Я медленно встал, а Она поддерживала меня руками. На ней было бежевое пальто, а в рыжих волосах – красный гребень. Мы пошли вниз.
Кафешка за семнадцать кварталов и десять улиц – вот что было лучшим прибежищем в тот день. После падения у меня болело тело, я старался не подавать вида, но движения стали куда более медленными. Мы сняли верхнюю одежду и сели между окном и кухней – где-то посередине от них, около стены с разноцветными фото счастливых людей и прибыльных достопримечательностей.
– Почему он так с тобой?
– Он… Он всегда такой. Со мной.
– Он называл тебя лгуньей, почему?
Она ответила напряженно, смотря прямо мне в глаза:
– Он называл меня лживой сукой.
Повисло молчание. Она опустила взгляд на закрытое меню, лежащее на столе. За окном пошёл дождь, капли дождя на стекле размывали силуэты проходящих мимо людей и проезжающих машин. Огни светофора превращались в большую яркую кляксу.
– Я сказала, что иду на прогулку, но не сказала, что с парнем. Я случайно проговорилась, ляпнула, когда выходила. Его это взбесило.
– Отец?
– Отчим. Я не совсем знаю своего отца.
– И почему он тебя всё же отпустил?
– Получил удовольствие и ушёл, – Она посмотрела на меня. – Ему большего и не нужно.
– А что нужно тебе?
Её грустные глаза потеплели, Она сжала губы. На ней был белый свитер, доходящий почти до колен.
– Что-то выбрали?
– Эм…
– Да, я хочу капучино с карамелью и суп. У вас есть суп с курицей? – оживилась Она.
– Домашний суп. Бульон, курица, яйцо. Гренки к супу подать?
– Да, давайте.
– А вам, молодой человек?
– Эм… Я еще подумаю, подойдите минуты через две.
– Хорошо.
Я взял в руки меню и, открывая, сказал:
– А ты знаешь, чего хочешь, – и бросил на неё взгляд.
Она широко улыбалась:
– Дя…
День медленно переходил в вечер под звуки неторопливых разговоров о неважных вещах. Она смеялась, смеялся и я. Дождь несколько раз прекращал идти и снова начинал. Мы сидели в кафе.
Потом распогодилось. Мы немного погуляли. Я не отпустил её домой.
– Надо звонить в прокуратуру.
– Нет, не надо. Поверь, если бы я могла что-нибудь, то уже сделала бы. Я застряла в этом. Поэтому и привыкла, ничего страшного.
– Вот это и страшно.
– Пошли.
– В прокуратуру?!
– Нет.
– Куда?
– Я знаю одно место, в котором много таких, как ты.
Я потянул Её за руку. Гранитная крошка скрипела у меня под ногами. Но Она осталась стоять.
– Каких?
Я посмотрел в Её глаза:
– С болью.
Она хотела, что-то сказать, но потом просто кивнула. Так Она впервые пришла на квартиру на Маяковского.
Моего товарища там не оказалось. Это был тихий вечер. Она с интересом обошла всю квартиру. Тогда ей открылся целый мир. Пристанище людей, униженныхоскорбленныхизбитыхизуродованныхотверженных обществом, загнанных им в резервации под названием «социальное дно», «психиатрические больницы» и «учреждения пенитенциарной системы». Только им повезло – у них оказался друг, который привел их сюда, на этот остров, отдаленный от всех улиц и всех «людей» этого мира. Они пишут стихи, рисуют, играют музыку, лепят скульптуры, прерывают книги в поисках правды, пьют вино и сжимают в кулаках свою боль. Грязь с точки зрения общества, ничего примечательного, проходите мимо, живите своей уютной жизнью, до свидания.
Мы сидели с Ней на кухне. Около высоченного окна во всю стену. Она несколько раз коснулась щеки и немного сморщилась, будто от зубной боли.
– Болит? Дай посмотрю.
– Да нет, не надо.
– Дай.
Я наклонился над столиком и рукой придержал её подбородок. Она стала терпеливо ждать, сначала смотря в потолок, а потом на меня.
– Вроде покраснения уже почти нет, ссадин нет… Потерпи, уже скоро должно пройти…
Я хотел отпустить ее и снова удобно усесться в кресле, но увидел её взгляд. Я почувствовал себя лягушкой в густом прозрачном желе. Не знаю, почему лягушка, просто пришло в голову. Я застыл и не мог пошевелиться. Но я не был скован, тепло обволакивало моё тело. Её глаза смотрели на меня так, будто в Её мире не было ничего, кроме меня. Мне показалось, что я стал смотреть на Неё также. Естественная реакция человека на эмоции другого. Мы не можем оставаться безучастными.