«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

В час ночи под Новый год я кончил «Эфирный тракт»[171 - Авторская датировка работы над повестью «Эфирный тракт»: «7/XI1926. Москва 2/I-1927. Тамбов» (даты проставлены в автографе повести).], а потом заплакал. Сейчас он (и «Антисексус»[172 - В Тамбове Платонов завершает работу над рассказом «Антисексус» (в России впервые опубликован в 1989 г.).]) перепечатывается на машинке. Чем платить буду, не знаю. Как ты встречала Новый год, любимая моя? Хотя мне не жалко этих гнусных условностей. Не изнасиловала тебя там пьяная компания? Ведь ты не скажешь правды все равно.

Ну ладно. Все-таки Тамбов – это каторга. Так тяжело мне редко приходилось. Главное – негде жить.

Дома – холод (4°) и одиночество. Единственные мои знакомые – Барабановы[173 - См. прим. 7 к п. 101.]. Но и они люди не из хороших: нервные, больные и жадные. А мадам Барабанова – придурковатая особа. Я невольно сравниваю твою соль и перец с этой несчастной старухой, уверяющей, что она страшная умница и т. д. Скучно, Муська.

Сегодня искал комнату. Нашел одну – 70 р[ублей] со столом. Правда – комната хорошая, но я не имею таких денег и не знаю, что мне делать.

Довольно об этой дряни! Буду участвовать во всех конкурсах[174 - Речь идет о постоянно объявляемых в периодике литературных конкурсах.]. Через неделю или раньше вышлю тебе «Эф[ирный] тр[акт]» – отнеси его, пожалуйста, к Попову[175 - Попов Владимир Алексеевич (1875–1942) – писатель, заведующий редакцией журнала «Всемирный следопыт», где в 1926 г. (№ 12) был опубликован рассказ Платонова «Лунная бомба» (об истории публикации см. комментарии Е. Антоновой: Сочинения I (1). С. 544545). Подробнее см. прим. 4 к п. 112.]. Может быть, спасусь как-нибудь отсюда. Но в Москву больше я не поеду. В Ленинград – возможно[176 - Ленинградские связи Платонова этого времени документированы слабо; с Ленинградом он был связан по линии изобретательской и инженерной работы, были у него там и почитатели его литературных произведений; в Ленинграде в это время жил отец Марии Александровны, с которым у Платонова еще в Воронеже сложились дружеские отношения. Вопрос переезда в Ленинград обсуждался им до отъезда в Тамбов; см. письмо Б. Зыкова от 27 октября 1926 г. (Творчество. 1995. С. 165).]. Всего вероятнее, поеду с экспедицией на Алтай или в Забайкалье[177 - На 1925–1927 гг. приходится огромное количество разнообразных научно-производственных экспедиций, о которых постоянно сообщала пресса. Шло интенсивное освоение Сибири и Дальнего Востока, исследовались культура и производительные силы (экспедиции Академии наук), возможности колонизации и переселения крестьянства из центральных областей России (экспедиции Института землеустройства и переселений при Наркомземе РСФСР).]. Иначе нас задушит нищета. Странно и мучительно пошла наша жизнь. Пять прожитых вместе лет (в декабре было ровно пять лет с того момента в сенях на Нееловской[178 - Нееловская улица – улица в Воронеже, где жила Мария Кашинцева (Платонов указывает старое название улицы, в 1918 г. она была переименована в улицу 27 Февраля – в память о решающем дне Февральской революции, см.: Воронеж. История города в названиях улиц. Воронеж, 2003. С. 280). Биографы указывают другие адреса проживания семьи Кашинцевых (см.: Ласунский. С. 94). Нееловская улица фигурирует на конвертах писем 1921 г. возлюбленного Марии Александровны Леонида Александрова в Воронеж.], когда ты стала моей женой), пять лет вспоминаются как счастье. Пусть в этом счастье было много темных пятен, но сердцевина его была горяча и чиста.

Я думал тебе послать подарок на Новый год, но ничего не вышло; в командировку пока не пускают.

Но я:

Дарю тебе луну на небе
И всю живую траву на земле.
Я одинок и очень беден,
Но для тебя мне нечего жалеть!

(Это песнь из «Эф[ирного] тракта» – она относится, по существу, к тебе.)[179 - В повести «Эфирный тракт» эти стихи принадлежат юному Егору Кирпичникову, они посланы телеграммой его возлюбленной Валентине и аттестуются следующим образом: «Странные, шутливые и жестокие слова».].

Ужасный холод, почти нельзя писать. Но что случилось с тобой? Отчего ты молчишь? Или ты уже забываешь меня? Или другие интересы тебя отвлекают?

Как бывает страшно, когда не знаешь, когда увидишь тебя и Тотку. А я сейчас не знаю этого.

Пиши мне только на губзу.

Я, возможно, скоро перееду с этой квартиры, как только подыщу себе комнату. Здесь жить нельзя. Тогда я сообщу тебе свой новый домашний адрес.

Можешь ли ты сообщить мне какую-нибудь надежду? Или мне нечего надеяться?

Наверно, правда, что ты, как все люди, любишь что-то другое, но только не несчастье другого, хотя бы и близкого.

Видишь, не знаю, чем тебя обрадовать и что пообещать. Если примут «Эф[ирный] тракт» и напечатают фантастику книжкой у Молотова, тогда в апреле ты поедешь на курорт[180 - «Эфирный тракт» и книга фантастики не были напечатаны, но на курорт Мария Александровна с сыном поехала, правда, не в апреле, а в июне – июле 1927 г. (см. далее письма Платонова в Крым, п. 123–126).].

Ничего не могу сказать тебе хорошего. Ты знаешь (хотя откуда тебе знать?), в какой я заброшенности живу?

В тюрьме гораздо легче. Я двое суток (1 и 2 янв[аря]) был один и не сказал ни слова. Хотя, быть может, это подготовка к тому большому страданию, которое меня ожидает в будущем. Поцелуй и поласкай Тоточку и будь радостна сама.

До свиданья. Обнимаю тебя. Андрей.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 456–457. Публикация Н. Корниенко.

{107} М. А. Платоновой.

5–6 января 1927 г. Тамбов.

Всю эту саранчу (в том числе и Маркелову[181 - Маркелова – неустановленное лицо; по контексту письма – работник аппарата Тамбовского ГЗУ. Отсутствует 1-й лист письма.]) я гоню. Но ты не представляешь, что значит уволить человека в тамбовских условиях. Тут все так устроено, чтобы люди бога делали (богадельня), а работой не занимались.

«Тамбовское Рождество»[182 - Очевидно, Мария Александровна в неизвестном нам письме по-своему толковала неприезд Платонова в Москву на Рождество (7 января официально оставался выходным днем до 1930 г.).] мне не известно. Почему Анна Францевна[183 - Анна Францевна – неустановленное лицо.] говорила, что Платонов в Москву не поедет, мне неизвестно. Тем более что А. Ф. незнакома с Маркеловой. Вообще, это твое изобретение.

За Молотовых[184 - Платоновы общались не только с Г. З. Литвиным-Молотовым, но и с его женой – Евгенией Владимировной (урожд. Дьяковой), также редакционным работником.] я не отвечаю. Они мне нужны постольку, поскольку он издатель. Отношение его ко мне тебе известно: помнишь его письма ко мне в Воронеж из Краснодара?[185 - Платонов напоминает о времени общения с Г. З. Литвиным-Молотовым в пору его работы главным редактором краснодарского издательства «Буревестник»; там (с задержкой) была опубликована книга стихов «Голубая глубина» (1922) с предисловием Литвина-Молотова; велись также переговоры об издании книги рассказов, которая так и не вышла (см. прим. 2 к п. 54 и прим. 1 к п. 55).] Экая ты забывчивая девочка!

«Как дела?» – А так, что если бы не было тебя и Тотки, то я бы просто сбежал из Тамбова и потом какнибудь отдал подъемные понемножку. Ты бы тут не вынесла дня. Нашел комнату – 35 р[ублей] со столом, но у меня в кармане 3 р[убля], а требуют задаток.

В «Тамб[овскую] правду» приняли 2 статьи[186 - В «Тамбовской правде» были опубликованы две статьи Платонова: «О дешевом водном транспорте Черноземного края» (1927. 12 января) и «Значение торфа как топлива» (1927. 29 января).]. На днях пойдут. Гонорар и газеты вышлю в заказном письме – тебе и Тотке на конфеты.

Все относятся ко мне как потребители: ты дай, у тебя ставка, ты сделай, ты напиши, – а мы слопаем.

Со стихами для Молотова не знаю, как и быть[187 - Речь идет о подготовке новой книги стихов; см. далее п. 108.]. Постараюсь вырваться хоть на денек в Москву. Без меня нельзя, конечно, набрать сборник[188 - В воспоминаниях Мария Александровна пишет, что она собрала книгу стихов Платонова. В фонде Платонова ОР ИМЛИ хранится сборник стихов Платонова, где многие стихотворения представлены копиями, выполненными Марией Александровной.]. А как бы это нас выручило. Попроси его обождать. Ведь это не от меня зависит. Здешние нравы таковы, что сразу в подвал бросят. Особенно меня, имеющего 2/3 врагов среди своих сослуживцев.

Буду биться дальше. Хотя я учитываю вероятность потерять тебя навсегда. Я ведь не упрекаю тебя, как ты встречала Новый год! А я его встречал за окончанием «Эф[ирного] тракта». Кроме того, я позаботился получить деньги 31/XII и перевести их тебе по телеграфу, чтобы вам было хорошо на праздники. Как глупа эта моя суетливость для тебя! Как не нужны эти мои письма через день (вдвое длиннее твоих)! Но что же сделать, я не скрою своей любви к тебе, развивающейся с Нееловской улицы. Ты бы не могла мне из Москвы написать это. У тебя совсем не то. Почему мою вещь передают 3-ему (!) рецензенту?[189 - В публикации 1975 г. эти строки отнесены к повести «Эфирный тракт», однако рукопись повести в это время находится в Тамбове и только перепечатывается на машинке. При отсутствии письма Марии Александровны трудно сказать, о каком произведении идет речь. В это время в редакциях находятся статьи Платонова «Фабрика литературы», «Питомник нового человека», рассказы. Что-то из написанного в Тамбове отправлено Литвину-Молотову только 30 декабря.] Пошли их к черту. Пусть принимают или возвращают.

Мне некогда голодать в Тамбове:

«Здесь музу резвую
Заспишь, забудешь!»

(Пушкин)[190 - Отсылка к образу Пушкина в Михайловской ссылке, запечатленному в стихотворении Г. Шенгели «Льстец» (1922); в источнике: «А там – сельская глушь. Там нету ни души, / Там музу резвую тоской заспишь, задавишь». Стихотворение Г. Шенгели печаталось в сменовеховском журнале «Россия» (М.; Л., 1924. № 2. С. 148). Номер журнала содержит и другие пушкинские материалы; хранится в фонде Платонова ОР ИМЛИ.].

Кончаю – меня ждет работа о волго-донском канале Петра[191 - Начало работы над исторической повестью «Епифанские шлюзы»; в работе над повестью Платонов пользовался наиболее близким ему как инженеру историческим материалом из книги инженера А. Легуна «Воронежско-ростовский водный путь» (Воронеж, 1909; см.: Антонова Е. О некоторых источниках прозы А. Платонова 1926–1927 гг. // Страна философов, 2000. С. 460–463).]. Очень мало (совсем нет) исторического материала. Опять придется лечь на свою «музу»: она одна мне еще не изменяет. Полтораста страниц насиловал я ее в «Эф[ирном] тр[акте]». Пока во мне сердце, мозг и эта темная воля творчества – «муза» мне не изменит.

С ней мы действительно одно. Она – это мой пол в душе. Пиши, пожалуйста. Меня это сильно поддерживает и ободряет. Твои письма – это настоящая ценность, это ведь голос твой и моего Тотки. Целуй и береги его.

Андрей.

Впервые: Волга, 1975. С. 165 (фрагменты).

Печатается по: Архив. С. 458–459. Публикация Н. Корниенко.

{108} М. А. Платоновой.

8 января 1927 г. Тамбов.

8 января.

Мария! Мне скучно, а память о тебе укрепляет меня. Я знаю, что эти буквы увидят через день-два твое лицо, и я завидую им. Завтра я переезжаю на другую квартиру – 40 р[ублей] со столом; за те дни, в которые я буду отсутствовать, платить за стол я не буду. В губзу (мои сослуживцы) меня ненавидят. Я сильно сокращаю штат[192 - Платонов принял отдел в составе 45 человек.]. Денег нет на работы, а штат такой огромный, что пожирает всё.

В моем отделе 21 чел[овек] (из них 9 инженеров), а в уездах сидят по 2 чел[овека]. Кроме того, есть злостные лодыри, лакеи и шептуны. Ко мне пробовали подойти с лаской, я оборвал сразу, а теперь часть сокращаю, часть бросаю в поле на работы. Высшая администрация меня «обожает»: вот, говорят, настоящий хирург, какой нам нужен был. Но я это отметаю, т[ак] к[ак] знаю цену ласке «барина». Возможно все-таки, что меня сметут отсюда, чему я буду несказанно рад. Лучше Сибирь, чем Тамбов. Здесь я изолирован кругом. Допускаю возможность доносов и даже худшего. Но пока крушу и буду крушить всё глупое, роскошное и нелепое костяной рукой. А там черт с ними, мне нечего терять. Хуже не будет.

Извини за это «бюрократическое» начало письма. Я хотел тебе пояснить, насколько тяжела моя работа. Два огня жгут меня: тоска по тебе и борьба за успех работ. Не проваливаться же мне в Тамбове! Но тоска по тебе сильнее, и я пожертвую ей своей карьерой. Знаешь ли ты, что значит прийти в 4 ч[аса] домой и сидеть в холодной тишине до 12, до 1 ч[аса] ночи! Так я живу каждый день. Отсутствие тебя сказывается и на моей литературной работе. Но какая цена жене (или мужу), которая изменяет, ищет другого и забывает так быстро! Это дешево стоит. Но любимто мы сердцем и кровью, а не мозгом. Мозг рассуждает, а сердце повелевает. И я ничего поделать не могу, и гипертрофия моей любви достигла чудовищности. Объективно это создает ценность человеку, а субъективно это канун самоубийства. Постараюсь приехать на днях, хотя бы нелегально. Быть может, ты приедешь со мной в Тамбов погостить? Или ты уже занята другим – тогда всё понятно.

Время нас разделяет, снег идет кучами. Милая, что ты делаешь сейчас? Неужели так и кончится всё? Неужели человек – животное и моя антропоморфная выдумка[193 - Отсылка к собственным рассказам и статьям, в которых развивался комплекс идей о новом человеке, человеке сознания, «мозговой» культуры: «Культура пролетариата» (1921), «Симфония сознания» (1923); «Питомник нового человека» (1926); «Родоначальники нации или беспокойные происшествия» (1923, 1926) и др.] одно безумие? Мне тяжело, как замурованному в стене. Слушай, подбери стихи, как сумеешь[194 - См. прим. 8 к п. 107.]. Когда я приеду, чтобы сразу проверить, отобрать и сдать Молотову.

Не спешу кончать письмо. Пиши мне пока на ГЗУ. Я не знаю, как называется улица, где я буду жить. Как Тотик? Наверно, стал забывать меня. Уже месяц, как я не живу дома. Передай Тотику мой поцелуй и скажи, что я скучаю о нем.

Прощайте. Андрей.

P.S. Тебе легче забыть меня, п[отому] ч[то] ты знала Александрова[195 - Александров Леонид – поклонник Марии Кашинцевой, ее первая любовь. Они познакомились в Петрозаводске, куда из революционного Петрограда перебралась семья Кашинцевых. В пору знакомства с гимназисткой Машей Кашинцевой Александров был уже женатым человеком. После отъезда Кашинцевых в Воронеж Леонид уходит добровольцем в Красную армию, участвует в боях с армией Юденича, получает орден Красного Знамени; после возвращения с фронта разводится с женой и ждет отпуска, чтобы встретиться с возлюбленной Марией… Все это мы знаем из его писем (хранятся в фонде А. Платонова ОР ИМЛИ). Последнее письмо Александрова датируется 14 марта 1922 г. и исполнено тревогой в связи с отсутствием писем от Марии. В это время любовный роман Марии Кашинцевой и Андрея Климентова уже перешел в новое состояние (25 сентября 1922 г. в семье Платоновых родился сын Платон). Однако в пору знакомства Платонова с Марией Кашинцевой и весь 1921 год эпистолярный роман с командиром Красной армии Александровым занимал в жизни Марии не последнее место. Приезжал ли Александров в 1922 г. в Воронеж, нам неизвестно.].