Время Сварога. Грамота

Я проснулся среди ночи и долго лежал с открытыми глазами, изучая тени на потолке и стенах. В палате я был один – непозволительная роскошь для армейского госпиталя. Голова не болела, но была тяжелой, словно гиря. Хотелось есть и пить. Я тронул повязку – бинты показались грубыми и шершавыми на ощупь. Нужно было сходить в туалет. Я попытался сесть на постели. С трудом мне это удалось. Куча маленьких молоточков забили в голове, но вскоре удары прекратились. Под кроватью стояла «утка», но она вызвала раздражение. Только сейчас я заметил, что сижу на постели абсолютно голый, видимо, палата реанимации не предусматривала, для простоты ухода, какой-либо одежды, поэтому я завернулся в одеяло и, держась за стену, вышел в коридор. Моя палата была крайняя у окна. Где находился туалет, я не имел представления, но двинулся направо вдоль по коридору.

– Что, доходяга, ожил?

Молодой медбрат в белом халате, надетом на гимнастерку, вынырнул из соседней двери и нагло ухмылялся.

– Эй, щегол, нюх потерял? Ты как с дембелем, да еще с сержантом разговариваешь? – спросил я, пробуя командную интонацию.

Солдатик потерял в лице, согнал ухмылку. Изменился и тон.

– Я в том смысле, что вам лежать нужно.

– Спасибо за заботу. Где здесь туалет?

– В конце коридора, налево.

– Понял! Да, сообрази какую-нибудь одежду. И тапки не забудь!

– Сестры – хозяйки нет. Будет только утром.

– Ты, воин, не понял? Я приказал найти мне одежду! Метнулся по-бурому. Время пошло!

Госпиталь даже в ночное время жил своей жизнью. Расположенный в бывшем монастыре, он сохранял основательность древних стен и, несмотря на современный ремонт, старину постройки выдавали широкие коридоры и высокие арочные потолки. Где-то на этажах хлопали двери, доносились громкие голоса из палат. Молодняк производил уборку. Из туалета тянуло куревом.

– Вот, нашел только халат и чистые «калики».

Медбрат возник также быстро, как и исчез. Сунул мне в руки коричневый застиранный халат.

– Хорошо. Благодарю за службу, – с деланным пафосом сказал я. – Свободен!

Но медбрат не торопился уходить. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Что еще? Свободен, я сказал!

– Я не знаю, будет ли вам интересно, но вас тут девушка спрашивала.

– Что за девушка? С этого места подробней!

– Красивая такая. Из гражданских.

– Как представилась?

– Не знаю. Высокая, темненькая.

– Высокая, темненькая, – вслед за ним повторил я.

Со стороны можно было подумать, что подпадающих под это описание девушек у меня было пруд – пруди.

– Еще кто?

– Ну, из военной прокуратуры приходил дознаватель!

– Этот понятно зачем! Это все?

– Так точно!

– Свободен.

Итак, приходила Лена – больше некому. Откуда узнала? Зачем приходила? Что изменилось? Не то чтобы очень меня тронуло ее появление. Да что там тронуло, не просто тронуло, а задело, зацепило, наехало, как танк. Я и не думал, что готов был так радоваться этому известию. Эмоции захлестнули. Измученный вопросами и томимый воспоминаниями, я заснул только под утро.

На следующий день первое, что я увидел, был завтрак на подносе. Жизнь налаживалась. С наслаждением слупив тарелку каши и запив ее чаем, я принялся ждать появления медперсонала. Вскоре появилась Маруся в сопровождении широколицего и лысеющего старлея из прокуратуры. Он сходу стал задавать вопросы. С первых слов, он как-то сразу меня напряг. Создавалось впечатление, что его, в большей степени, интересовало не то, что со мной приключилось, а то, на каком основании я вообще находился в этой деревне и зачем? Почему я покинул расположение воинской части и ушел в самоволку? Я рассказал все, как было, ничего не скрывая. По лицу старлея было видно, что мое откровение его не устраивало. Сняв с меня показания и пожелав скорого выздоровления, он ушел. После разговора осталось тревожное и тягостное ощущение, но я быстро отогнал плохие мысли и стал думать о скорой демобилизации и о Лене.

Я с нетерпением ждал встречи. Тщательно, насколько позволяли условия, готовился к ней. В первую очередь помылся, привел свой гардероб в порядок, выхлопотал у сестры – хозяйки офицерскую пижаму, согласно своему статусу и положению старослужащего. Затем занялся внешним видом. Хотя меня и брили в бессознательном состоянии, щетина торчала, как у последнего бомжары. Бледно-зеленоватое лицо слегка напиталось краской, на щеках заиграл румянец. Жизнь стремительно возвращалась в это бренное тело.

На следующий день вновь появился дознаватель. С порога он объявил, что, как заверили его врачи, моей жизни уже ничего не угрожает, следовательно, он может со мной говорить без сантиментов. В ответ на мое вчерашнее заявление, он все тщательно проверил и выяснил, что ни на какие работы по заготовке пиломатериала командование меня не посылало. Те солдаты, с которыми якобы я ездил в командировку, уволены в запас уже как три недели назад. И если бы не самовольное оставление части и скорбный инцидент с местным населением, то я бы уже давно ел мамины пирожки дома. Теперь же мне следует выбросить из головы все фантазии, не придумывать очередную версию событий, а признаться в содеянном преступлении, изменить показания и не бросать тень на родную часть, где я состою на хорошем счету. Командование не понимает, откуда вообще возник этот бред у меня в голове. Скорее всего, из-за травмы у меня случился нервный шок, который вылился вот таким образом.

Я пытался возражать, но он напирал, не давая мне передышки, требовал подписать бумагу с новыми показаниями, грозил судом и сроком в местах не столь отдаленных. А так, мол, слегка пожурят и отправят, наконец, в запас домой. В конце концов, учитывая травму, все обойдется, и я отделаюсь лишь легким испугом.

Мне сразу вспомнился маленький татарин – сержант, который прибыл к нам сразу после «учебки» и получил отделение старослужащих, которые тут же взяли его в оборот. В итоге он подшивал им подворотнички, мыл в казарме пол – в общем, выполнял всю грязную работу, которую должен был выполнять молодняк. Не выдержав испытаний, он бежал и не куда-то, а в часть, из которой прибыл. Беднягу вернули обратно уже под конвоем, устроили показательный суд.

Я не понимал, что происходит. Почему вдруг меня сливают, да еще так цинично и тупо. Сославшись на слабость, я попросил дать мне время на раздумья. Старлей требовал подписать все сегодня, иначе завтра будет поздно – машина правосудия закрутится и ее уже будет не остановить. Он начал злиться в ответ на мою несговорчивость, но я был непреклонен. И чем больше он настаивал, тем больше я ему сопротивлялся. Наконец он выскочил из палаты красный от возбуждения, едва сдерживаясь, чтобы не разругаться в мой адрес.

Ночью я опять проснулся и лежал с открытыми глазами. Вдруг сердце забилось сильно и гулко. Состояние близкой опасности пришло откуда-то извне. В мозгу вспыхнула картинка: темный силуэт, крадущийся по лестнице. Он шел ко мне. Я увидел это явственно. Неведомая сила заставила меня подняться и выйти из палаты.

Коридор был пуст. При слабом ночном освещении появились угловатые выступы высоких арочных потолков, которые терялись где-то вверху. Дверь в палату напротив была приоткрыта, я зашел туда и стал наблюдать. Вскоре появился высокий и плечистый незнакомец, одетый в пижаму больного. Он некоторое время постоял перед дверью, прислушиваясь, потом неслышно проник в мою палату, но вскоре вышел озадаченный. В руках у него блеснул узкий металлический предмет похожий на скальпель. Я видел, как он подождал, затем вновь вернулся в палату и долгое время не выходил. Прошло около получаса, прежде чем он появился вновь и двинулся по коридору к лестнице. Как только он скрылся за поворотом, я пошел следом, спустился на первый этаж.

На вахте, перед выходом из здания, за столом, освещенным настольной лампой, спал солдатик, уронив голову на руки. Я осторожно вышел на улицу и тут же нырнул в кусты, справа от входа. Было достаточно зябко, но я не замечал холода. Незнакомец шел, не оглядываясь, в сторону каменного забора, утыканного сверху металлическими прутьями. Как он собирался перебраться через него, оставалось загадкой. Я последовал за ним, но он пропал, словно растворился в воздухе. Пройдя дальше, я наткнулся на деревянный штакетник в промежутке между кладками стен. Доски легко, без скрипа, отодвигались, образуя узкий лаз.

Невдалеке стояла припаркованная легковушка. Незнакомец сел в нее. Я подобрался ближе. Стекла на дверцах были опущены, через них струился сигаретный дым.

– Как все прошло? – спросил тот, что был за рулем. По голосу я узнал дознавателя из военной прокуратуры.

– Никак. Его не было в палате. Я прождал больше получаса, он так и не появился! – ответил другой.

– Нужно было еще подождать.

– Какой смысл? Ты сказал, что он будет спать.

– Я сказал? Я сказал, что нужно все сделать под суицид! Он сам вскрыл себе вены. В его состоянии может случиться всякое.

– Я же сказал: он где-то шарился.

– Черт! Богданов будет недоволен! – проворчал первый.

– Чем ему насолил этот паренек?

– Да с бабой у него что-то. А тут еще махинации с главой этой деревеньки могут вскрыться. В общем, не нашего ума дело. Тот, кто платит, тот и заказывает музыку. А платит он хорошо.

– А по своей линии не получилось?