, подобострастно распахивая перед ним двери и угодливо заглядывая в глаза.

Тот же представлял собой полную противоположность суетливому человечку. Это был высокий стройный мужчина лет пятидесяти. Его красивое волевое лицо обрамляла густая шевелюра уже изрядно тронутых сединой волос, и пышные усы. Он был одет в, кирпичного цвета, длиннополый замшевый сюртук с широкими лацканами, и узкие чёрные брюки.Это был хозяин замка – граф Вильгельм Фридрих Август фон Траумберг.

– Скажи-ка, Фриц, что обо всём этом говорят люди? – спросил он у своего управляющего. – Но тот лишь снова развёл руками.

– Боятся, Ваше Сиятельство. Все очень напуганы, – пролепетал он. – Вы уж извините, но многие просто собираются бежать.

– Значит бежать… – граф нахмурил брови. – Как это не вовремя. Вот что Фриц, я пригласил доктора Войцеховского. Пусть осмотрит дочь. Распорядись подготовить для него комнату, он приезжает завтра во второй половине дня.

– Хорошо, Ваше Сиятельство, будет исполнено, – кивнул головой Фриц. Впереди, рядом с закрытыми массивными дверями, сгрудилось более двух десятков человек, испуганно переговариваясь друг с другом. Судя по их напряженным лицам они, в любой момент были готовы дать дёру.

– Вот, ваша милость, как вы и распорядились почти все люди собрались здесь. – Широким шагом граф подошёл к одному из них. Это был здоровяк Карл, по прежнему державший в руке подсвечник.

– Пойдёшь со мной, – коротко бросил ему фон Траумберг. Здоровенный, двухметровый парень дёрнулся будто получив пощёчину и мгновенно побледнел.

– Ваше Сият… во… Ваш… – забубнил Карл толстыми трясущимися губами, и в его глазах заблестели слёзы. Он словно – бы весь сжался и стал ниже ростом.

– Я же говорю, они все боятся. Суеверные люди, что с ними делать, – в пол голоса пояснил управляющий. – Они думают, что тот кто его увидит, тот обязательно умрёт. Якобы покойник ночью сойдёт с портрета и кровь его выпьет. Темнота – одним словом.

– Ладно, дай сюда, – скомандовал граф, отбирая у вспотевшего Карла канделябр. Затем окинул строгим взглядом толпу притихших слуг, и шагнул к дверям зала. Услужливый Фриц распахнул перед ним обе створки тяжелой двери пропуская вперёд.

– Я, с вашего позволения, тоже здесь подожду, – скороговоркой произнёс маленький человечек, отводя глаза. – Мало ли что, все так напуганы, вдруг кому- нибудь плохо станет. – В ответ граф, издав некое внутриутробное рычание и сжимая побелевшими пальцами канделябр вошёл в тёмный, пустой зал. Тут же управляющий, со вздохом облегчения, аккуратно и беззвучно прикрыл за ним дверь. Замолкшие слуги опять начали тихо переговариваться.

– Я жене велел вещи собирать. Пускай с детьми пока у тестя поживут. – Да, такие дела… Это же надо… а я, грешным делом думал что это пустые россказни, глупые сказки и не больше. Что же теперь делать?

– Бежать! Бежать надо отсюда, пока целы! Пускай хозяин сам разбирается со своими ожившими покойниками. Бежать, бежать, и как можно дальше от замка!

– Ага… бежать значит! Ну-ну! А мне вот некуда бежать, и место своё я не хочу терять. Может быть всё ещё обойдётся.

– Вроде бы чеснока он боится, а ещё распятий… Но точно надо у старой Марты спросить. При ней ОН уже пробуждался.

– Чепуха, не Марту надо про него расспрашивать, а Магду Шлоссе из деревни. Больше чем она, про всякую нежить, никто не знает.

– Это потому, что Магда-трактирщица сама ведьма.

* * *

Стоял уже поздний вечер, и зал был погружен в полную темноту. Впрочем, время суток тут не имело значения. В этом зале не имелось окон, и если не были зажжены массивные бронзовые люстры, здесь всегда царил мрак. Таковы досадные издержки средневековой архитектуры. Вероятно, в те времена, из за отсутствия окон подобные помещения считались самыми безопасными. Лишь в углу зала тускло поблескивало пламя свечей.

Граф, держа канделябр, стоял вперив немигающий взгляд в пресловутый древний портрет. Ни один мускул не дрогнул на его породистом, красивом лице. Только смертельная бледность, подёргивающиеся усы и взъерошенные волосы выдавали сильнейшее волнение этого мужественного человека. Да может быть, ещё, сверкающие безумным блеском глаза.

– Т-А-А-К… – прошептал он словно сделал глубокий вдох. – Значит всё это правда. Невероятно! Так вот ты какой, дядюшка Вилли, проклятие и позор нашего рода. Опять пришёл крови попить?! – Слегка отшатнувшись он с усмешкой погрозил портрету пальцем.Ну а древний незваный родственник равнодушно взирал с портрета на своего далёкого, живого потомка, и глаза его излучали весёлое лукавство и презрение. Он словно-бы говорил – « Я здесь нахожусь по праву и ничего ты мне не сделаешь. Я у себя дома». Граф пошатнулся но справившись с волнением вновь посмотрел на портрет.

– Что ж, дядюшка, читал я о твоих похождениях. И дневничок мы твой храним, тот который ты переплёл в человеческую кожу. Да.., дядюшка Вилли, знатный ты был убийца, а ещё предатель и клятвопреступник. Уж не знаю, кто из вас двоих был кровавее – ты сам, или валашский господарь Влад Дракула, которому ты служил?!Только зря ты явился на этот раз, дядюшка. Это мои люди, они под моей защитой и я за них в ответе. Поэтому я намерен сделать то, что не удалось ни моему отцу ни деду: Уничтожить тебя, дьявольское отродье, уничтожить полностью и окончательно. Четыреста лет слишком долгий срок, даже для тебя, дядюшка.

С этими словами граф повернулся и шатаясь побрёл к выходу.Сделав несколько шагов он вдруг остановился. Воспоминания раннего детства, которые он силой воли, так долго, изгонял из своей памяти, теперь явственно выплыли наружу и обрушились подобно водопаду.Они всплывали фрагментарно как отдельные эпизоды, воспоминания о том что произошло почти пятьдесят лет назад.

Он вспомнил возбуждённых людей бегущих куда-то, и что-то кричащих. И ещё, некий полузадушенный, испуганный шёпот словно витавший в воздухе: « Он вернулся! Вурдалак! Упырь! Носферату!» – в то время он ещё не знал значения этих слов но чувствовал что произошло нечто плохое. Тогда ему было всего четыре года. Поддавшись всеобщему возбуждению он ничего не понимая бежит вслед за слугами, и видит как из людской выносят на белой, перепачканной каплями крови, простыне какую то девушку.

Ещё он вспомнил как, спускаясь с лестницы, ему что-то кричал его старый, хромой дядька-воспитатель Петер, – старый солдат сражавшийся ещё под знамёнами фельдцейхмейстера Вильгельма Вартенслебена. Кажется он просил своего подопечного не идти дальше. Но он, конечно не стал слушаться своего дядьку, ведь тот был всего лишь слуга. Тогда уже мать, грубо и больно схватив за воротник уводит его прочь. При этом она всё время отворачивала ему голову не давая смотреть на тело несчастной служанки прикрытое белой простынёй с кровавыми пятнами.

Затем, в замке появилось сразу несколько священников. они читали молитвы и кропили все помещения святой водой, не забывая даже самые потаённые закоулки.А на следующий день он уехал вместе с матерью и двумя старшими сёстрами в Вену и ничего уже больше не видел.Вернулись они только спустя четыре месяца.

Его поразило то, как за это время постарел отец, как покрылись сединой его волосы. А ещё он стал прихрамывать и часто держаться за сердце.Да и вся жизнь в замке как-то приутихла. Там где раньше раздавался смех и царило веселие, теперь стояла, почти могильная тишина. А ещё, помнится, по возвращении, он не досчитался двух своих нянек и старого дядьку Петера.Ещё кто-то умер из служивших на конюшне, и на кухне. А в соседней деревне погибло ещё больше людей.

На все его детские вопросы, взрослые либо отмалчивались, либо говорили о эпидемии какой-то опасной болезни пронесшейся в этих краях.Его отец умер спустя четыре года после тех событий. Умер внезапно, так ничего и не открыв своему сыну. Из болтовни слуг он конечно знал легенду о старинном портрете и связанном с ним их семейном проклятии, но полагал всё это глупыми сказками необразованной черни. И лишь в день своего шестнадцатилетия, ему удалось узнать немного больше.

Тогда на праздник приехал его дядя Генрих: весёлый толстяк служивший по дипломатическому ведомству. Дядя буквально завалил его подарками, много шутил, много пил, словом, был очень весел и беззаботен. Но по окончании праздника, он отвёл его, шестнадцатилетнего юношу, в отцовский кабинет, усадил в кресло и сказал что должен рассказать ему одну историю. История же эта является страшной тайной их семьи.

– Неужели, дорогой дядя в нашем замке тоже обитает приведенье? – спросил он тогда, рассмеявшись. Но дядя посмотрел на него, как-то, весьма строго, и он с удивлением понял что дядя, весь вечер налегавший на разные вина и, вроде как пивший без всякой меры, сейчас совершенно трезв.

– Я дипломат, мой мальчик, – усмехнулся дядя Генри, заметил его недоумение. – А всякий дипломат обязательно должен уметь много пить, но всегда сохранять голову трезвой. – Вот что, Вилли, твои детские годы кончились. Ты теперь взрослый человек, и к тому что я хочу тебе рассказать тоже должен отнестись именно как взрослый человек.

– Я слушаю, дядя Генри, – сказал он, польщённый новым к себе отношением, поудобнее устраиваясь в кресле.

– Ты наверно уже слышал легенду связанную с древним портретом что висит на втором этаже в зале без окон?

– Которому больше трёхсот лет?

– Да тому самому.

– Ну слышал. Якобы на нём изображен один наш предок, который продал душу дьяволу и поэтому его закрасили. Конечно я это слышал. Слуги очень боятся этого портрета. Боятся даже смотреть на него. Говорят что этот, ну… которого закрасили – вампир, и что он иногда выходит из картины для того чтобы пить кровь живых. Но ведь всё это – чушь несусветная, дурацкие сказки.

– А что ты помнишь о событиях происходивших здесь двенадцать лет назад? Ты тогда был мал, но что-то всё же должен помнить.

– Ну… Почти ничего, ведь мы с матушкой сразу уехали в Вену. Помню только, что здесь была какая-то эпидемия и умерло много людей.

– А что это была за эпидемия, ты не знаешь?

– Нет, мне это не известно. Возможно холера или что-нибудь ещё. Я не понимаю, дядюшка какое это имеет значение? Столько лет прошло.

– Я вот тоже так думал, – кивнул головой дядя. – Знаешь, когда это случилось, меня не было в стране. Я был послан в Англию с тайной дипломатической миссией, ко двору Георга III. Но у Георга случился очередной приступ безумия, и из-за этого наша миссия затянулась. А положение в Европе тогда было очень тревожное.

– Да я знаю, всё из-за этого чёртово корсиканца Наполеона.

– Побольше уважения, мой мальчик! Ты говоришь о великом человеке! – строго сказал дядя. – В 1813 году мы заключили в Тёплице союзный договор с Джорджем- Гамильтоном графом Абердином. Но мы хотели получить от англичан большие гарантии. Ну это так, к слову. Так вот, когда произошли эти события, я был в Англии. Сразу по возвращении я навестил брата и от него узнал всю эту историю. Ты тогда со своей матерью и сёстрами был ещё в Вене. Рудольф не хотел вас вызывать раньше чем здесь всё полностью закончится. – Дядя закурил сигару откинувшись в кресле, сделал затяжку, потом продолжил рассказ. Глядя куда-то в пустоту он произнёс.

– О Рудольф, Рудольф… Я был неприятно поражён его видом. Мой брат постарел лет на десять-пятнадцать, и производил впечатление человека вконец сломленного жизненными ударами. Вот тогда он и поведал мне всё что здесь приключилось. – Он снова затянулся, затем налил себе в бокал коньяка. – Знаешь, я всегда думал о своем брате, твоём отце, как о самом прекрасном, правильном и благородном человеке. Но более всего меня привлекало в нём его точность мысли, логика, прагматизм. – Дядя осушил бокал, опять затянулся сигарой и продолжал: – А тогда, передо мной стоял вконец сломленный жизнью, постаревший человек. У него тряслись руки, он постоянно читал молитвы и крестился. А ведь раньше Рудольф совершенно не отличался религиозностью. Так… посещал церковь, скорее в силу обычая, общественного приличия, что- ли.