Защищая горизонт. Том 1

Секунду спустя до меня донёсся уже человеческий голос его жены, зазвучавший совсем рядом со стариком.

Кира моментально вскочила на ноги и направила свет на Анри Дюбуа. Он всё ещё сидел в своей кресле-каталке, вцепившись высохшими, морщинистыми руками в подлокотник, и очень тяжело дышал в кислородную маску. Дрожащим руками Кира направила на него своё оружие, где к тому времени уже не осталось патронов, и покачала им из стороны в сторону.

– Выходи немедленно, чтобы я тебя видела! – отчеканила она, явно подавляя свой страх и неуверенность, а затем быстро бросила мимолётный взгляд в мою сторону: – Стил?

– Я жив, – спокойно ответил я, пытаясь встать с пола.

Ноги ещё плохо меня слушались, а в голове гудело, но я ощутил, как силы быстро возвращались ко мне, заплутав среди потока Системы. Мне удалось даже сделать пару шагов по направлению к напарнице. Тем временем из темноты рядом с Анри вынырнула приземистая фигура его умершей жены, которая снова приняла свой человеческий облик. Она печально смотрела себе под ноги, теребила в руках краешек своего фартука, а затем виновато подошла к креслу своего мужа.

Анри с каждой секундой начинал дышать всё тяжелее, послышались горловые хрипы.

– Стой! – скомандовала Кира призраку его жены. – Ни шагу больше!

Псевдо-Вивьен подняла свой печальный взгляд на Киру, с грустью заглянула в её одновременно озлобленное и напуганное лицо, а потом повернулась ко мне, когда я уже почти дошёл до них неспешным шагом. Она посмотрела на меня с таким уважением, но одновременно с тяжёлым грузом сожаления, которое уже не могла выразить словами. Женщина горестно вздохнула, перевела взгляд на своего мужа и пригладила остатки его редких седых волос.

– Прости меня, mon amour, я не смогла тебя защитить, – ласково произнесла пожилая дама.

Затем её рука скользнула по голове Анри, упала ему на плечо и медленно стянула с него покрывало, закрывавшее его до самой шеи. Только тогда мы заметили, что на него был надет тот самый костюм, в котором когда-то фальшивый молодой офицер неведомой мне армии щеголял перед прекрасной дамой. В нём он прожигал свою ненастоящую жизнь, полную притворства и лицемерных игр, и вёл незримую войну со своими соседями за право быть самым чудным растратчиком несметных богатств. Именно в нём он был запечатлён на той странной и жуткой картине, висевшей в столовой. Но сейчас этот костюм, повидавший немало выдуманных и карикатурных сражений, сильно истрепался, как и его хозяин. Помятый, потёртый и выцветший, потерявший всякие краски жизни, он увядал на умирающем теле больного старика, висел грузной мешковиной поверх отощавших и дряхлых плеч. Некогда белоснежная рубашка под расстёгнутым офицерским кителем стала грязно-жёлтой, а на месте груди сейчас разрасталось огромное бурое пятно крови. Шальная пуля из автомата Киры всё же нашла свою цель. Жизнь, которой было суждено оборваться в этот день, не смогла сбежать от своей роковой судьбы, и даже всё зло, витавшее в этом доме, не смогло этому помешать.

– Теперь вы довольны, Палачи? – сухо спросила пожилая женщина. Затем снова положила руку на плечо Анри, повторяя композицию из того портрета, но поменявшись с мужем местами. – Скоро вас ожидает та же участь.

– Ваш… муж нарушил Основной закон Системы и понёс заслуженное наказание, – сбиваясь и тараторя, произнесла Кира, продолжая держать под прицелом пожилую пару. – А вы… не знаю, что вы за чудовище… вы пытались помешать…

– Oh, mon dieu, вы хоть слышите себя? – грустно спросила псевдо-Вивьен, перебивая Киру. – Наказание? Чудовище? Вы вломились в наш дом с целью убить больного старика, который даже двигаться не способен. Что вы ему вменяете? Кому он мешал своим существованием? Он исправно платил вашим хозяевам за тот жалкий осколок жизни, что ему отвели в этом бездушном мире. Он страдает от бесконечной боли и не только физической. Когда ушла его жена…

Псевдо-Вивьен резко замолчала, замерцала в воздухе, но потом вернулась в обычное состояние, но её голос снова стал неестественным и низким.

– Когда ушла Вивьен, – продолжила женщина, – Анри поклялся ей жить дальше, бороться за свою жизнь во что бы то ни стало. Только распробовав весь горький вкус боли и одиночества, он понял, что главное его богатство – это жизнь. В чём-то вы правы, в этой комнате действительно есть чудовище, но это отнюдь не я. – Псевдо-Вивьен наклонилась и поцеловала Анри в макушку. – Но, возможно, хотя бы теперь он обретёт покой. Помни, mon amour, я всегда любила тебя и всегда буду ждать.

Старик в кресле громко захрипел, дёрнулся, выгибая спину, его руки мелко задрожали, а зрачки повернулись в мою сторону. Они блестели от слёз, которые бравый и гордый офицер не мог себе позволить даже под тяжестью невыносимых мук. Но в его взгляде не было ни капли ненависти, только благодарность, то глубокое, проникновенное чувство, что можно выразить глазами. Уже не было в нём того первобытного страха, что я заметил, когда впервые вошёл сюда. Казалось, он даже улыбался где-то глубоко внутри себя, за покровом боли, одиночества и отчаяния, за сотнями тёмных вечеров наедине со своим прошлым, где-то там сейчас ютилось счастье, свобода, которую мы ему подарили. Свобода от вечной боли. Старик дышал уже очень редко и тяжело, иногда дёргаясь на месте и тихо кашляя в кислородную маску, изрядно покрывшуюся россыпью красных капелек. Его прошлое, стоящее сейчас за спиной в виде его умершей жены, колыхнулось в воздухе и расплылось, сливаясь с окружающей её тьмой. Старик сделал последний глубокий вздох, и его глаза навсегда закрылись.

Мы замерли на минуту, боясь сделать лишний шаг, и слушали тишину. Потом Кира повернулась с фонариком в мою сторону и тихо произнесла:

– Я думаю, нам надо валить отсюда как можно…

Напарница не успела договорить фразу, как весь дом сотряс сильный толчок, стены задрожали, заскрипели, люстра в центре зала начала сильно раскачиваться, а пол заходил ходуном.

– Что за чертовщина опять?! – в сердцах бросила Кира.

Новый толчок – и люстра, оторвавшись от крепления, с грохотом рухнула на пол, звонко рассыпаясь на множество мелких хрустальных осколков. В стене, справа от нас, что-то громко хрустнуло, и в ней образовалась огромная трещина. С каждой секундой она продолжала шириться, быстро продвигаясь вниз, и через минуту уже разламывала на части половицы. Со всех сторон в нас ударил удушливый кислый запах, а в воздух поднялась непроглядная взвесь из пыли и каменной крошки.

– Бежим! – крикнула Кира, пытаясь удержаться на ногах, и рванула к двери.

Но она забыла о главном, что я был ещё не готов к таким физическим упражнениям. Я старался последовать вслед за ней, но не успел. Когда Кира обернулась в дверном проходе, чтобы проверить, где я застрял, то увидела, как под моими ногами быстро разрушается пол. Сначала он засосал в себя инвалидное кресло, где находился труп бывшего хозяина этого дома, а затем и меня. Когда я падал сквозь перекрытия этажей и наблюдал, как следом за мной летят тяжеленные обломки стен и потолка, как рушится всё здание, складываясь надо мной как карточный домик, то в этот момент передо мной стоял лишь взгляд больного старика. Он продолжал неумолимо сверлить мне душу, оставляя в ней очередное отверстие моего собственного ситца, через которое постепенно утекало всё моё прежнее Я.

Перед самым ударом об обломки старого дома я закрыл глаза и провалился в своё привычное место, туда, где властвуют кошмары.

* * *

Я слишком хорошо знал этот момент, когда реальный мир и контроль над ним растворялись в моих руках. Остаточными всполохами сознания он прощался со мной, проскальзывал сквозь пальцы, даря последние ощущения реальности, теплоты и безопасности от вечного, мёртвого холода всепроникающей Тьмы. Я прекрасно знал, каково каждую ночь медленно погружаться в пучину своего давнего страха, набирать полную грудь смолянистой пустоты, вдыхать её, ощущать присутствие чего-то тёмного внутри себя. Каждую ночь оно забиралось в меня, изучало, сковывало всякое движение, оставляя за собой только выжженную пустыню из детских страхов и боязнь остаться в одиночестве перед лицом этой Тьмы.

Так было каждую ночь, и каждый раз, когда я терял сознание и растворялся внутри себя, но не сейчас. Тьма не смогла заключить меня в свои терновые объятия, я промчался через неё словно вихрь, и не успел до конца погаснуть свет в моих глазах, сияющий сквозь разрушенные перекрытия дома, как он разгорелся с новой силой. Яркая вспышка ударила в меня – и я буквально упал на стул перед своей школьной партой, а яркий свет свернулся в лампы над головой. Это снова была аудитория школы Стражей, яркий миг из моего прошлого и единственное время, когда всё в жизни казалось радужным и перспективным, когда я источал позитив и здоровый юношеский оптимизм. Я сидел на том же месте, за своей любимой партой в главной лекционной комнате школы Стражи. Зеленоватые бра на стенах продолжали источать ровный и тёплый свет, но сейчас мне показалось, что он немного потускнел с моего прошлого визита. Да и все краски в помещении поблекли, воздух стал более сдавленным и сдержанным.

За кафедрой стоял Наставник в своём привычном образе и смотрел куда-то в сторону, вглубь света, идущего от стен. В комнате царили тишина и напряжённое внимание. Многое изменилось за это время. Наши ряды существенно поредели, многих претендентов отчислили из школы, а кто-то ушёл добровольно, не выдержав всего морального груза ответственности, о котором нам твердили с утра до вечера. В каком-то смысле их можно понять, ведь на наши плечи пытались взвалить непосильный груз, требовали стать грозными Атлантами, что понесут на своих плечах судьбы миллионов, без права оступиться и оставить свою ношу. Не каждому пришлось по нраву отдать всю оставшуюся жизнь служению обществу. Многие пришли сюда по обычному юношескому задору, в поисках какой-то неведомой мечты, духа приключений, романтики и очень быстро понимали, что форма часто очень далека от своего содержания. К тому моменту остались только самые стойкие и целеустремлённые, в ком горел истинный огонь, как любил говорить Наставник и что он всё время в нас искал. Я не мог вспомнить точное количество учеников, но сейчас позади меня сидели только невероятно сильные духом, смелые и преданные делу люди, те, кто очень скоро выйдут на улицы охранять мечты людей. Закончилось время детских шуток, весёлого задора, шума и гама, висевших в воздухе в первые дни нашей учёбы, теперь на их смену пришла тишина, которая останется с нами до конца наших дней.

В то время внутри меня ещё бушевало пламя свершений. Его не смогли погасить никакие невзгоды и тяжести, выпавшие на мою нелёгкую юношескую долю. Я с таким же восхищением смотрел вперёд и выше, на сцену, на кафедру и на своего Наставника, к кому я до сих пор испытывал огромный пиетет, но кто уже стал для меня родным. Главная ошибка других студентов, что они не воспринимали его всерьёз, его слова и лекции. Они думали, что это простая идеологическая работа, попытка просвещения или даже пустой трёп скучающего старика, а я всегда считал это главным испытанием в своей жизни. Я видел в его глазах эту надежду, попытку найти родственную душу, разглядеть в толпе перед собой тех единственных, кто понесёт его зажжённый факел дальше к финишной черте. Он как умелый кузнец из раза в раз сжимал меха из своих слов и раздувал в нас огонь, ковал тот самый карающий клинок, тайное оружие, спрятанное ото всех, свой стилет, который он мечтал вонзить в нарастающую лавину Отступников. В тот же самый момент я видел в его взгляде неутолимую тоску по прошлому, по чему-то давно потерянному, словно он постоянно искал нечто неуловимое в наших сердцах, огонь страсти, про который постоянно твердил. Наставник будто чего-то ждал, надеялся, что из пепла потерянного прошлого снова возгорится этот пожар, а он сам восстанет, словно птица Феникс, и понесёт свой дар людям. Он всё ждал и не находил, от того его взгляд становился всё грустнее с каждым днём.

Наставник оставил своё занятие созерцания бра на стене, обвёл взглядом изрядно опустевшую аудиторию, в сердцах вздохнул, и его зычный голос снова эхом разнёсся под белоснежным потолком просторного зала:

– Сегодня я снова хотел бы поговорить с вами о страхах, – начал свой монолог Наставник, – а точнее, о страхе наказания, о том, что должно останавливать человека на пути к преступлению, его последний порог для себя самого, переступив который, он подпишет себе приговор. Кто из вас знает, какой страх для человека самый главный? Чем он дорожит больше всего, что может стать серьёзным препятствием на пути к преступлениям и отступничеству?

Наставник направил свой требовательный взор в аудиторию и медленно обвёл всех пронзительным взглядом.

– Ну давайте? Это же элементарно, – с разочарованием воскликнул лектор.

– Жизнь? – раздался сдавленный юношеский голос где-то позади меня.

– Что, простите? – повернувшись на голос, переспросил Наставник.

– Самое ценное, что есть у человека, – это жизнь, – более уверенно повторил парень.

На тот момент я уже знал правильный ответ и то, что этот смелый молодой человек позади меня был как никогда близок к истине, но всё же недостаточно для верного ответа. Я же всегда предпочитал молчать. Возможность ошибиться с ответом, разочаровать не только других людей, но и себя самого пугала настолько сильно, что сковывала движения, мысли, и я не в силах был побороть себя. Страх общественного порицания и излишнего внимания оказались настолько сильными, что превратились в своеобразную фобию. Я замкнулся, корил себя этим, но ничего не мог поделать. Возможно, это порочная тяга быть лучшим во всём, боязнь потерять доверие людей и весь смысл жизни. Лишний шаг как новая игра с собственной жизнью на бескрайнем минном поле из людских ошибок. Прочие плюют на условности жизни, на мнения людей вокруг, они способны на безумства – танцевать среди мин, скользить по смертельным граням. Меня всегда поражала их способность не только обходить эти ловушки, но и побеждать, а я боялся этого, завидовал им, ненавидел всех вокруг за этот беззаботный вальс. Всю жизнь я только и делал, что пытался соответствовать каким-то требованиям, хотел служить обществу, стремился к размытым граням справедливости и ковал себя только для этого момента, когда я наконец стану лучшим. Поэтому я почти всегда знал правильный ответ на все вопросы жизни, но всегда молчал, предпочитая смотреть, как другие обгоняют меня, играя со смертью, толкают, швыряют, бьют в этой слепой гонке со своими жизнями, и всё ради этого… Большая ответственность требует от нас большого кредита доверия со стороны людей, а его приходится копить всю свою жизнь, где одна-единственная ошибка может разрушить всё.

Наставник тем временем сделал задумчивое лицо, почесал подбородок, больше по привычке, чем по нужде, и снова обратился в зал:

– Вы правы и неправы одновременно. Да, самое ценное, что есть у человека, – это его жизнь. Это единственное, что он никогда не сможет вернуть. Но в то же время машина правосудия требует от нас не устранение угрозы, а её перевоспитание. Мы обязаны были дать шанс Отступнику на искупление своих ошибок перед гражданами Системы, и одновременно он должен был понести суровое наказание. Мы должны были лишить его того, чем он больше всего дорожит, – его жизни, но при этом не убивая его… Да-да, не нужно делать такие непонимающие лица! Я сейчас поясню.

Наставник откашлялся, взял стакан с водой, спрятанный под кафедрой, и сделал пару глотков. Вся эта пауза была предназначена только для одного, чтобы мы задумались над его словами и сконцентрировались.

– Для начала, – продолжил Наставник, – вы должны чётко понимать, чем стала Система для человека. Это не только новый дом, где должны исполняться все его давние мечты о лучшем мире, это также место, которое должно побороть все страхи людей, всё то, что толкает их на преступления. Мы не должны забывать, что главным страхом человека является неизбежность смерти. Издавна люди находили себе утешения в этом непреложном цикле жизни в форме различных верований, сказаний, создавали образы загробного мира, рая, куда человек мечтал сбежать на протяжении жизни. Вместо страха смерти он научился переводить все ужасы своей реальной жизни, все страдания и тяготы в веру в лучшую жизнь, в место, где он забудет о боли и лишениях. Он мечтал о новом доме, где исполнятся все желания, где он больше не увидит кошмаров и не почувствует страха. Сдавшись под натиском грязи из реального мира, он мог лишь тешить себя иллюзиями. Система стала нашей новой попыткой порвать эти порочные узы, цепи бесконечного рабства человека перед его страхами и тяготами жизни, это будущий рай на земле. Здесь мы сами меняем обстоятельства, стремимся к тому, чтобы побороть саму смерть! В Системе, а точнее в капсуле искусственного обеспечения жизни, наши тела почти не стареют, а вот разум, выкованный в горниле миллионов лет эволюции, оказался намного строптивее биологической оболочки. Что бы мы ни делали, он упрямо следует заложенной в него программе. В Системе человек продолжает стареть с прежней скоростью, его мозг выгорает, изнашивается, подчиняясь ускоренному течению времени. Вы сейчас, должно быть, думаете: «Зачем этот сумасшедший старик нам всё это рассказывает?» Вот мы и подошли к самому главному – к изъяну, которому подвержена любая машина, в том числе и Система. Она не способна обходиться без постоянного обслуживания и контроля со стороны человека, и этого, как вы понимаете, не добиться, находясь здесь, внутри Системы. Никто не хочет бесконтрольно доверять жизни миллиона человек машине и давать ей на откуп всё наше существование. К тому же есть некоторые аспекты нашей жизни, которые не решить, будучи подключёнными к сети, для этого приходится покидать колыбель нашей новой жизни и на время возвращаться в реальный мир.

Наставник сделал небольшую паузу, перевёл дыхание и посмотрел в наши заворожённые рассказом глаза.

– Простите, Наставник? – снова заговорил тот юноша позади меня. – Что же получается, некоторым приходится жертвовать собой, своими жизнями, чтобы обеспечить наше существование?

– Именно. – Наставник улыбнулся. – Вы начали понимать. Об этом не принято рассказывать заранее, ведь механизм консервации наших тел также небезупречен, а природа, она… весьма коварна. Всё это время она сидит и ждёт нас там, за порогом виртуальной реальности. Ждёт своего часа, чтобы с удвоенной силой впиться в наши ослабленные тела. Тут-то и кроется главный недостаток всей Системы, который нам так и не удалось побороть. Стоит нам только покинуть наш кокон новой жизни, как природа начинает брать своё, она с поразительной быстротой высасывает из нас жизненные силы, словно пытаясь возместить все те годы, что мы обманом скрывали от неё в этом убежище. Да, вы правильно поняли. Те, кто покидают Систему, начинают стареть с чудовищной скоростью, их тела разрушаются, догоняя прожитые годы, но не останавливаются на достигнутом, а продолжают увядать до самого конца, пока природа не заберёт всё без остатка.

– Получается, мы навсегда заперты в Системе без права вернуться в реальный мир? – не унимался настырный юноша.

– Всю свою историю человек заперт в границах своего существования, мы лишь вольны раздвигать их. Виртуальная клетка ничуть не хуже любой другой, созданной природой или человеческими законами. Построив Систему, мы сделали лишь первый шаг на пути к нашему возрождению. Когда-нибудь мы решим все задачи, справимся с любыми трудностями и разрушим любые природные преграды на пути к истинному бессмертию. Но пока этого не произошло и машина не может оставаться без обслуживания, мы вынуждены идти на такие жертвы. Поэтому сначала мы приняли решение составить список, график дежурств, по которому каждый житель нашей Системы был обязан раз в жизни покинуть эту реальность, отключиться от Системы и провести несколько месяцев там, в подземном куполе, в компании других избранных, заботясь обо всех, кто остался внутри. Такой порядок вещей существовал достаточно долго, пока не появились Отступники. Тогда некоторые из них получили шанс на искупление, одновременно ставший для них наказанием. Люди, не желающие быть частью общества, в конечном итоге были отторгнуты им на долгое время и отправлены во внешний мир обслуживать тех, кого они так презирали. Там они вынуждены жить и наблюдать, как быстро пролетают их года, которые могли превратиться в десятилетия внутри Системы, как смерть на своей хладной колеснице на всех парах мчится к ним навстречу, чтобы заключить в свои объятия. Для человека нет страшнее ужаса и страданий, чем жить в ожидании смерти, знать, что кто-то очень быстро перематывает стрелки внутренних часов, как стремительно истощается календарь его жизни, как пустые, незаполненные листочки его дней опадают к ногам. Отступнику приходится жить с этим каждый день, с этой вечной осенью, где он может видеть счастье других людей лишь со стороны. И вырванные страницы, на которых ещё можно столько записать и сделать, уже никогда не вернуть. Поверьте, это поистине страшная участь для любого.

Наставник сделал долгую паузу, помрачнел и опустил взгляд на кафедру. Звенящая тишина охватила аудиторию, где все могли прочувствовать описанный страх. Каждый студент представил наяву, каково это – видеть приближение своей смерти и быть неспособным что-либо сделать или изменить. Справа от меня кто-то с горечью охнул, отчего Наставник вышел из раздумий и поднял голову.

– Возможно, вы скажете, что это было жестокое решение? – продолжил он. – Вероятно, это так. Но подумайте, что стоит на кону, на что покусились Отступники, выбрав свой путь? Своими действиями они ставят под угрозу мечту всего человечества, всё то, к чему мы стремимся всю свою историю, к раю на Земле. Тем более им дали шанс на искупление, закрывший собой проблему обслуживания Системы. Теперь не нужно выводить так много людей, подвергать их жизни опасности – это возложили на плечи Отступников, чья вина не настолько глубока и кого ещё можно спасти. Это стало их бременем и долгом. Мы смогли отказаться от системы графиков и списков, оставив только возможность добровольцам записываться на дежурства вне Системы. Ведь кому-то всё равно приходилось следить за Отступниками. Провинившиеся проводили достаточно долгое время за пределами капсул, многие сильно постарели и уже не могли вернуться, их тела попросту не смогли бы пережить повторное подключение. Это, безусловно, грустно, но иного выхода у нас не было. К счастью или к сожалению, поток Отступников никогда не иссякал, и так могло продолжаться ещё довольно долго, пока не случилось непоправимое. Инцидент Ноль… он изменил всё.

Наставник сделал глубокий вдох и замолчал. В аудитории раздался слабый ропот непонимания, но никто не решался спросить вслух. Похоже, Наставник тяжело переживал из-за каких-то событий в прошлом, из-за чего наша жизнь, как он говорил, сильно изменилась. Он задумался на некоторое время и прикусил губу, будто снова ощутил вкус от давно забытой горечи поражения. Для нашего лектора было в порядке вещей моментами уходить в себя, в глубокие раздумья, и так же неожиданно возвращаться из пучин своего бурлящего разума. В каждое слово и мысль, которые он пытался до нас донести, Наставник вкладывал всю душу и эмоции, из-за чего его бравурная речь иногда звучала слишком наигранной и преисполненной возвышенной лирикой. Но я точно знал, что каждое его слово исходило от чистого сердца, поэтому после особенно горьких воспоминаний он мог временно замкнуться, чтобы в одинокой тишине собственного разума вновь пережить эти мгновения.

– После Инцидента Ноль всё рухнуло в одночасье, – внезапно и тихо произнёс Наставник. – Вся наша прежняя жизнь, все надежды и мечты были сломлены и отправлены на свалку истории. Из наступления мы перешли в глухую оборону и теряем одну позицию за другой и по сей день. Страх и хаос продолжают шириться на улицах нашей Системы. Время изменилось, пришло время меняться и нам. В тот момент мы поняли, что вся наша исправительная система не давала положительных результатов, число Отступников продолжало расти, и даже те, кто прошёл наказание временем вне Системы, – голос Наставника задрожал, а взгляд опустился на кафедру, – даже они не желали более верить в наши мечты и стремились всячески их разрушить. Отступников больше не пугала перспектива выхода из Системы, они перестали бояться приближения смерти. Но раз их не пугает путь…