История чудовища

Подойдя к корням, он медленно выглянул из-за них, увидев фыркающего все на том же месте коня. Вот только всадника в седле не было. В этот же момент раздалось громкое карканье, и инстинкты зверя заставили Виктора отскочить в сторону. Краем глаза он заметил блеск стали и почувствовал острую боль, скользнувшую по всей спине ледяным касанием. Зарычав от боли, Виктор вновь оттолкнулся от земли, видя, как ловко выворачивается воин и делает два шага для нанесения окончательного, смертельного удара, целясь в грудь одноручным мечом с изысканно выкованной гардой, напоминающей двух стройных дев. Реакция чудовища была инстинктивной. Уйдя от тычка в грудь, он ударил кулаком по пальцам воина так, что те захрустели, а их хозяин болезненно взвыл, выронив меч. Но потеря меча не стала для него поводом отступить, и он крутанулся, с размаху въехав Виктору в ухо тыльной стороной кулака.

Перед глазами помутнело, а в голове раздался колокольный звон, постепенно переходящий в тонкий писк. Богатырь вложил в удар весь вес и всю энергию резкого поворота, нанеся точный и ошеломляющий контрвыпад. Возможно, обычного человека он вывел бы из равновесия или вовсе лишил сознания, но Виктор лишь отступил назад, пошатываясь и тряся косматой головой, в то время как воин бросился искать свой меч.

– Стой! – проревело чудовище, выставляя руки ладонями вперед. – Не нужно проливать кровь.

Но кровь уже бежала и бежала хлестко из широкого рассечения на спине, идущего от лопатки до поясницы. Кровь, не прекращая, лилась из раны, и Виктор чувствовал ужасную боль и подступающую слабость. Богатырь же уже стоял с мечом в руке. В стороне валялась его шкура волка с ощерившейся пастью. Было видно, что меч воину держать очень больно, из-за пары сломанных Виктором пальцев, налитых под кожей кровью. В левую руку он выхватил из-за голенища нож с загнутым лезвием и теперь стоял в боевой стойке на согнутых в коленях ногах.

– Послушай! – постарался говорить, как можно человечней Виктор, контролируя каждое движение противника. – Я не убивал медовчан! Я ждал тебя здесь в надежде убедить в своей невиновности.

Слова чудовища явно произвели на богатыря впечатление, и он на секунду поменялся в лице, казалось, на нем возникло удивление, но вскоре вновь на свет выступили желтоватые зубы агрессии.

– А в городе все другого мнения! – словно выплюнул в ответ чернобородый, вложив в слова всю неприязнь, которую он испытывал к стоящему напротив существу. – Ты у нас еще и говорящая тварь, выходит. Так ты заговаривал зубы тем, кого убивал, верно?

– Я не убивал их, – ответил Виктор спокойно, стараясь не спровоцировать богатыря, высматривающего слабое место для атаки. – Их убил вурдалак, что обитает на кладбище. Опусти оружие и позволь мне все объяснить.

– Опустить оружие? – хищно переспросил чернобородый. – Чтобы ты на меня набросился? Ну уж нет. Я приехал, чтобы убить тварь и эта тварь – ты. Но перед тем как с тобой расправиться, мне интересно узнать, что ты такое? Откуда научился по-нашему говорить.

– Я – человек! – взревел Виктор, обожженный словами воина. – Я отличаюсь лишь внешне! Так несправедливо обошлась со мной жизнь и я…

– Ты – тварь! – сплюнул чернобородый, начав медленно заходить с правой стороны на чудовище. – Тварь, убившая с десяток жителей Медова, а теперь, когда тебе осталось жить не дольше пары минут, ты пытаешься выкрутиться. Но я не из тех, кто верит выродкам вроде тебя, пусть ты хоть по-птичьи запоешь.

Гнев закипал внутри. Животное рвалось из клетки, желая разорвать на части этого нахального ублюдка, смеющего так говорить с тем, кто мог его разорвать в два счета, и стальные зубочистки бы не помогли. Человек, на рассудительность которого Виктор возлагал такие надежды, оказался упертым и бесстрашным дураком, вымеряющим наилучшее время для атаки.

Он все продолжал кружить, и чудовище кружило, не позволяя обойти себя и чтобы не сбиться с шагу, что было делать все сложнее из-за беспрерывно текущей из раны на спине крови. Потеря крови давала о себе знать, и чернобородый это прекрасно понимал, выжидая, когда же у раненой твари наконец-то дрогнут ноги.

– Я очистил от подобных тебе кровожадных созданий не одну округу, – понимая, что Виктор пока по-прежнему представляет собой опасного противника, заговорил воин, чьи светлые, практически выцветшие глаза безустанно скользили по всему чудищу, ища его наиболее слабое место. – Были и говорящие, старающиеся меня заговорить, а потом бросающиеся, оскалив пасти, и натыкающиеся на мой меч. Были твари и похуже тебя, – усмехнулся он лишь суровыми глазами. – Та вон накидка, едва кивнул он головой в сторону валяющейся в траве шкуры волка, что прежде была у него на плечах, при этом, не отведя глаз, – принадлежала твари, которая убила пятерых пастухов, двух пацанов, играющих на окраине деревни, и старуху, не успевшую закрыть вечером дверь в хату. Это волчица, кормившая мясом людей своих выродков. Я убил ее, а затем и каждого из пяти едва окрепших волчат. Свернул им головы. Я улыбался, зная, что эти твари больше никому не навредят. Но теперь я выброшу эту шкуру и заменю ее твоей, сукин ты сын. Ты убил уже десять человек, да еще и в городе. Ты будешь лучшим трофеем в моей жизни.

И тут ноги Виктора дрогнули. В ту же секунду богатырь сократил дистанцию в два шага и сделал молниеносный выпад мечом, стараясь попасть острием меча в глаза. Но выпад был обманным и изогнутый кинжал уже целил в правый бок чудовища, намереваясь вырвать добрый кусок плоти. Лезвие кинжала лишь лизнуло покрытый шерстью бок, унося за собой кривую полоску крови. Виктор же уже был за спиной богатыря. Теперь можно было с уверенностью сказать, что дрожь в ногах была ложной.

Черты лица Виктора приобрели истинно звериные линии. Высокие ноздри громко втягивали воздух, глаза пылали яростью взбешенного хищника, а сквозь оскаленные клыки пробивался рев зверя. Из горла вырвался едва различимый нечеловеческий лай:

– Беги!

И было это не предостережение, а желание хищника преследовать жертву. Все мышцы на теле Виктора вздулись, подобно рекам, в чьи русла ворвалась грязь и мусор селя. Шерсть буквально на глазах начала охватывать все тело, переползая на изрытое шрамами лицо, превращающееся в огромную медвежью морду.

Не веря своим глазам и действуя скорее инстинктиыно, нежели руководствуясь разумом, воин бросился на чудовище, высоко занеся над головой меч. Виктор нанес всего один удар, удлиняющейся лапой наотмашь, попав в грудь до этого ловкого, но теперь скованного страхом богатыря. Воина отбросило, словно тряпичную куклу, на добрых десять шагов, перевернув в воздухе вверх ногами. До этого уверенный и непоколебимый убийца стал жалкой букашкой на фоне трансмутирующего в страшного зверя Виктора.

Темно бурая шерсть и мощное, словно вытесанное из горной глыбы тело зверя продолжало изменяться и в землю вонзались огромные, загнутые, точно кинжал богатыря, когти. Чудовище ревело и, казалось, деревья вокруг поляны затряслись от его рева, а земля заметно задрожала. Теперь на месте отвратительно выглядевшего человека пугающей внешности стояло настоящее огромное чудовище, которое вознамерилось убить.

Богатырь этого ждать не стал. Медведь, оглушая округу ревом, поднялся на задние лапы, достигнув в холке не менее трех метров, и, увидев убегающего, чуть прихрамывающего на правую ногу, вновь заревел и бросился в погоню, но тот уже был возле невероятно смелого коня, бесстрашно ожидающего своего седока.

Воину не удалось ускакать. Как только он взгромоздился на жеребца, черная тень вспорхнула с дерева и темной стрелой понеслась на всадника. Тот успел лишь развернуть коня и пришпорить его, прежде чем ворон, выставив вперед когтистые лапы, ударил богатыря в лицо сильно, не жалея себя. Оба рухнули в траву: птица отлетела в сторону, а всадник кувырнулся с лошади назад. Но, видимо, страх или закаленность в боях не позволили ему растеряться. В следующее мгновение он вскочил на ноги с изодранной кожей на лице около глаз и, выхватив из-за пояса кинжал, встретил свою смерть.

Челюсти медведя сомкнулись на левом плече и части груди воина. Раздался истошный вой боли, хруст ломающихся костей ключицы, ребер… А затем тело воина, терзаемое чудовищем, точно кусок тряпки энергичным щенком, разорвалось на две части, не издав более и звука. Одна половина осталась в огромной, окровавленной пасти бурого медведя. Чудовище выпустило из пасти окровавленные ошметки богатыря и пошатнулось, тяжело хрипя.

На высокую траву густо капала кровь.

Из груди медведя торчала посеребренная рукоять кинжала. Лезвие плотно сидело в теле, а спина по-прежнему кровоточила, и рану уже облепили кровососущие насекомые. Монстр сделал еще два шага в никуда и обессиленный упал на бок.

Когда Тишка смог прийти в себя и трансмутировать в домового, то он, проклиная глупость и самонадеянность Виктора, побежал к нему, безразлично перепрыгнув через кровавые ошметки богатыря. Когда же он добежал, то перед ним лежало тело очеловеченного Виктора с кинжалом в груди, сидящим по самую рукоятку. Он едва дышал, а на губах вздымались большие кровавые пузыри.

Глава 3

Слюна вурдалака

Она медленно прохаживалась по лесу, собирая грибы. Эта девушка никогда не заходила слишком глубоко в лесную чащу, но все же была куда смелее большинства медовчан, прогуливаясь по дикой местности в одиночку. Пусть это и был день, но встреча с волками или медведем могла состояться в любое время суток. Это, впрочем, ее не волновало, и она бродила с небольшим ножом в руках, срезала грибы, собирала ягоды и выкапывала какие-то коренья, после чего отправлла их в корзину, что держалась на сгибе ее руки.

Следить за ней всегда было трудно, но Виктор уже выучил, когда девушка с каштановыми волосами приходит собирать грибы, ягоды и коренья, а иногда листья. Приходилось сливаться с окружением и вести себя очень тихо, ведь она хоть и казалась непринужденной в своей одинокой прогулке, но была весьма внимательна. Любой странный звук заставлял ее резко оборачиваться и крепко сжимать в маленькой ладони нож. В Марии чувствовалась сила и уверенность.

Как ее зовут, Виктор узнал от Тишки, который, в свою очередь, был знаком с домовым, охраняющим ее жилище. Тишка долго и упорно высмеивал тайную слежку Виктора за девой. При этом он не забывал напоминать, что кое-кто является никем иным, как страшным, волосатым чудищем, при виде коего Мария наверняка упадет без чувств, но вовсе не из-за резко вспыхнувших чувств любви, а как раз, наоборот, от отвращения и мерзости. Виктор уже привык к подобным заявлениям и расспросил домового поподробнее, узнав, что девушка приезжая и живет в доме одна. Занимается она тем, что приносит в город на продажу грибы, ягоды и травы из леса. На поход в лес соглашаются единицы и потому средств на жизнь ей хватает. О большем Тишка говорить не стал, презрительно заявив, что более не хочет продолжать беседу о людях, ибо и рассказанной информации чересчур, и он едва сдерживается, чтобы не зайтись рвотными позывами от пресыщения человеческим видом и всем, что с ним связано. А Виктор более и не расспрашивал… Лишь следил за Марией.

Его зрение было острее, чем у любого человека, и нос мог почувствовать запах за добрую сотню метров. Потому он знал о ней многое, а она о нем – ничего. Мария пахла травами, а больше всего мелиссой. Этот запах источала ее светлая кожа. Виктор привык к этому легкому аромату свежести и ждал каждый раз, чтобы ощутить всю его прелесть своим нечеловечески острым обонянием. А ярко карими глазами он смотрел на нее сквозь заросли кустарников, когда она выпрямлялась, отправляя очередной гриб в корзину, и откидывала каштановые волосы со своего округлого лица с маленьким, подернутым вверх носом. Наверняка, многие бы сказали, что Мария не обладала и долей той красоты, что воспевали поэты в любовных поэмах. А Тишка и вовсе ее считал отвратительной лишь потому, что она была человеком. Но Виктор, глядя на ее лицо, пусть и с заметными рытвинками от оспы, пусть чуть округлое, пусть не идеал красоты, все же наслаждался ею. Он любовался ее стройным станом, небольшой округлостью груди и в эти моменты чувствовал себя невероятно погано. Счастье от одного только присутствия рядом с ней делало его счастливее. Но в другой момент он осознавал, что пока не нашел рецепта от своего отвратительного облика, ему не представится счастливой возможности даже заговорить с ней.

Тихо прокрадываясь и прячась за могучими стволами деревьев или в густой траве, чудище рассуждало о том, не влюбился ли он. Ответа он дать не мог. Любовь казалась чем-то обоюдным, быть может, более осязаемым, нежели его чувства. Но он точно мог сказать, что испытывает радость при виде ее, собирающей грибы и не догадывающейся, что за ней наблюдает пара горящих глаз, что затерялась в густой листве кустарника в доброй сотне шагов от нее.

Вот и сегодня Мария вновь пришла собирать коренья и травы для продажи на расположенном в центре Медова рынке. Недолго раздумывая, она вновь вытащила из корзинки ножик и наклонилась к траве, срезая пару грибов. Она была весьма внимательна, и сбор грибов и ягод шел у нее довольно хорошо. Один раз она остановилась около дикой малины, сорвала пару ягод, отправила их в рот, но собирать в корзину не стала. Видимо, малины на рынке было предостаточно.

Виктор беззвучно, стоя на четырех конечностях, точно он уже стал зверем, ловко перебирался от укрытия к укрытию, не привлекая внимания девушки. Но сегодня его движения были какими-то ватными, словно каждая из лап была налита свинцом. Чудище перестало об этом думать, когда до уха донесся тонкий голосок едва слышимой песни, тихо спархивающей с уст Марии:

Таит лес в себе загадку,
Разгадать ее попробуй,
Кто живет в той буйной чаще?
Кто ночами вой заводит?

Сколько странных в нем животных,
Сколько раз они убили?
Может, волк ночами воет?
А может, проклятый в могиле?

Но не стоит лес бояться,
Он тебя от бед укроет,
Уважай лесную чащу,
И никто тебя не тронет.

Если волка ты боишься
Иль чудовище какое,
То от страха не укрыться,
Не сбежать в чистое поле.

Лес тебя везде настигнет,
Ну а страх – его помощник,
Ледяной своей рукою
В могилу путь тебе проложит.

Только смелый в лес без страха,
Без сомнений и тревоги
Вступит, словно в дом родимый,
Что от бед его укроет.