Тени холодного солнца

– Конечно, папочка. Эту легенду я слышала и слышу с самого рождения. Меня всегда смешило, то, какой страх она вызывает у слуг. Но вот уже два часа как все мои служанки просто обезумели. Сначала Клавдия, а потом и Генриетта прибежали бледные, испуганные, обе дрожат – «Барышня, надо спасаться, бежать! Дьявол проснулся! Мёртвый граф пришёл чтобы утащить нас в ад!» – ну и всякую прочую, подобную чепуху. С нашими слугами произошла массовая истерика или помешательство, совсем как в средневековье. Ну я надавала им по щекам, чтобы привести в себя, и прогнала прочь. Ведь проблема не в портрете а в том что у нас такие глупые, суеверные слуги.

– Дорогая, в старинных преданиях иногда тоже есть зерно истины.Я только что видел этот портрет, и я… не знаю как и каким образом… подобное могло произойти, но он действительно… изменился. За многие годы проведённые в замке я множество раз видел его, и всё это время он оставался прежним… А сегодня он изменился. На нём внезапно появилось ещё одно изображение… которого раньше не было.

– Ну и что? Ты же сам мне говорил, помнишь, когда мне было шесть лет и меня, до смерти, напугали эти глупые служанки рассказав, в первый раз ужасную легенду нашего замка? Помнится, ты тогда сказал что чудес не бывает, и всем чудесам надо искать реальное и научное объяснение, – произнесла Анна-Мария весьма назидательным тоном.

– Да я помню, – вздохнул Граф. Я рассказал тебе что старый граф Генрих фон Траумберг, разгневавшись на своего сына Вильгельма, проклял его, лишил наследства и даже приказал художнику закрасить его изображение на семейном портрете. Это исторический факт. Но прохвост художник использовал для этого самую дешёвую и некачественную краску. Со временем эта краска отслоилось и изображение проклятого графского сына вновь явилось миру. Это и напугало суеверных слуг, послужив основой для легенды о пробуждающимся вампире. Чтобы не пугать слуг, открывшуюся фигуру, пришлось снова закрасить. Так я тебе всё объяснил. А что, по твоему, я мог рассказать крошечной шестилетней малышке, трясущейся от страха и ревущей в три ручья.

– Так ты меня обманывал? – с многозначительной улыбкой спросила Анна-Мария. – Нехорошо, папочка!

– Да нет же, Cолнце моё! Просто это единственное объяснение которое я, в то время для себя придумал. Я никогда не верил во всю эту… мистику: ни в ведьм, ни в вампиров. Но из рассказов слуг, что я слышал в детстве, последний раз он появлялся на портрете пятьдесят лет назад. Мой отец, твой дед, граф Рудольф, тоже не верил в легенду замка, но как только это произошло, сразу же отправил нас с сёстрами и матерью в Вену.

– Тогда ты вообще ничего не можешь помнить, если был в Вене.

– Я помню, что в день перед нашим отъездом, в замке царил ужас и паника, такие же как сейчас. И знаю что тогда последовала целая чреда загадочных смертей. Несколько человек умерло в замке и с десяток в деревне. Официально это посчитали неизвестной эпидемией.

– И что? Теперь когда я стала взрослой, ты мне предлагаешь всерьёз поверить в эти бредни, и бояться некого, давно умершего, нашего предка. Про/клятого пращура, который пьёт кровь по ночам и обитает в портрете? Здорово! Мертвец сходящий с холста раз в тридцать или пятьдесят лет.

– Я не призываю тебя верить во что- либо подобное, радость моя, только прошу, пожалуйста, погости пару месяцев у своей тётушки. Уверяю, что время пролетит очень быстро.

– Никогда! – категорично отрезала Анна-Мария.

– Но почему?! – задохнулся от негодования её отец. Казалось что граф из последних сил сдерживает в груди вопль отчаяния.

– А потому, папочка, что если перед нами предстаёт неизвестная тайна, мы должны не убегать от неё, а исследовать. – Издав стон, граф опустился в кресло подобно совершенно обессиленному человеку. Непослушание его дочери превосходило все мыслимые границы. – Или ты считаешь что если я девушка, то обязана быть слабой и беззащитной? Интересно что бы на это ответила Жорж Санд?

– Боже мой! Анна Мария, ну при чём здесь Жорж Санд? – вспылил граф. Она уже глубокая старуха, а в молодости была грубой и вульгарной женщиной с мужеподобными замашками. Недаром выбрала себе мужской псевдоним. Она даже сигары курила, притом безостановочно. Дочка, ты нашла себе неудачный пример для подражания.

– Ах вот ты как! – вспыхнула девушка. – В твоих словах, отец, я слышу один лишь мужской шовинизм. Вам важно как женщина выглядит снаружи, и совершенно безразлично то что у неё внутри. Ну а уж, если женщина носит брюки или курит сигары, то есть нарушает установленные, вашим мужским деспотизмом, для неё правила – то вы и вовсе готовы обвинить бедную женщину во всех смертных грехах. – С этими словами она подошла к книжному шкафу, покопалась там, и сняла с полки какую-то небольшую книжку. – Ну а что ты скажешь о Фредерике Бремер

?

– Ничего, дочка. Это имя мне неизвестно.

– И напрасно, папенька! В восемь лет она стала писать стихи, в двенадцать, переодевшись мальчиком бежала на войну против Наполеона. Отвергла все предложения руки и сердца, потому, что хотела любить всех людей мира а не одного конкретного. И не только любить, но и бороться за их счастье.

_____________________________________________________________________

1. Фредерика Бремер (1801—1865) шведская писательница. Основные произведения: «Очерки будничной жизни»; " Жизнь Сестёр»; «Семья в новом свете». Выступала за свободу женщин от тирании общества и мужчин.

_____________________________________________________________________

Сейчас вторая половина девятнадцатого века а не глухое средневековье. Что бы сказали эти героические женщины, узнав что я недостойно бежала испугавшись какой-то страшной сказки?

– Но Анна- Мария…

– Нет, папочка! Данную тему я считаю полностью исчерпанной и все разговоры о моем отъезде оконченными! – В очаровательном голоске милой девушки зазвенел металл рыцарской брони.

«Идиот! Старый идиот!» – ругал себя граф, возвращаясь из апартаментов дочери в свой кабинет. «Не с того начал разговор. Разрешение на свадьбу с Хагендорфом надо было давать только при условии её немедленного отъезда из замка. Вот безмозглый дурак! Ну и что теперь делать?!»

* * *

– Пока двое, – доложил Фриц. – Расчёта попросила одна из прачек, и кучер Дитрих. Это тот молодой и лопоухий, с рыжими волосами.

– Я думал что таких будет больше, – сказал граф. – он сидел за своим письменным столом и запечатывал, сургучной печатью, конверты. – Мне показалось что они все напуганы до крайности.

– Так оно и есть, Ваше Сиятельство, многие готовы последовать их примеру, – ответил управляющий. – Но одним просто некуда ехать, а других вдохновляет ваша щедрость. Посмею заметить, пока вдохновляет.

– Ну а ты, Фриц… на тебя то я могу рассчитывать? – граф испытующи посмотрел на своего собеседника.

– Конечно, Ваше Сиятельство, я весь к вашим услугам, до самой своей смерти. Вся моя жизнь принадлежит вам, без остатка. И, прошу вас, располагайте ею так, как вам будет угодно. – Маленький человечек даже вспотел, пытаясь выразить свою преданность. Фриц, в довершении всего, попытался изобразить нечто похожее на благородный реверанс. Граф усмехнулся, запечатав последний конверт он сложил их аккуратной стопкой.

– Спасибо, Фриц, я всегда в тебя верил. Завтра возьмёшь Карла, он неплохо умеет обращаться с лошадьми, поедешь с ним на вокзал и встретишь доктора Войцеховского. Он прибывает поездом в четырнадцать тридцать.

– Будет исполнено, Ваше Сиятельство, – ответил управляющий. – Какие ещё будут распоряжения?

– Заодно отправишь эти письма, – граф протянул ему несколько запечатанных конвертов.

– С вашего позволения, Ваше Сиятельство, – произнёс Фриц, убирая письма в свой портфель. – Не стоит ли вызвать сюда вашего сына? Надвигаются такие времена, когда каждый мужественный человек будет на счету. Ведь на нашу прислугу надежды мало.

– Вот именно – мужественный человек, – повторил граф тяжело вздохнув. – К сожалению мой сын не относится к этой категории.Нет, мы не будем его вызывать. Я даже рад что Карл-Фридрих находится во Франции потому, что здесь от него было бы мало пользы, – произнёс он с сожалением в голосе.

– Как будет угодно Вашему Сиятельству. И, опять же, с вашего позволения, дозвольте мне сказать несколько слов.

– Говори, – граф с интересом посмотрел на него.

– Я служу вам уже почти тридцать лет, и надеюсь у вас не было причины быть недовольным мною. Но вот в настоящее время… происходят очень странные события…

– Говори короче, – поморщился граф. – К чему ты клонишь?

– Слушаюсь, Ваше Сиятельство. Так вот, когда ОН приходил в прошлый раз, я ещё не родился, и следовательно мало чем могу быть вам полезным. Вот если бы вы поговорили с Мартой. Я уверен что она знает обо всём этом намного больше чем кто либо другой. Ведь на её веку ОН приходил дважды. Возможно она даже знает как убить это чудовище.

– Но ей уже почти девяносто лет, – удивился граф. – Она, поди, уже из ума выжила, да и не помнит ничего. – Но Фриц прикрыл ладонью лицо, скрывая усмешку.

– И всё же я очень советую вам порасспросить её, Ваше Сиятельство, – повторил Фриц покидая кабинет.

После того как Фриц вышел, граф достал бутылку и плеснул в свой бокал коньяка. Пригубив, он долго, неподвижно сидел погруженный в свои мысли созерцая пламя свечей. Затем встал и подошёл к большому книжному стеллажу полностью занимавшему одну из стен кабинета. Граф нажал на тайную панель и открыл замаскированный сейф. Внутри лежала старинная, сильно потрепанная книга.

Эта книга была довольно толстой, не менее трёх дюймов шириной в корешке. Ещё там был полированный, из красного дерева, ящик с двумя дуэльными пистолетами. Пистолеты, тоже были несомненно старинными, с затейливыми позолоченными накладками, и явно работы очень искусного мастера. Рядом с набором пистолетов лежала жестяная коробка. Открыв, граф поднёс её к свету и пламя свечей отразилось на тусклом, матовом металле, лежавших там, серебряных пуль.

Все эти предметы были положены в сейф ещё отцом нынешнего графа, пятьдесят лет тому назад, и являлись свидетелями таких же тревожных и страшных дней.

– Если всё это правда, – глухо произнёс граф, – я остановлю тебя, дьявольская тварь.

* * *

Нет ничего более унылого и тягостного, для военного человека, чем перемирие. В этот период очень обостряются меланхолические настроения если таковые хоть сколько-нибудь свойственны вашей натуре. Увы это так. Потому что уже нет той холодной собранности и внутренней сосредоточенности в которую неминуемо погружаешься перед сражением. Нет и восторженного упоения, что с замиранием сердца, ощущаешь под шквалом пуль и картечи. Когда, кажется сам сгустившийся воздух битвы кружит тебе голову, а кровь вскипает в ожидании ежеминутной опасности.

Всего этого нет, но в тоже время, ты не можешь расслабиться и предаться обычным занятиям и радостям мирного времени. Снова увы! Ты по прежнему живёшь в походных условиях, питаешься кое-как, спишь в палатке на жёсткой сборной кровати, к тому же тебя безбожно жалят надоедливые комары и мухи.Но сейчас мы, хотя-бы, можем ощутить себя победителями.