История чудовища

Домовой глубоко вздохнул, словно услышал несусветную глупость, и продолжил ковыряться в углях прутиком, который нашел у ног. В это время Виктор уселся рядом, положив руки, покрытые бурыми, плотно прижатыми к телу волосами, на колени согнутых ног и опустил голову на грудь.

Ну, не скажи, – через какое-то время нарушил молчание домовой, следя темными глазами за раскаленным добела кончиком прута. – Благодаря своей мутации, как вы изволите выражаться с Григорием из Дуба…

– Из Дубовска, – подсказал Виктор.

– Да мне хоть из зада чертова, – сплюнул Тишка и продолжил: – Так вот, твои изменения сделали тебя сильнее, быстрее, ловчее. Твое обоняние стало острее, крепости тела позавидовали бы кузнецы… только что волосатый малость, но зато зимой не замерзнешь. Твои уши слышат дальше, а при необходимости ты способен превратиться в самого настоящего зверя, причем ни в какого-нибудь зайчишку, а в грозного медведя. Разве можно мечтать о чем-то большем?

– Можно, – не поворачивая косматой головы к домовому, ответило чудовище.

– И о чем же?

– Чтобы всего этого не было.

– Свыкнешься, – протянул Тишка, дуя от безделья на прут. – Сколько лет ты уже не с людьми-то?

– Полтора года, – едва слышно ответил Виктор, продолжая смотреть себе под ноги.

– Ну, еще пару годков и совсем свыкнешься, – добродушно заявил домовой, выбрасывая прут в угли.

Виктор поднял голову и посмотрел на Тишку так, словно тот плюнул ему в бородатую морду и сказал, что так куда лучше. После чего он поднялся на ноги и пошел в сторону приваленных к стене пещеры бревен, напоследок сказав:

– Говно из тебя утешитель, Тишка!

– Говорю, как есть! – ответил тот, направляясь за Виктором, уже обхватывающим ствол дерева.

Дубовые бревна были чем-то вроде двери, коими чудовище закрывало вход, чтобы ни дикий зверь, ни какой заблудившийся лесник или охотник не потревожили его в пещере. Сейчас же Виктор обхватил сильными руками одно из бревен, что лежало на другом горизонтально и, кряхтя, сдвинул его в сторону, после чего отодвинул и второе. Чтобы выйти из грота, Виктору приходилось сильно наклоняться и работать плечами, чтобы не застрять меж камней. Домовому же не стоило труда протиснуться и в десять раз меньший ход.

Выбравшись из каменных тисков, чудовище выпрямило спину, громко хрустнув парой спинных позвонков. Его косматая голова поднялась к небу, по-прежнему серому и по-прежнему недождливому. Тучи стояли высоко и, объединившись, образовывали вязанный из серой шерсти ковер, который тянулся до самого горизонта. Выйдя из-за растущих у входа в пещеру молодых елочек, великолепно маскирующих черную шахту, ведущую в грот, Виктор и Тишка оказались меж двумя гигантами: спереди рос плотный лес, состоящий из осин, елок и сосен, а сзади вздымалась могучая гряда гор, уходящая вверх непреступными и острыми точно пики копий, вершинами.

– Я полечу до города, – вдохнув полной грудью свежий летний воздух, сказал Тишка, словно сегодня был обычный, заправский день. – Перехвачу того богатыря по дороге к лесу, а ты жди меня около поваленной сосны. Я как только найду его, так сразу тебя к нему выведу, а там уж ты знаешь, чего делать, верно? Не церемонься с ним, богатыри опасны.

Виктор долгое время молчал, чем заметно нервировал Тишку, водящего беззубой нижней челюстью из стороны в сторону и смотрящего черными глазами так, словно ждал он не минуту, а, как минимум, час и был готов взорваться. Но наконец-то прозвучал грубый, пугающий голос.

– Знаешь, в чем парадокс, Тишка? – спросил он, растягивая слова и переведя взгляд ярко коричневых глаз на мелкого товарища.

– Ну и в чем же? – запрыгнув на ближайший валун, спросил домовой, явно не желающий слышать ответ, так как считал подобные изречения приятеля ни чем иным, как бесполезной тратой времени.

– А в том, что я, пытаясь вернуть человечность внешнюю, становлюсь все большим зверем. И сегодня мне вновь предстоит совершить бесчеловечный поступок.

– Жди у поваленной сосны! – раздраженно рыкнул Тишка, подпрыгнув на камне и в мгновение ока превратившись в воздухе в большого черного ворона.

Ворон громко каркнул в лицо Виктору, после чего оттолкнулся лапами от булыжника и, замахав крыльями, взлетел над лесом, летя на юг, в сторону города Медова.

Глава 2

Богатырь

Поваленная сосна находилась к западу от грота, в котором и обитал Виктор уже целый год. Идти до нее было около получаса и Виктор, не теряя времени, отправился к месту встречи, пробираясь сквозь подлесок из орешника, кустов можжевельника и различной поросли, которая в летнее время буйно разрасталась в лесу. Перед лицом жужжали надоедливые комары, мимо пролетали слепни, за которыми охотилась армия мелких пташек, снующая в подлеске. Виктор же, покрытый плотной шерстью, доходящей ему на спине до затылка, а на груди до подбородка, проблем с насекомыми не испытывал, лишь изредка отгонял их от лица ленивым движением руки.

Весь он был поглощен мыслями предстоящей встречей с богатырем, вознамерившимся убить его ради спасения жителей города. Да, Тишка советовал не мешкая прикончить его – и дело с концом. Но Тишка был домовым, к тому же, ненавидящим людей из-за их фальши, жестокости и неестественности поведения, и ему представлялось, что убить того, кто хочет убить тебя – это дело справедливое и даже благородное. Виктор это прекрасно понимал, продолжая пробираться сквозь густой подлесок, но также он понимал и богатыря, который выполнял свой долг. Он шел навстречу чудищу, по словам градоначальника, убившему не менее десяти пьяниц в ночное время. Шел совсем один, готовый сразить монстра не из-за славы, а ради справедливости и безопасности граждан Медова.

Виктор вдруг понял, что восхищается смелостью и настоящей человечностью богатыря. Теперь-то он строго решил для себя не убивать его, и на то были веские причины. Во-первых, чем чаще оборачивался он в медведя, тем более зверской становилась внешность, все больше напоминающая медведя: вытянутая челюсть, крепчающие клыки, некогда голубые глаза стали ярко карими, покрытое густой шерстью тело. Во-вторых, Виктор понял, что не может убивать богатыря лишь за то, что тот выполняет свой долг.

– Нужно постараться его убедить, – пробубнил он себе под нос, продолжая двигаться сквозь лес к поваленной сосне.

Рука интуитивно поднялась к лицу и погладила шрам, тянущийся по всей правой щеке. Тогда охотник не послушал его убеждений и вместо ответа угостил стрелой. Чудовищу лишь благодаря обострившимся рефлексам удалось увести голову в сторону от смертельной опасности, и наконечник вспорол только щеку, распалив приступом боли ярость.

Помотав головой, Виктор отогнал прочь подобные воспоминания и зашагал более свободно по усыпанной сосновыми иголками земле, выбравшись наконец из густого орешника. Небо над головой чуть посветлело, и сквозь ветви проливались тонкие лучи летнего солнца, близящегося к зениту. Настроение от такой погоды чуть поправилось, и Виктор прибавил шагу.

***

Место встречи – поваленная сосна, представляло собой довольно большое поле без живых деревьев. Размашистая поляна в виде следа великана, который когда-то проходил в этих краях и подмял под стопу огромную сосну, лежащую теперь на боку с выставленной напоказ корневой системой, по-прежнему держащей внушительный пласт земли. Дерево было свалено довольно давно, чтобы успеть превратиться в иных местах, где отсутствовала кора, в белое подобие обглоданной кости. Зелени на поверженном гиганте не было вовсе, если не считать мха, обнявшего нижние ветви, и пары лиственных деревьев, которые пробивались из ствола могучего дерева, словно наглядно показывая, что там, где заканчивается одна жизнь, возникает другая.

Подойдя к сосне, Виктор оттолкнулся мощными ногами от земли, поросшей высокой травой и, помогая себе руками, уселся около большой ветви дерева, похожей на костлявую руку. Прислонившись спиной к ветви, он смотрел в небо, ожидая появления Тишки.

Ожидание затянулось, и Виктор, прикрыв глаза, продолжал размышлять над тем, какие слова подобрать, чтобы не испугать богатыря, а сделать его своим союзником и рассказать о том, что он вовсе не убийца невинных пьяниц Медова. Но все те фразы, что витали в голове, казались глупыми и неубедительными. Чудище это прекрасно понимало и столь же ясным для него было то, что пара неподходящих фраз – и богатырь достанет меч и прольется кровь, и пострадает невинный.

Сражаться с богатырями Виктору не приходилось, но он слышал и видел, когда был еще обыкновенным мальчуганом и жил в городе Листвицы, как богатыри ловко орудуют мечами, щитами и копьями. Видел он все это на турнире, объявленном в городе в честь празднества – дня рождения градоначальника. Тогда-то Виктор из Листвицы и увидел одетых в кольчуги, шлемы, наплечники и наколенники богатырей. Все они были крепки телом, так как такую тяжесть, защищающую их от меча, но в то же время и давящую на плечи, носить было непросто, а воевать представлялось еще сложней. Но те воины еще как ловко охаживали друг друга тупыми мечами и пускали в ход щиты и кулаки. Тогда-то юный Виктор впервые восхитился их умением сражаться. Это были сильные и благородные воины. С одним из них ему предстояла встреча совсем скоро, и Виктор всецело надеялся, что богатырь не только хороший воин, но еще и рассудительный человек, способный прислушаться к голосу истины.

Из размышлений и детских воспоминаний Виктора вырвало громкое карканье ворона, представшего перед глазами летящим над высокими деревьями. Спикировав на торчащие из земли корни поверженного гиганта, он крутанулся в воздухе и обернулся в домового, крепко схватившегося за толстый корень.

– Сюда скачет! – запыхавшись от полета, сообщил Тишка. – Скоро на поляне будет! Будь осторожен, Виктор… Вместо плаща этот убийца носит волчью шкуру. Это не простой богатырь, мать его ети. Не играйся с ним, а кончай сразу.

– Улетай, – выслушав Тишку, ответил Виктор и перебрался к возвышающимся корням поваленной сосны, являющимся отличным наблюдательным пунктом.

– Убей его, – повторил домовой, и голос его был сух и строг. Сказав, он спрыгнул с корней и, превратившись в ворона, взлетел и сел на ближайшую ветвь сосны, растущую в сотне шагов от поваленного гиганта.

Виктор проводил домового взглядом, чувствуя заполняющее тело волнение. Слова Тишки ничего конкретного или нового не преподнесли, но звериное чутье, что теперь было в сто крат сильнее, чем раньше, начало подзуживать в желудке и ничего хорошего не обещало. Но Виктор вновь отогнал от себя навязанные мысли прочь и отказываться от плана убедить воина в своей невиновности не собирался. Взгляд ярко карих, едва не светящихся звериных глаз уставился меж корней на поляну, откуда и должен был появиться богатырь, движущийся из Медова.

***

Время текло невероятно медленно, а от ожидания и вовсе превращалось в подобие дегтя, едва тянущегося, намеревающегося и вовсе застыть.

Виктор безотрывно наблюдал за поляной в виде великаньего следа, ногтем превращая в труху уже третий корешок, но богатыря все не было. Внутренности Виктора сворачивало то ли от голода, то ли от сильного волнения, то ли от выпитого самогона и бесполезного зелья, а может, и от всего сразу. Понять он не мог, да и времени на это не было вовсе. Раздалось громкое карканье, и глаза чудовища впились в появляющуюся на коне из подлеска фигуру человека.

Огромный, черный, словно ночь, боевой конь с короткой, лоснящейся гривой, мощной грудью и подрезанными ушами, медленно ступал по поляне шагах в двухстах от укрытия Виктора. Он вез наездника, столь же крепкого, широкоплечего, с черной бородой, уходящей клином к груди и закрывающей сильную шею. Облачен ездок был вовсе не в глухую сталь, а в кожаный доспех. На голове сидела легкая шапка, едва скрывающая буйно растущие черные волосы. С плеча же ощерено смотрела волчья морда, угрожая всякому желтыми клыками.

Виктору показалось очень странным ношение шкуры на спине, особенно в летнее время. Конечно, погода с утра выдалась пасмурной, но сейчас, ближе к полудню, чуть развеялась. Боевой рысак продолжал медленно приближаться, уверенно ступая по достающей ему до середины ног траве. Чернобородый же богатырь внимательно осматривал округу, направляя коня к поваленной сосне. Виктор смотрел и ждал, ему казалось, что крикни он сейчас, то воин услышит лишь его рычащий голос и может принять это за акт агрессии и тогда кто-то пострадает. И, возможно, пострадает он сам. До этого момента чудовище не предполагало, что ему стоит бояться оппонента, но сейчас, глядя на широко расправленные плечи, мощную, но по ощущению гибкую фактуру тела и горделивую осанку, он почувствовал задатки страха. Тот, прошлый охотник, был тощеват и когда Виктор его разорвал, то отчетливо почувствовал запах алкоголя. Этот же воин был полной противоположностью: смел, уверен в себе и силен.

До корней поваленной сосны осталось не более пятидесяти шагов, когда рысак вдруг встал на месте и начал топтать копытами высокую траву, отказываясь идти вперед. Наездник немедля выхватил притороченный к седлу лук и за мгновение приложил к тетиве стрелу. Его цепкий глаз уставился на корни дерева, за которыми сердце в груди Виктора начало бешено стучать. Все планы, которые кипели в голове, вдруг испарились, точно капля воды на палящем солнце, и он, взглянув на сидящего на ветвях ворона, выкрикнул и голос сорвался на рев зверя:

– Стой! Ни шагу дальше!

Тетива лука звучно натянулась и стрела, засвистев в воздухе, пронзила корни дерева с пластом сухой земли и вылетела рядом с косматой головой чудовища. Все планы рухнули, и чудовище в два рывка спрыгнуло со ствола дерева, ногтями, больше походящими на когти, вырывая оставшуюся кору и прячась за могучим стволом, где стрелы его пока достать не могли.

– Стой! – вновь заревел Виктор, не зная, что еще сказать, чтобы потушить возникший пожар. – Я не хочу воевать!

Прошло какое-то время. Стрелы больше не летели, да и топота рысака слышно не было. Это могло значить, что воин либо обходит Виктора, либо прозвучавшие слова заставили его опустить оружие. Виктор с колотящимся сердцем, вжимаясь в ствол дерева покрытой шерстью спиной, аккуратно переставлял ноги, двигаясь к корням, чтобы выглянуть и узнать, что предпринял богатырь. Странным делом, чудовище не чувствовало того страха, охватившего его в самом начале. Животная натура уже плотно сидела в нем и когда наступала опасность, то инстинкты зверя и охотника особенно резко просыпались. Лишь разум оставался тем мостом человечности, не позволяющим Виктору превратиться в медведя и, не взирая на стрелы, несущие смертельную опасность, смять чернобородого рыцаря вместе с его боевым рысаком. Человечность – все, что осталось у Виктора и все, к чему он стремился последние полтора года блужданий по лесам и полям.