Субъект. Часть четвертая

Субъект. Часть четвертая
Андрей Но

New Sci-Fi (1C)Субъект #4
В результате финальной стычки с Айсбергом герой был фактически уничтожен, однако, способности все еще позволяют цепляться за жизнь.

Сотворив невозможное, он выводит свои способности за грань объяснимого, но лишь до момента, пока ему не открывается новая, до этого неведомая истина, способная перевернуть и переосмыслить всё, что было с ним на протяжении всей этой долгой истории.

Приготовьтесь к шоку и читайте четвертую и заключительную часть литературного сериала «Субъект».

Андрей Но

Субъект. Часть 4

Глава 10

Силки пространства и времени

В момент, когда это произошло, соседний город пребывал в счастливом неведении. Тут стоял сонливый осенний вечер. Солнце садилось раньше, чем обычно, обнаженные деревья в одиночестве хандрили, детские площадки пустовали. Смотреть в окно уже было неинтересно.

И все же на глазах тех немногих, кто смотрел сейчас в свое окно, мрачное небо над горизонтом внезапно заалело. Где-то там, далеко, беззвучно стал разрастаться красный, слепящий шар. Звук дошел до них на два или три удара сердца позже, чем ожидалось. Стекла в старых домах брызнули осколками, дряхлые рамы вдавило внутрь квартир. Испуганно заверещали на стоянках автомобили. Электричество во многих районах вырубило, и те погрузились во тьму, в которой выразительнее проступили смертоносные очертания грибовидного облака, стремительно растущего над небосклоном.

Городские улицы пронзил затяжной вой воздушной сирены, поднялся небывалый переполох. Никто не обратил внимания на прочертившее небо огненным следом нечто бесформенное, отсюда похожее на комету, что пролетело высоко над головами и врезалось в будку на крыше одного из девятиэтажных домов, пробив ее насквозь.

Обломки кирпичей сыпались на страшно покореженное тело. Глаза ослепли от мощнейшего, непредназначенного для человека перепада давления, но и без них, обрывками чувств я отчетливо видел ад, который после себя оставил.

Не-е-ет!..

Город, в котором я родился, жил, знакомился с людьми… Левую половину тела стягивало и сморщивало от тяжких ожогов… Щека, вместе с частью волос на голове сгорели…

Не-ет!..

Города, который я знал, больше нет… Ноги не слушались… Правая рука была погнута в дугу и не шевелилась… И близких, что в нем жили, тоже…

Не-ет!..

Спасшиеся благодаря мне девушки… лучший друг… его жена… ни в чем неповинные родители… Все органы были перемешаны в безжизненную кашу… Легкие были похожи на рванье…

Нет…

Шея сломана… Спинной мозг поврежден… Прежняя связь с телом навсегда потеряна… Марта, так и не дождавшись меня, погибла… Будущего не произойдет…

– Не-е-ет! – беззвучно простонал я, каким-то чудом раскрыв вывихнутый рот. Я не чувствовал своего тела, не видел ни того, что от него осталось, ни того, что располагалось вокруг. Своего стона я тоже не расслышал, так как слух был серьезно поврежден. От меня не осталось ничего… Ничего, кроме моих способностей.

Я воспринимал себя со стороны алиеноцептивно. Это до жути напоминало программу трехмерного моделирования, где из линий, посреди бескрайней, чернющей пустоты, была спроектирована фигура человечка. Притом, у проектировщика, судя по всему, было весьма туманное представление о том, как должен был выглядеть человек. Планетарная скорость со мной жестоко обошлась…

Я не мог пошевелиться. Но мое тело состояло из материи, поэтому я заставил его это сделать. Нога фигуры из линий сдвинулась то ли сама, то ли по чужой воле. Я будто управлял героем в незаконченной, непрорисованной и непродуманной демоверсии какой-то компьютерной игры от третьего лица. Казалось жутким допустить, что этим героем как раз таки являюсь я. Уж больно неудобным было управление. Уж больно неиграбельно выглядела его модель. Слишком незавидная предыстория была у этого персонажа, чтобы хотелось за него играть… Но игра уже началась и выхода из нее, как такового, не было.

Неуклюже поднялась рука и, слепо пошарив в воздухе, рухнула на изувеченное лицо фигурки. И в этот же миг по-новому вспыхнула боль в скуле, заставив схлопнуться мой обзор от третьего лица в одну точку. На этой точке сейчас лежал какой-то инородный предмет. Сложно было поверить, что это моя рука, ведь я ее не чувствовал. Тактильная и болевая чувствительность остались только на лице, да на отрезке шеи, что был выше места ее перелома. Я до сих пор не мог, ну не мог поверить в происходящее!..

Как же так вышло… Еще пару минут назад я предвкушал близкую победу над Айсбергом, а далее – спокойную и размеренную жизнь, которую в этот раз могла бы уже скрасить девушка, которую я видел раньше только в грезах… Это было бы для меня чем-то совершенно новым, чем-то… взрослым. Пусть и взрослеть я никогда не спешил.

Но теперь спешить было некуда. Всего этого нет, а сам я был хуже, чем мертв. Я был привязан к этому мертвому телу, заключен в него, как осужденный – в клетку. Заброшен в груду покореженного металлолома и непослушного мяса, центр управления которого не хватало смелости перечеркнуть. А за что еще мне оставалось держаться? Я с горькой задумчивостью наблюдал со стороны за своим мозгом. Страшный трехсекундный полет он как-то пережил. Нет… Он, кажется, вообще остался невредимым!.. Видимо, намертво зафиксировал конфигурацию из составляющей его материи. А толку… Я неуверенно взвел пружину ментальной гильотины для избавляющего от мук удара по самому себе. Но что-то во мне противилось.

Буквально десять минут назад, я бы рассмеялся над такими понятиями как судьба и предназначение. Но сейчас, на грани ухода в небытие, мой мозг цеплялся за любое оправдание в пользу жизни. Хотя бы в таком виде. Ведь я, несмотря на все, выжил. А значит, в этом был какой-то смысл. А может, это вообще было частью чьей-то задумки… Пусть так…

Отрывистыми, как у робота, угловатыми движениями, фигура попыталась встать. Получилось далеко не с первого раза. Она путалась в их последовательностях. Наконец, ей удалось неровно замереть на двух ногах. Чудом выжившее чувство равновесия в мозгах подтвердило, что голова в самом деле зависла над землей, а сам я, стало быть, нахожусь в положении стоя.

Первый шаг был мелким, ничтожным. Управление опорно-двигательным аппаратом столь непривычным способом, как бы со стороны, было делом невероятно сложным, быстро ввергающим в отчаяние. Голова будто была взгромождена на кучу криво сцепленных между собой протезов, что слушались мои команды через раз. А сам я был по-прежнему слеп, глух, начисто отрезан от мира ощущений. Это не жизнь.

Я стоял посреди черной, объемной пустоты, а на меня со всех сторон обрушивался алиеноцептивный мусор. Одни звуковые волны чего стоили. Они перебивали друг друга, как старые супруги, низкочастотные давились, поглощая коротковолновые, а высокоамплитудные искажали пространство, отчего локации вокруг, и без того невнятные, похожие, скорее, на наброски самих себя карандашом, становились размытыми. И, тем не менее, в том, что их наполняло, я приблизительно разобрался. Кажется, я был сейчас на крыше жилого дома. Рядом валялось нечто похожее на разбитую спутниковую тарелку. А внизу бегали люди. Паника была беспочвенна, ведь их город вовсе не был задет…

И все же странно, как мне хватило сил спровоцировать столь мощный взрыв, который смог поглотить весь город. Неужто мне удалось настолько разогнать частицы, настолько разогреть окружающую среду, что начался ядерный синтез? Такое происходит только в недрах звезд, люди еще до такого… Хотя, а…Ах-х…

В памяти с непростительным опозданием всплыл диалог с нейрохирургом, когда я впервые оказался в Айсберге. Он точно говорил что-то про наработки термоядерного реактора у них в подвалах. Теперь все сходится. Если бы я только это вспомнил раньше, то не позволил бы себе так рисковать… Но уже поздно.

Пошатываясь от безысходности, я не знал в какую сторону мне ковылять. Везде одни и те же бессмысленные, светящиеся линии, монументальные геометрические фигуры и проносящиеся мимо каракули. Увижу ли я это когда-нибудь в прежнем свете…

Решившись, я зашагал обратно к разрушенной будке, чтобы спуститься в подъезд. Одна из квартир была пуста. Плюс ко всему, стопки вещей в шкафах, столы, подоконники были подернуты месячным слоем пыли, воздушные слои в комнатах уравновешены, а трубы, в целях безопасности, перекрыты, что предполагало мне недосягаемость хотя бы ближайшие несколько дней. Обязательно выбрал бы место поуединеннее, да только не был сейчас способен далеко уйти.

Спускался по этажам невыносимо медленно, как инвалид, решивший без посторонней помощи выйти на прогулку. Все двери, что только попадались на пути, были открыты – люди, как услышали городскую сирену, не мешкая, бросили все как есть и покинули свои жилища.

Наконец, я очутился напротив двери, что мне нужна. Чуть отсыревшая от долгого неиспользования фурнитура замка пришла в действие и скособоченная фигура, споткнувшись о порог, ввалилась внутрь. Это была однокомнатная квартира, но с очень странной прихожей, что разделяла единственную комнату и кухню нецелесообразно длинным коридором. Недолго подумав, я заставил тело идти в зал, где угадывался просторный и мягкий параллелепипед, на который оно рухнуло, взбив искрящуюся в алиеноцептивном спектре пыль. Что дальше?

Сейчас секунду за секундой я заставлял себя жить. Существовать. К этому невозможно было привыкнуть. Хотя мне начало казаться, будто в слепо вращающиеся глаза стал пробиваться свет. Глядишь, и зрение вернется. Чтобы убедиться, что этого не произойдет, я уцепился обеими руками за повод протянуть хотя бы до утра. Кстати, насчет рук…

Та самая, что была однажды сломана в предплечье, теперь была согнута в дугу. По-видимому, мои обновленные кости вобрали в себя столько металлов, что сломаться уже попросту не могли. Разве что погнуться. Немного покорпев, я все же вернул своей парализованной конечности былую, анатомически правильную форму. Привел в порядок ребра. Расправил сплющенный таз. Вклинил на место нижнюю челюсть. Органы внутри туловища были перемешаны и плавали в нем мертвым грузом. Что с ними делать я не знал. Все они нужны были для поддержания жизни в организме, для его адаптации к окружающей среде, для поглощения из нее энергии и защиты от ее обитателей. Все они были винтиками в этих сложнейших механизмах…

Но, несмотря на полное отсутствие кровоснабжения и иннервации, мой мозг поддерживал в них жизнь удаленно. Только для чего? Тело нужно было для перемещения в пространстве и для различных физических манипуляций, без которых мозгу не выжить. Но сейчас всему этому альтернативой служила моя способность. Странно, что голова до сих пор самостоятельно не отделилась от тела, как от бесполезного груза. Ведь живем мы, чтобы выжить, и моих способностей вполне будет достаточно, чтобы пережить всех, даже без конечностей. Ах да… Живем мы не только ради самого факта жизни, но и экспансии генетического материала. А разместить в голове его производственную фабрику довольно-таки непросто… Теперь, кажется, понятно, почему мое тело еще не начало гнить.

Я понемногу осматривался вокруг себя и квартиры. Паника на улице подутихла, люди возвращались к себе по домам. Было непривычно и жутко смотреть, как человекообразные фигуры поднимаются по зависшим посреди нигде платформам и линиям, захлопывают за собой чуть более яркие, чем пустота прямоугольники и расслабляются, наверняка чувствуя себя сокрытыми и защищенными от бесконечности. Но на деле они по-прежнему оставались в этой бескрайней черной пустоте. И из нее же они и состояли. Изолированная от остальных отключенных органов чувств алиеноцепция нагнетала жуть и вселенскую безысходность.

Но пытаясь отвлечься от этого зрелища, я спохватывался, что единственным убежищем от него могут быть только мои мысли. Обо мне, о содеянном мной, о том, с чем я остался наедине… И это казалось гораздо нестерпимей, поэтому я вынужден был блуждать вниманием где угодно, лишь бы подальше от себя.

* * *

Стрелки часов клонились вверх. Электричество в городе возобновили. Усилием воли я включал и выключал свет в комнате, замечая с каждым разом все больше разницы между тьмой и светом в своих понемногу восстанавливающихся глазах. Местоположение лампы я уже смутно различал. Вещи в комнате постепенно обретали форму.

Чтобы не сойти с ума, я приказал своему телу встать и прогуляться до кухни. Наблюдать за собой со стороны приходилось уже меньше, так как у меня снова появилась какая-никакая возможность смотреть на мир через глазницы, пусть и было все как в воде, еле различимо, словно на дне глубокого озера, мутные вещи появлялись в поле зрения неожиданно, но все же психологически так было куда уютнее. Так снова можно было выдвинуть предположения, что я жив.

Предположения… Сейчас все мои ничтожные ощущения опирались только на них. Кухонные принадлежности и интерьер я различал только по мере приближения к ним своих подслеповатых глаз. К сожалению, предположения о том, что за предмет передо мной, проявлялись в моих глазах гораздо раньше самого предмета. Поэтому приходилось подключать воображение.

Глянув в окно, я не без труда убедился, что уже наступила ночь. Мерклое, светящееся пятнышко застыло прямо над углом соседней крыши, между будкой и антенной. Многие не спали, а застыли в напряженных позах у себя дома, будто размышляя, или же окаменели перед телевизором. Какая-то машина бессмысленно кружила вокруг дома, проезжая мимо пустой детской площадки. Прижимаясь щекой к стеклу, я запоздало почувствовал в нем трещину – последствия ударной волны взрыва. В мыслях опять грозой озарилось произошедшее. Я судорожно попытался взворошить в себе хоть что-то светлое, имеющее смысл, надежду, стимул двигаться вперед, чтобы прикрыться от этой смертной тоски, но такого не нашлось.

В отчаянии я вспомнил про прилежащее ядро, уже было приготовился его простимулировать, чтобы скорее забыться, простить себя, смириться со случившимся, пересмотреть все на другой, щадящий лад, адаптироваться к невозможному, но… Чувство вины оказалось куда сильнее страха перед страданием. Я заслужил это. И я не должен от этого убегать. Хоть раз. Всегда в своей жизни я старался убежать от проблем, а если они и казались неизбежными или они заключались во мне самом, я их старался попросту игнорировать. Разукрашивать. Заслонять их чем-то своим, ярким, вымышленным, лишь бы не видеть…

Но только не принимать такими, какие они есть. В этом была моя главная слабость, идущая прямиком из детства, сразу после того как…

Я дернулся, отлетев от окна, грубо выпнутый из собственных воспоминаний. Нельзя туда соваться, нельзя… запретил… ни под каким предлогом туда не заходить… скорее отвлечься… На пол полетела сушилка для столовых приборов. Вилки и ножи, будто привлекая к себе внимание, звонко запрыгали по паркету. Я не сразу обнаружил, что зачем-то с ожесточением тыкаю в кнопки на микроволновке. Пальцы будто не принадлежали мне и я, словно через грязное, толстое стекло наблюдал за тем, как рука сотрясает печку. В лопнувшие барабанные перепонки ворвался бесконечно далекий, слабый писк устройства. Вместе с тем, я ощутил в другой комнате какой-то подозрительный алиеноцептивный шорох.