Шестьдесят смертей в минуту

– Тогда так: я прилечу к тебе, – сказала Джейн. – Сниму номер в гостинице и буду ждать, когда ты освободишься. Даже если пакистанцы задержат тебя до полуночи, я все равно буду ждать. Кстати, у меня для тебя небольшой подарок, сувенир.

– Прошлый раз небольшим подарком оказались швейцарские часы за три тысячи восемьсот шестьдесят пять баксов, – голос Майкла неожиданно сделался раздраженным. – Я хочу сказать тебе кое-что. Собирался это сделать раньше, но все случая не было. Так вот, хочу сказать, что дорогих подарков больше принимать не стану. С твоим чувством деликатности трудно понять, что ты обижаешь человека. Ты даришь элегантные пустячки, цена которых превышает мою зарплату. До тебя не доходит, что это унизительно для меня. Всякий раз ты хочешь подчеркнуть разницу в нашем с тобой имущественном положении. Ты уже во второй раз даришь мне дорогие часы…

Майкл замолчал. Несколько секунд Джейн не могла сообразить, что ответить. Только беззвучно шевелила губами и терла пальцами кончик носа. Так всегда получалось, когда хотелось расплакаться от незаслуженной обиды. Кажется, возникшая пауза могла затянуться на целый год или даже столетие.

Она подумала, что Майкл не пропускает ни одного праздника, чтобы не сделать ей презент. Его подарки, в которых всегда лежали магазинные чеки, чтобы Джейн могла в случае чего вернуть вещи и получить обратно деньги, – это вещи утилитарные, сугубо практические. И, как правило, стоят не дороже тридцатки. Ежедневник в кожаном переплете, практичная ручка в металлическом корпусе с запасным стержнем, керамическая ваза для фруктов или сухого печенья, электронные напольные весы, пористый резиновый коврик для ванной комнаты.

– Прости, пожалуйста, – сказала она. – Честно, мне в голову не приходило, что какие-то часы могут тебя так огорчить. Я всегда делала подарки от чистого сердца. Господи, Майкл, неужели ты этого не понимаешь? В нашем имущественном положении нет почти никакой разницы. Я зарабатываю немногим больше твоего…

– Ты зарабатываешь на пятьдесят тысяч долларов в год больше, – фыркнул Майкл. – Теперь это называется «немного»? Хорошо, буду знать, что пятьдесят штук – это мелочь. А деньги, которые оставил твой отец?

– Прекрати, Майкл, слушать не хочу, – Джейн почувствовала, что заводится. – Отец жив. И, слава богу, не собирается ложиться в гроб. Он сказал, что в случае его кончины мне достанется триста тысяч долларов. И ни центом больше. Основной его капитал поступит в гуманитарный фонд его имени, у которого есть управляющий. И еще в штате Мэн будет построена библиотека.

Майкл замолчал, выдержав паузу, сказал виноватым голосом:

– Да, не стоило об этом. Черт, мой язык рано или поздно доведет меня до беды. Я погорячился. Ну, мой дед был мексиканцем. Кровь, горячая, как кипяток, и сдобренная красным перцем. Эта гремучая смесь, она досталась мне по наследству. Прости, теперь мне надо идти, созвонимся завтра.

– Ты не ответил: мне прилететь? – Джейн подумала, что стала слаба на слезу. Любая неприятность может вывезти из душевного равновесия. – Ты этого хочешь? Или я слишком настойчиво себя предлагаю?

– В субботу все равно ничего не получится, – вздохнул Майкл. – Дело не в пакистанцах. Вечером я ужинаю с одним русским по имени Алекс Шатун. Этот не парень, а мешок, набитый деньгами.

Слово было произнесено. Джейн слегка удивилась и подумала, что в Атланте не часто встретишь русских, им там просто нечего делать. Как правило, это туристы, а реже бизнесмены, совершающие пересадку с рейса на рейс в местном аэропорту.

– Мой новый знакомый собирается купить дом за наличные, – Майкл покашлял в трубку. – Огромную усадьбу и полторы тысячи акров земли. За наличные… Представляешь? Это будет второй случай за мою десятилетнюю риэлтерскую карьеру, когда дом покупают за наличман. В субботу предстоит очень важная встреча. Пожалуй, самая важная в этом году. Если все склеится, я стану немного богаче.

– Что ж, позвони, когда разгребешь дела, – сказала Джейн. – Я тебя все равно люблю, хотя, наверное, ты этого не стоишь.

– И я люблю тебя, – кажется, Майкл обрадовался, что разговор подошел к концу. – Я знаю: мы скоро увидимся, но все рано скучаю.

За несколько минут озеро и небо изменились. Солнце, опускавшееся все ниже, окрашивало окружающий мир в цвет малинового желе. Джейн еще пару минут смотрела на лодки, медленно исчезавшие где-то в розовой дали, и старалась понять, почему тяжело и тревожно на сердце. Но так ничего и не поняла, вернулась к столу и постаралась сосредоточиться на работе.

* * *

Около четырех утра свет в окнах погас, Девяткин выждал тридцать минут и выбрался из машины, прихватив фонарь с длинной рукояткой. Дошагав до незапертой калитки, ступил на раскисшую от дождя тропинку и осторожно двинулся дальше. В затылок дышал старлей Лебедев.

Поднявшись на крыльцо, Девяткин остановился и прислушался. Капли дождя шуршат по крыше, будто сверху кто-то сыплет мелкую крупу. Где-то далеко воет собака. Девяткин толкнул обитую клеенкой дверь и, убедившись, что она закрыта, отступил в сторону, давая место старлею. Тот надавил плечом, кажется, только коснулся двери, как с другой стороны, на деревянный пол упало что-то железное, то ли крючок, то ли задвижка.

Затаив дыхание, Девяткин переступил порог, сделал пару шагов и остановился. Темнота кромешная, хоть глаз коли. Пахнет мокрой шерстью и разлитым по полу десертным вином. Не хочется включать фонарь, но иначе нельзя.

Девяткин нажал кнопку, за секунду, когда горел свет, оценил обстановку и прикинул варианты. Если двинуть направо, миновать маленький коридор, попадешь в комнату, где был накрыт стол, где заводили музыку и танцевали. Там, кажется, никого нет. Левая дверь распахнута настежь, там кухня. Впереди коридор, он ведет в задние комнаты.

Видимо, там отдыхают хозяйка, два мужика, что были в гостях и выходили курить на крыльцо, и еще какая-то дамочка. Девяткин пошел вперед. Одной рукой он касался стены, чтобы не заблудиться. Другой рукой сжимал ручку фонаря. Скрипнула под ногой половица, снова скрипнула. Но уже не под ногой, где-то впереди, метрах в трех. Девяткин вжался в стену, почувствовав, как кто-то движется навстречу из темноты.

Чужое дыхание, чужой запах. Не осталось и доли секунды на размышление, Девяткин включил фонарь. Полукруг желтого света наткнулся на мужскую физиономию. Незнакомец застыл на месте в двух шагах от Девяткина.

Мужчина не шевелился, словно принимал участие в детской игре и услышал команду «замри». Трехдневная щетина, на лбу челка темных волос. От удивления он открыл рот и забыл его закрыть. Девяткин не успел нажать на кнопку, чтобы выключить свет, как из-за его спины вылетел тяжелый, как молот, кулак старлея Лебедева.

Прямой удар по лицу срубил мужчину с ног. Тихо вскрикнув, он полетел куда-то в темноту, неудобно упал, приложившись головой к ведру с водой, стоящему на табуретке. Еще стараясь сохранить равновесие, зацепился за велосипед, висевший на стене, рванул его на себя, сорвав с гвоздей. Девятнин почувствовал, как на ноги выплеснулась вода, обод велосипедного колеса больно задел колено. От неожиданности Девяткин шагнул назад, натолкнувшись спиной на Лебедева, выронил фонарь.

– Эй, кто там? – женский голос прозвучал так близко.

Вспыхнул свет в спальне, распахнулась дверь. Впереди Девяткин увидел силуэт женской фигуры, плохо скрытый полупрозрачной рубашкой. Женщина глянула на Девяткина и амбала с разбитой физиономией, стоявшего за его спиной.

И вдруг закричала тонко и визгливо:

– Менты… Суки драные… Менты…

Девяткин рванулся к женщине, ухватил ее руку, дернул на себя, вывернул по часовой стрелке, стараясь болевым приемом повалить женщину на пол. Но рука оказалась скользкой, словно маслом намазанной, девица вырвалась, метнулась к кровати, вскочила на нее. И, прижимая руки к груди, закричала еще громче и пронзительней.

Лебедев уже нащупал выключатель и врубил свет в коридоре. Девяткин подумал, что дамочка очень из себя фигуристая, под рубашкой просматривается тонкая талия и высокая грудь. Красивый прямой нос, ярко-голубые глазки и пухлый подбородок с ямочкой. С такими данными можно выступать в массовке кордебалета. А если очень понравишься режиссеру, пожалуй, большую роль дадут. Все эти мысли за долю секунды ураганом пронеслись в голове.

Девяткин кинулся к женщине, но та, стоя на кровати, ловко выбросила вперед босую ногу и врезала пяткой в плечо майора. Девяткин, охнув, отлетел в сторону, выбил спиной дверцу стенного шкафа. Оказавшись внутри кладовки, запутался в каких-то тряпках, едва устоял на ногах. И бросился в новую атаку.

Лебедев, разогнавшись, высадил плечом запертую дверь в соседнюю комнату, врубил свет и с порога заорал:

– Милиция. Всем на пол. Руки за голову. Лежать, я сказал…

Не ожидавший грозного отпора, Девяткин получил удар ногой в грудь, отступил назад, запоздало решив, что явился сюда вовсе не для того, чтобы заковать в наручники эту красотку. Но и оставлять ее так нельзя. Он кинулся к кровати, ухватил выброшенную для очередного удара ногу, вывернув ступню, бросил на женщину матрас, сам навалился сверху. Стащил ее вниз, на пол, подмяв под себя, перевернул на живот и вытащил наручники.

– Насилуют, – во всю глотку закричала женщина. – Менты насилуют. Ублюдки… Слезь с меня, мразь. Люди, посмотрите, что твориться. Менты вломились, чтобы женщин насиловать. Господи, да что же это делается… Люди… Менты убивают. Честных граждан убивают.

– Заткнись, дура, заглохни, – повторял Девяткин, сидя на женской спине, он старался завести руки назад и замкнуть на запястьях стальные браслеты. Когда задуманное наконец удалось, запихнул в рот женщины, голубые трусики.

* * *

Девяткин хотел уже подняться на ноги, но тут грохнул первый выстрел, пуля пробила стену между большой комнатой, где недавно шла гулянка, и спальней. Второй и третий выстрел Девяткин услышал, когда падал на пол.

Посыпалась сырая труха. Отлетевшая щепка, поцарапала щеку. Девяткин уже сжимал рифленую рукоятку пистолета, готовый стрелять в ответ. Только куда стрелять и в кого. Четвертая и пятая пуля прошли над головой, прошила перекладину кровати и застряли в матрасах. Пятая разбила стекло окна. В соседней комнате слышалась какая-то возня и властный голос старлея.

– Сказано тебе – лежать. И не кусаться.

Снова ударили выстрелы, что-то загромыхало, будто на пол упали пара кастрюль, донесся звук бьющегося стекла. Девяткин, лежа на полу, подумал, что в соседней комнате человек, а этот человек не иначе как Тост, сбросил с подоконника горшки с цветами и пытался раскрыть створки окна. А когда не получилось, разбил стекла пистолетом. И теперь пытается пролезть в узкое пространство между рамами. Это займет несколько секунд. А там – поминай как звали.

Девяткин вскочил на ноги, рванулся в коридор. Поскользнулся на полу, залитым водой. Тот мужчина в майке, получивший удар по лицу, еще пребывал в глубоком нокауте. Он лежал в луже, разметав руки по сторонам и раскрыв рот. Повернув налево, в узкий проход между двумя комнатами, Девяткин не успел тормознуть, налетел грудью на дверь и распахнул ее настежь. И дважды выстрелил в потолок.

Ослепили вспышки ответных выстрелов. Тост не жалел патроны, видно, успел перезарядить пушку. Девяткин рухнул на пол и подумал, что худшие прогнозы сбываются. Тост, не сумев открыть окно, разбил стекла, и теперь выбирается наружу. Одна нога уже на подоконнике. Еще секунда, и он окажется во дворе, перемахнет забор и скроется в темноте дождливой ночи. Девяткин, не поднимаясь с пола, перекатился от порога к дивану. Крепко захватив рукоятку пистолета, и выстрелил, целя в ногу.

Мужчина вскрикнул, громко застонал, выпустил пушку из рук. Ствол упал на пол, отскочив от досок исчез в темноте. Человек сидел на подоконнике, одна нога в комнате, другая снаружи.

* * *

В небе появились первые звезды. Джейн вдохнула прозрачного воздуха. Пахло дикими травами и теплой землей. Наступила тишина, только где-то далеко серебряным голоском пела птичка. Из этой тишины, донесся мужской голос. Джейн открыла глаза. В тени дерева лежал Рахат Садыков и таращил в небо темные глаза. Только что он сытно поел и теперь, кажется, не хотел немного пошевелить языком.

– Зарплата у меня была сто пятьдесят баксов в месяц. По здешним понятиям – прилично. Только делать целыми неделями нечего. Приехала одна женщина из Москвы с инспекцией. Такая видная из себя, гладкая. Зовут ее Эльвира Пузач. Не слыхали? Мы поужинали в «Восточных узорах»… И пошло… Да, есть, что вспомнить. Как-то лежим мы с Эльвирой на веранде моего дома…

– Простите, я спать хочу.

– Конечно, конечно, – согласился Садыков. – Спите. Я и сам того…