Кира в стране дирижаблей

Дороти оставила девушку одну, предварительно показав, где в ее комнате вход в собственную ванную и уборную. После прислуга удалилась, пожелав приятного отдыха. Но Кира не чувствовала себя уставшей. Наоборот, новая обстановка воодушевляла ее, манила, будто хотела поведать историю этого старого поместья.

Убрав фотографию семьи в пустую рамку, заботливо приготовленную кем-то на ее прикроватном столике, Кира села на край мягкой перины, смяв ровное покрывало. На стене мерно тикали часы. Никаких других звуков поместье не издавало.

Почему-то Кире вдруг стало не по себе, будто она осталась одна в этом доме и во всем городе, а все люди бросили ее. Чтобы отогнать наваждение, девушка выглянула в коридор. Тот тянулся длинным багровым ковром мимо похожих друг на друга дверей. Все они были закрыты, кроме одной, в самом конце коридора. Памятуя о предупреждении графа, Кира тихо (насколько позволяла сломанная нога) пошла в сторону открытой двери. Со стен на нее косились осуждающие взгляды портретов в круглых рамах, изображающих весь род Дракул.

Открытая зала оказалась библиотекой.

Книги разного содержания и назначения располагались по цветам и размеру, в разнобой и коллекционными собраниям. Старые и новые, русссские и зарубежные, китайские свитки и манускрипты, рассыпающиеся на руках пергаменты и китайская бумага – Кира медленно шла мимо эпох и сражений, историй любви и ненависти, выдумок и наиточнейших чертежей. Из-за застекленных полок на нее тысячами корок таращились Моби Дики, Дон Кихоты, Фаусты и Гамлеты, многоликие и разноцветные Пушкины, Гоголи, Достоевские… Шведы и другие псевдоскандинавские авторы… «Два капитана», «Десять негритят», «Двенадцать рассказов-странников»… экземпляр книги про капитанскую дочку и той книги, где эту капитанскую дочку сожгут в печи. Никем не осиленный Джойс и многократно прочитанный Хемингуэй, полное собрание сочинений гастролирующего литобъединения «Тур гениев», сборники рассказов чуть не дожившего до рождения наших героев классика литературы А.П. Чехова, чьи инициалы, если произносить их неотрывно от фамилии – «апчехов!» – вынуждают говорящего тут же прибавить: «Будьте здоровы!», а заодно напоминают преинтереснейший факт из жизни доктора – он умер от туберкулеза. Другой любопытный эффект создают инициалы, прилепленные к фамилии современника нашего повествования – Е. Бунина – неизвестного брата русссского писателя, чья биография пестрит такими же фамильярными похождениями, как и биография самого Ивана Алексеевича. На верхней полке возлежал «Обломов», чуть ниже красовался Оскар Уайльд, дальше были оба Островских, оба Толстых и одна Толстая, один Ремарк со множеством ремарок (такой каламбур не использовал разве что ленивый), а также Цветаева, Берроуз, Ахматова, Гомер, Пастернак, Гумилев, Солженицын, Керуак и прочие, и прочие… – они соревновались и перекрикивали друг друга, устраивали на полках литературную чехарду из собственных цветных обложек, переплетов и страниц…

– Любите читать? – тишину нарушил вкрадчивый вопрос.

Кира резко обернулась на голос.

За ее спиной стоял немолодой мужчина с благородным, задумчивым лицом и спокойными глазами. Одет он был прилично, но по-домашнему. На грудь свисали прямоугольные очки на цепочке. Коричневый вязаный свитер, застегнутый на четыре нижние пуговицы, подпирал старческий живот. Под свитером – рубашка, застегнутая на все пуговицы, к чему обязывала экзотическая бабочка-галстук под идеально выглаженным воротничком.

Желто-черная бабочка, привыкшая маскироваться под пестрые цвета, отрастила на своих крыльях черные горошинки, что придавало ей сходство с колорадским жуком.

– Люблю, – Кира покосилась на пухлые руки пожилого господина, в которых тот держал сборник рассказов Борхеса.

– А вы, верно, та юная леди, прибытие которой весь дом ожидал с самого утра, – догадался человек. – Простите, вы…?

– Кира. Кира Неботова, – представилась девушка.

– Красивая фамилия, – мужчина покивал головой. – Меня зовут Владимир Владимирович Однабоков. Я, как и вы, гощу у графа.

– Вы здесь живете?

– Разумеется, а также преподаю в Институте «Газетоведения», там же, где работает и Адольф Геннадьевич. Однако, в отличие от него, я веду курс по русссской литературе.

– Значит вы и мой преподаватель тоже!

– Вот как! Очень приятно. Хотя до начала занятий еще целое лето, – он прошел к окну и сел в большое кресло, приглашая Киру сесть напротив. – Слышал о вашей катастрофе. Примите мои соболезнования. Надеюсь, вы непременно поправитесь…

Кире не хотелось говорить об этом.

– Скажите, – вдруг вспомнила она то, мимо чего ее блуждающий взгляд пробежал как бы не заметив. – Это ваши книги стоят там на полках?

– Мои, – подтвердил Однабоков.

– Хорошие?

– Хм, – Однабоков задумался. – Мне трудно оценить. Может как-нибудь вы сами мне скажите.

Однабоков в свою очередь не хотел говорить книгах. Стеснялся ли он? Скромничал? Кокетничал? – думала Кира.

– Так значит вы теперь будете здесь жить, а учиться будете в институте.

Кира подтвердила, что, похоже, так оно и будет.

– Тогда хочу вас предупредить, – Однабоков вкрадчиво понизил голос и посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что их не подслушивают. – Остерегайтесь графа!

– Что это значит? – не поняла Кира.

– Вы рискуете стать графоманкой, – прошептал он и улыбнулся, видя непонимание на лице собеседницы. Похоже, ему нравилась словесная игра и собственное интеллектуальное превосходство.

– Как это?

– Графоманки – те, кто попал под чары графа.

– Старшего или младшего? – вторя тону Однабокова, прошептала Кира. Тот смерил ее изучающим взглядом.

– Ну, в вашем случае, конечно, младшего. Вряд ли пожилые мужчины вроде Адольфа Геннадьевича заинтересуют вас. Но тем не менее сила обоих очень велика. Стоит поддаться очарованию одного из них и…

– …И что? – спросила Кира после паузы, которая не была предназначена для того, чтобы Однабоков закончил предложение. Она взывала к умолчанию и такту, поэтому Однабоков начал новое предложение:

– Я здесь давно живу и видел многих девушек, которых молодой граф водит к себе в комнату. Мне, как джентльмену, не следует распускать слухи, но я лишь хотел предупредить вас… Ведь вы, Кира (вы позволите вас так называть?), уже в его доме, а значит и в его власти!

– Но я его сестра, хотя и двоюродная…

Однабоков многозначительно посмотрел: хоть кого-то это когда-нибудь останавливало? От такого взгляда писатель показался Кире старым пухлым Дионисом в окружении молоденьких нимф, упоенным дорогим вином и собственной эстетической эстетикой. Но образ этот был не неприятным, скорее наоборот, от него веяло негой и солнечным лугом.

– Я лишь хотел предупредить. В этой стране, этом городе, а особенно в этом доме порой творятся такие вещи… И последствия могут быть необратимыми. Имейте это в виду. Кстати, – он посмотрел на Кирину босую ногу и неожиданно сменил тему, – где же ваша обувь?

12

Кира не успела ответить Однабокову. В библиотеку вбежал Пашик и объявил, что граф просит всех спуститься к ужину. Столовая находилась на первом этаже. Ходить по лестнице на костылях то вверх, то вниз Кире уже надоело. Но если граф «просит» – нужно идти. Порядок в этом доме она поняла сразу.

Просторная зала с панорамными окнами, доходящими до самой земли, освещалась вечерним светом. Единство стекла нарушала дверь, ведущая на летнюю веранду. Там располагался столик поменьше и уличный очаг.

За окном темнело, и в сумерках все хуже различались очертания леса, обступившего дом. Могучие деревья теперь казались великанами-стражами, преграждающими путь – не выбраться из замка, не сбежать.

В зале был мраморный холодный пол. Но стоило Владу обратить на это внимание, как Пашик принес тапочки, а вернее тапку, для босоногой Киры. В противоположной от окна стене был вделан массивный камин со старинными часами наверху. Внутри потрескивали поленья, создавая игру светотени во всей зале. Камин казался чем-то живым, единственно живым местом в мрачной обители Дракулы.

Пашик сидел у огня, ковыряя кочергой скопившийся пепел. Влад и его отец ожидали гостей за огромным овальным столом, на котором резчик изобразил карту Россссии. Еду еще не подали – этикет требовал дождаться всех членов этой странной компании: двух Дракул, Однабокова и Киры.

Когда все расселись, первым делом подали хрустальный графин, до краев наполненный густой красной жидкостью. Дракула-старший и его сын незамедлительно налили себе в бокалы.

– Что это? – шепотом спросила Кира, сидящего рядом Однабокова.

– Томатный сок, – также шепотом ответил писатель.

В этот момент Кира была готова поверить, что находится в логове кровожадных вампиров – никогда в жизни она не встречала одновременно двух людей, которым нравился бы томатный сок. Проще поверить, что отец и сын хлещут настоящую кровь.

Влад смущенно отер красные губы салфеткой, косясь на Киру виноватым взглядом. Его бокал блестел алыми разводами, похожими на множество маленьких горных ручейков.

К графину Кира так и не притронулась.

– Вижу вы уже познакомились, – довольно кивнул граф в сторону Однабокова и Киры. – Правильно. Со своими преподавателями лучше дружить.